Маленькие птичьи сердца - Виктория Ллойд-Барлоу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ролло никак не прокомментировал эту историю, но задал несколько вежливых и общих вопросов о моем отце. Он всю жизнь прожил в нашем городке? Нет? Неужели не скучал по большому городу? Он замолчал, лишь когда Долли вошла в комнату и внесла стеклянную миску с трайфлом; он всегда прекращал говорить, когда выносили десерт, чтобы Долли и Вита могли насладиться этим срежиссированным моментом застолья. Сейчас он сидел на стуле очень прямо, поза его была еще более сдержанной, чем обычно; узкий темно-синий пиджак натянулся на груди. Его гордость своим новым приобретением казалась наивной и трогательной. Ролло производил впечатление человека, неспособного относиться серьезно ни к чему и ни к кому, кроме себя самого; исключением, пожалуй, была Вита. Моим единственным близким человеком была Долли; та много говорила, но совсем не делилась со мной самым сокровенным. Я вдруг поняла, что у Ролло и Виты наверняка было свое озеро и своя Сицилия, просто об этом не мог знать человек, который познакомился с ними совсем недавно, – то есть я. Вслед за Долли зашла Вита; она несла на руках Зверя, и тот сидел, прильнув к хозяйке, и завороженно смотрел ей в лицо. Он не напрягался, как часто напрягаются собаки, когда их берут на руки, а полностью расслабился в ее руках, как младенец; лапки доверчиво повисли.
– Ви! – искренне восхитился Ролло. – Какой роскошный десерт. Неужели сама приготовила?
Это была их новая игра – они притворялись, будто Вита сама готовила десерты; иногда игра распространялась и на другие блюда, но шутка про десерт повторялась за каждым ужином. Вита всегда подавала десерт и так скромничала при этом, что возникало впечатление, будто она действительно сама пекла торт или пирожные. Мы ей подыгрывали и каждую неделю осыпали искренними комплиментами; ее красивое личико краснело, она суетилась над тортом, говорила о его свойствах и о том, как можно было бы его улучшить. Я, разумеется, не могла есть трайфл – блюдо, как будто приготовленное ребенком, которого оставили без присмотра на кухне со сладостями, и он намешал все несочетаемое в кучу, а сверху еще полил сладким хересом и присыпал твердыми разноцветными сахарными шариками, как будто ему было мало. Это блюдо такое чрезмерное, такое яркое – полная противоположность моей привычной белой еды. Я привыкла отворачиваться от шума; трайфл был шумным.
Вита спросила, хочу ли я попробовать десерт, и я наотрез отказалась.
– Я просто не могу такое есть. Слишком много всего намешано. Такой винегрет, – пояснила я.
Вита занесла серебряную ложку, как будто грозила ею непослушным детям. И я подумала, что, наверно, надо было просто сказать, что я наелась, что десерт выглядит аппетитным, очень, но я просто не смогу больше проглотить ни кусочка. Будь я в гостях у кого-то другого, я так и сказала бы. Никогда не говори, что думаешь, часто предупреждала мама. Никто не хочет этого знать.
– Трайфл напоминает о школьной столовой, – добавила я, решив, что это более внятное оправдание и не такое личное.
Тут Вита громко рассмеялась, а Ролло и Долли оторвались от беседы, вздрогнув от внезапного шума. Она встала, запустила в миску ложку с длинной ручкой, и ложка, хлюпнув, прорезала и перемешала слои; часть десерта вывалилась на стол. Облокотившись о стол, Вита сунула в рот незажженную сигарету, и сигарета повисла у нее в уголке рта.
Упершись одной рукой в бок, а другой схватившись за ложку, она рявкнула:
– А ну тихо, ребятки! Кому этого прекрасного бисквита?
Прэкрасного бысквита! Ее пародия на повариху из столовки была неподражаемой; у нее получилось намного лучше, чем когда она пыталась изображать героиню нашего сериала, ту самую, у которой был строгий папа. Чистый кокни, как у актрисы классического театра, игравшей Нэнси в «Оливере Твисте»; казалось, она вот-вот запоет «Пока он нуждается во мне», прижав ладонь к нарисованному фингалу и выпятив подчеркнутую корсетом грудь. Но я буду и дальше играть в эту игру…
Ролло и Долли, видимо, не поняли, с чего это Вита вдруг превратилась в сердитую тетку из столовой, но добродушно рассмеялись и подставили тарелки, будто в ее представлении не было ничего необычного. Вита зачерпнула трайфл и положила на тарелку Долли с серебряной каемкой, затем повернулась к Ролло.
– Ролс, иди принеси Сандей сыра и крекеров. Разумеется, она не будет трайфл. Трайфл! И как тебе только в голову пришло его купить?
Мы улыбнулись, когда она призналась, что десерт все-таки купил Ролло, а не она сама его приготовила. Она снова заговорила обычным голосом – звонким, волевым и приятным.
Моя мать за ужинами тоже говорила нечто подобное, комментировала мой отказ как нечто предсказуемое и нормальное. А потом велела отцу или Долорес принести для меня что-то попроще. Но когда те вставали из-за стола, кричала, чтобы они немедленно сели. Для нее это была игра. Хорошо хоть мама скоро смекнула, что не надо заставлять меня есть ненавистную пищу – мы обе знали, что меня будет тошнить, а это, к счастью, причиняло ей массу неудобств. В доме Виты тоже были свои игры. Но их нельзя было раскрыть, учинив истерику за столом; игра велась долгое время, а суть ее становилась понятна лишь потом.
Ролло встал и пошел на кухню. Вита не стала спрашивать Долли, хочет ли та десерт, а просто разложила его по трем тарелкам.
Закончив, она снова заговорила.
– Сандей, завтра Ролс едет в город. Мы с Долли решили, что можно съездить заодно, – она широко улыбнулась и взяла ложку. – Ты не против, дорогая?
– Ты имеешь в виду Лондон?
– Ну да, город, Лондон… – все еще держа в руке ложку, она развела руки ладонями вверх в жесте, означавшем недоумение, а может быть, и нетерпение.
Ролло вернулся за стол с тарелкой крекеров и толсто нарезанного сыра. Он забыл об элегантной сервировке, которой всегда уделял так много внимания, и я смотрела, как он садился за стол и словно подыскивал объяснение для такой небрежности. Долли передала ему десерт.
– Спасибо, дорогая, – он взял у нее тарелку.
Их руки соприкоснулись, и он рассеянно задержал ее руку в своей. Потом резко перевел взгляд на меня, словно я окликнула его по имени.
Вита встала, и я удивилась
