Страсти по Веласкесу - Валентина Демьянова

Голубкин настолько вошел в роль, что даже порывался самолично занести мои пакеты с провизией в дворницкую. Мне такое усердие показалось чрезмерным, и я решительным образом отказалась от помощи, все же оставив ему на прощание номер своего мобильника.

Когда я, нагруженная как ослица, ввалилась в квартиру, то обнаружила полностью одетую и аккуратно причесанную Софью Августовну сидящей в кресле в большой комнате.

— Зачем вы встали? — охнула я, от удивления роняя часть поклажи на пол.

— Неприлично хозяйке лежать в постели, если в доме гости, — попыталась пошутить она, но улыбка получилась вымученной.

— Вы нездоровы!

— Меня в детстве учили, что нет слова «не могу», есть только «должна», — мягко, но от этого не менее категорично заявила Софья Августовна и, посчитав вопрос закрытым, кивнула в сторону пакетов.

— Что это вы такое принесли? — поинтересовалась хозяйка, и, несмотря на слабость, голос ее звучал очень строго.

— Пустяки. Кое-что купила. Сейчас разгружусь и будем пить чай, — небрежно отмахнулась я и наклонилась с намерением подхватить сумки и перетащить к буфету.

— Ну-ка погодите! — остановила меня Софья Августовна.

Почувствовав недоброе, я разогнулась и с неохотой приблизилась к креслу, в котором она сидела.

— Так что там?

— Продукты, — смущенно пролепетала я.

— Зачем?

— Но у вас же ничего нет! Полки в шкафу пустые!

— Пустые? И что из того? Разве это повод самовольничать?

Голоса она не повышала, но я все равно почувствовала себя неуютно. Не зная, что сказать, я удрученно молчала и ждала только подходящего момента, когда можно будет повернуться и уйти.

Неожиданно Софья Августовна смягчилась, взяла меня за руку и миролюбиво произнесла:

— Аня, я все понимаю. Вы действительно из добрых побуждений, но так не делается. Поймите, своим поступком вы поставили меня в неловкое положение.

— Я хотела как лучше! Но если вы к этому так относитесь, давайте я сейчас же отнесу все это на помойку! — вспыхнула я.

— Ну это, положим, лишнее, — усмехнулась она. — Я не настолько сумасбродна, чтобы разбрасываться едой.

— Заносчивая снобка, вот вы кто! — выпалила я, сжигая за собой все мосты.

Софья Августовна, вместо того чтобы указать мне на дверь, улыбнулась:

— Есть немного. Думаю, это говорит во мне кровь предков. Но если не будете обращать внимания на мои, как это сейчас говорят, «взбрыки», то мы подружимся, и вы поймете, что я старуха очень даже ничего.

Ужин прошел прекрасно. Готовить ничего не стали (Софья Августовна — по причине слабости, я — потому, что ничего не умею) и обошлись холодными закусками.

После еды щеки у Софьи Августовны порозовели, и, глядя на нее, я подумала, что ничем она не больна, просто здорово истощена недоеданием. Грустить она тоже перестала, охотно смеялась и вообще пребывала в умиротворенном настроении. Решив не упускать момента, я аккуратно положила перед ней бархатный бумажник:

— Софья Августовна, в прошлый раз забыла вернуть вот это. Нашла, когда паковала вещи.

Старуха не спеша извлекла из его потертых внутренностей фотографию и, держа ее на ладони, задумчиво посмотрела на нее.

— Кто это?

— Князь Батурин, — отрешенно произнесла она, не отводя взгляда от фото.

Сказанное не стало для меня новостью. Однажды я уже выдела изображение этого человека. Мне его показывал Бардин. Правда, то была другая фотография, но и на этой, несмотря на изуродованное лицо, я без труда узнала красавца князя.

— Кто это его так?

— Женщина… Кто еще способен и любить и ненавидеть одновременно? — слабо усмехнулась Софья Августовна, по-прежнему разглядывая карточку.

— Ваша мать? — не удержавшись, спросила я.

И это было ошибкой. Софья Августовна вздрогнула и быстро убрала портрет назад в бумажник.

— Теперь это уже неважно, — резко бросила она, и на меня вдруг повеяло таким холодом, что я невольно поежилась.

И еще испугалась. Того, что меня сейчас выгонят и на порог больше не пустят. И прекратятся наши задушевные беседы о прошлой жизни, а ведь я так ничего толком и не узнала.

— Вы ко мне только затем и заехали, чтобы вернуть эту вещь, или еще какое дело имеете? — сухо поинтересовалась Софья Августовна, глядя куда-то мимо меня.

То, что она все же снизошла до разговора, было хорошим знаком, и я попыталась не упустить свой шанс.

— Хотела поговорить… Я ведь книгу пишу о вашей картине. Мне каждая мелочь важна, а в тот вечер, когда случился пожар, вы рассказывали, как отдали «Спасителя» Коре… — напомнила я с самым несчастным видом.

— Я помню, — оборвала она меня и раздраженно спросила:

— Не надоело каждый раз ходить вокруг да около? Что конкретно вас интересует?

— Что случилось потом?

Софья Августовна покосилась на меня, и на губах ее вдруг мелькнула улыбка. Легкая, еле уловимая. Мелькнула и тут же исчезла. Мое лицедейство ее не обмануло. Она давно поняла, что я не та, за кого себя выдаю. И не рассердилась. «Похоже, старушка и сама не прочь иногда повалять дурака», — с усмешкой подумала я.

Софья Августовна побарабанила пальцами по столу, будто собираясь с мыслями, потом задумчиво произнесла:

— Прошла неделя или дней десять, сейчас уже не помню, прежде чем мать заволновалась. Совершенно неожиданно, как это, впрочем, с ней не раз бывало, она вдруг объявила, что мы идеи забирать нашу картину. Не скрою, я тоже почувствовала беспокойство. Зная ее взрывной характер и опасаясь неприятной сцены с Корой, я сделала робкую попытку уговорить ее подождать еще немного, но мои усилия ни к чему не привели.

«Я не могу больше ждать. Прошло достаточно времени, а Кора к нам носа не кажет. Мы немедленно отправляемся к ней. Одевайся!» — приказала мне мать, и спорить с ней было бесполезно. Дверь нам открыл сам хозяин. В бархатном халате с атласными отворотами, накинутом поверх белоснежной рубашки и тщательно отутюженных брюк, он выглядел барином. При виде моей мамы Юрий Всеволодович удивился и даже немного растерялся. Понять его было можно, ведь никогда раньше мы сами без приглашения к ним не приходили. Он спросил маму, не случилось ли чего. Но она вопрос проигнорировала и только спросила: «Кора дома?» Но оказалось, что та ушла к подруге… Мама, расстроенная тем, что не удалось застать Кору дома, извинилась за наш приход и уже собиралась прощаться, но Юрий Всеволодович упросил ее остаться и подождать немного — Кора ушла ненадолго.

Схватив маму за руку, он насильно повлек ее за собой в комнату. Я шла за ними и думала, что мы пришли зря. Коры нет, и о картине ничего узнать не удастся. Повернуться и уйти, тоже было теперь невозможно — это обидело бы Юрия Всеволодовича. Теперь придется сидеть и вести разговоры о пустяках, а потом по темным улицам возвращаться домой.

Едва мы вошли в гостиную, как мама нервно завертела головой по сторонам. Я понимала, она ищет картину. Сама непроизвольно сделала то же самое. Картины в комнате не оказалось, что, впрочем, было неудивительно. Кора взяла ее у нас, чтобы спрятать, а не затем, чтобы вывешивать на всеобщее обозрение.

Юрий Всеволодович между тем развил кипучую деятельность. Сбегав на кухню, принес горячий чайник и чашки. Торопливо расставив все на столе, тут же развернулся и снова исчез. В следующий раз он вернулся с тарелкой ветчины в одной руке и блюдом пирожных в другой. При виде этой роскоши мой рот непроизвольно наполнился слюной. На маму, в отличие от меня, все это гастрономическое изобилие впечатления не произвело. По-моему, она его даже не заметила. Вытянувшись в струнку, мама сидела на краешке стула с каменным лицом и смотрела прямо перед собой.

«Что с вами? Вы чем-то озабочены?» — забеспокоился Юрий Всеволодович. «Озабочена? Нет. Просто у меня дело к Коре, и я огорчена, что не застала ее». «Может быть, я смогу вам помочь?» — неуверенно предложил Юрий Всеволодович. Мама секунду раздумывала, потом наклонила голову: «Да, вполне. Я хотела бы забрать свою картину». «Какую картину?» — опешил хозяин. Мама посмотрела ему в лицо и, чеканя каждое слово, произнесла: «Картину Веласкеса «Христос в терновом венце», которую Кора взяла у меня на хранение». — «Картину Веласкеса «Христос в терновом венце»? Кора взяла на хранение?» Юрий Всеволодович не помнил себя от растерянности и не замечал, что повторяет следом за мамой ее фразы. «Именно так». — «Но здесь нет никакой картины!» Юрий Всеволодович тоже огляделся по сторонам, ничего, естественно, не обнаружил и беспомощно развел руками. «Кора вам ничего не рассказывала?» — уточнила мама. «Не-ет». — «Ваша жена пришла к нам и сказала, что в городе начались обыски. Она предложила спрятать Веласкеса у себя, и я согласилась, но теперь уже прошло достаточно времени, и я хочу вернуть свою картину».

Хозяин потерянно смотрел на нее и молчал.