Моби Дик - Герман Мелвилл

Одна за другой изломанные пики молний вонзались в воду.

Подобно тому, как на суше ставят на высоких колокольнях и башнях громоотводы, чтобы отвести в землю удары молний, так и на море некоторые суда несут громоотводы на своих мачтах. В ясную погоду нижние концы громоотводов поднимают на палубу, а во время грозы сбрасывают в воду.

— Громоотводы за борт, живо! — приказал Старбек матросам.

— Не надо! — крикнул Ахав. — Будь что будет! Играем честно: мне не нужно преимущество!

— Взгляните наверх! — воскликнул Старбек. — Огни святого Эльма!

Все три мачты «Пекода» были увенчаны огненными языками, словно три гигантских свечи. Мертвенно бледные огни горели и на концах реев.

В этот момент Стаббу, пытавшемуся спасти свой вельбот, прижало тросом руку.

— К черту эту лодку! Пропади она пропадом! К дьяволу! — заорал он, но вдруг заметил огни, и голос его совершенно переменился. — Святой Эльм! Смилуйся над нами!

Ругань на корабле — дело самое обычное. Моряки поминают и бога и дьявола и в штиль и в бурю. Но никто не отпустит крепкого словца, если Святой Эльм отметил корабль своим огненным перстом.

Покуда горело на мачтах это мертвенное сияние, на палубе все молчали. Словно околдованные, стояли матросы на баке, теснее прижимаясь друг к другу, и глаза их, освещенные призрачным светом, мерцали, как далекие звезды. Неподвижный Дэггу, огромный черный негр, казался сгустком ночного мрака, застывшим в грозном ожидании чуда. Тэштиго разинул от удивления рот, и акульи зубы его сверкали, будто и они светились в насыщенной электричеством атмосфере. А таинственные знаки, вытатуированные на широкой груди Квикега, озаренные сверхъестественным светом, горели синим пламенем преисподней.

Наконец сияние стало меркнуть, и вскоре весь корабль снова погрузился в непроницаемую ночную мглу. Но не успели люди прийти в себя, как вновь на верхушках мачт увидели белое пламя, еще более таинственное и зловещее, чем прежде.

— Святой Эльм, смилуйся над нами! — опять воскликнул Стабб.

Теперь Ахав стоял у подножия грот-мачты, а возле него опустился на колени Федалла, его неотступный оруженосец.

— Глядите, люди! — сказал Ахав. — Запомните этот божественный свет. Он освещает мне путь к Моби Дику. Подайте мне конец громоотвода. Я хочу почувствовать пульс грозы. Вот так. Теперь наши сердца бьются в унисон.

— Гарпун! Гарпун! — вскричал Старбек. — Взгляни на свой гарпун, старик!

Гарпун Ахава, выкованный Пертом и закаленный в крови гарпунщиков, был накрепко привязан на носу вельбота, разбитого волной. Вода сорвала с него кожаный чехол, и на остром стальном лезвии все увидели дрожащий язычок белого пламени, раздвоенный, точно змеиный язык. Глядя на это пламя, Старбек схватил Ахава за локоть:

— Сам бог против тебя, старик! Это дурное плавание, дурно началось оно и дурно кончится. Вернемся, пока еще не поздно. Этот шторм, грозящий разнести наше судно в щепки, мы обратили бы в попутный ветер, если бы повернули к дому. Вернемся! Посмотри, на востоке, куда мы идем, сплошной мрак, только сверкают молнии, а на западе, там, где остался Нантакет, я вижу свет. Вернемся домой, старик, пока мы все не погибли. Вели брасопить реи!

Ужас Старбека овладел и матросами, слышавшими его слова, и они кинулись к брасам, готовые выполнить при-казание, забыв о том, что наверху не осталось ни клочка парусины. Но, увидев это, Ахав схватил свой пламенеющий гарпун и, взмахнув им, точно факелом, воскликнул, что пронзит первого, кто прикоснется к снастям.

— Мы все связаны одной клятвой, — проговорил он. — Я связан этой клятвой по рукам и ногам. Я поклялся душой и телом, печенью и селезенкой, легкими и сердцем. И если осталась во мне хоть искра страха, я задуваю ее вот так! — И он дунул на огненное острие своего гарпуна и загасил его пламя.

Глава шестьдесят первая

Мушкет

Пока неистовый тайфун играл «Пекодом», нашего кормчего не раз швырял на палубу внезапный рывок костяного румпеля, который хоть и закрепили предохранительными талями, но закрепили не намертво, чтобы оставить ему некоторую подвижность.

В такие свирепые штормы, когда судно, точно мячик, мечется из стороны в сторону под ударами ветра, нередко бывает, что стрелки корабельного компаса вдруг начинают беспорядочно крутиться, словно позабыв, где находятся север, юг, запад и восток. Так случилось и на «Пекоде»: от каждого толчка стрелки начинали вращаться с бешеной скоростью, безостановочно описывая круг за кругом, а такое зрелище смутит и самого опытного рулевого.

Вскоре после полуночи тайфун несколько утих. С от-чаянными усилиями Старбеку и Стаббу удалось срезать трепещущие остатки парусов, которые полетели по ветру, словно перья, вырванные штормом из крыла альбатроса. На их место были подняты три новых зарифленных паруса, поставили также и штормовой трисель, и вот уже наш корабль снова уверенно резал волны, придерживаясь заданного курса: восток — юго-восток. К тому же притихший ветер стал менять направление и постепенно из встречного превратился в попутный.

— Ого! Попутный ветер! Веселей! О-хей! — запели по-веселевшие матросы, радуясь хоть маленькой удаче, при-шедшей на смену зловещим предзнаменованиям.

Выполняя приказ Ахава, в любое время суток докладывать ему обо всех переменах на палубе, хмурый Старбек неохотно пошел к нему. Прежде чем постучать в дверь капитанской каюты, он невольно задержался перед нею. Висячая лампа, то вспыхивая, то угасая, раскачивалась под

потолком кают-компании, бросая неровные колеблющиеся тени на тонкую дверь капитанской каюты. Здесь, в кают- компании, словно в подземной глубине, изолированной от всего остального корабельного мира, всегда царила гудящая тишина, даже если снаружи неистово ревели стихии. В стойке у передней стенки каюты слегка поблескивали мушкеты.

Старбек был человек прямой и честный, но, когда он увидел эти мушкеты, в душе его родилась злая мысль. Однако она была так переплетена с другими мыслями, добрыми и чистыми, что даже сам он не сразу распознал ее.

«Однажды он чуть не убил меня, — думал Старбек. — Да, вот из этого мушкета с серебряной чеканкой. Заряжен? Надо проверить. Да, заряжен… это нехорошо… Зачем я стою здесь с мушкетом в руках? Ведь я пришел доложить Ахаву, что ветер стал попутным. Попутный ветер? Но куда он дует? Не туда ли, где ждет нас встреча с Моби Диком? Не туда ли, где все обещает нам гибель?.. Вот это дуло он направил в мою грудь, вот это… Он готов убить меня, готов убить любого, погубить нас всех. Разве я не знаю, что он сумасшедший? Неужели этот помешанный старик увлечет на дно команду целого китобойца?.. Чует мое сердце, что быть беде. Если он и дальше поведет корабль, то станет убийцей тридцати человек, а если… а если… но это значит — совершить преступление. Ха! Он что-то бормочет во сне. Он спит — там, в углу его койка. Спит? Но он жив и скоро проснется. И тогда мне не выстоять против тебя, старик! Ни уговоров, ни убеждений, ни просьб ты не слышишь — ты презираешь все слова; слепое подчинение твоим безумным приказам — вот что тебе надо… Но нет ли какой-нибудь другой возможности обезвредить его? Может, связать его, запереть и отвезти домой? Какое там! Глупец, кто это замыслит. Если даже удастся связать его, кругом опутать канатами и тросами и приковать цепью к койке, он будет страшнее плененного тигра. Я не мог бы смотреть на него, не вынес бы его воя, я бы и сам сошел с ума. Так что же делать? Разве я стал бы убийцей, если бы был другой выход? Разве господь бог не оправдает меня за то, что я хочу спасти жизнь тридцати человек?.. — Старбек медленно поднимает мушкет, упирает его дулом в дверь. — Вот так, на этой высоте качается койка безумца. Он лежит головой сюда, к двери. Стоит только нажать курок, и Старбек вернется домой, обнимет жену и сынишку. О, Мэри, Мэри! О, мой мальчик! А если я пощажу его, кто знает, в какой бездонной глубине окажется через неделю тело Старбека и тела всех членов экипажа. Так что же делать, научи меня, боже, что делать?»