Император, который знал свою судьбу. И Россия, которая не знала… - Борис Романов

Два года назад мой хороший знакомый Яков Учитель опубликовал в журнале «Звезда» небольшое эссе под названием «Кто убил Федора Павловича Карамазова?» [41]. Он не сопоставил роман Достоевского с романом императора Александра, но пришел к удивительным выводам, которые я теперь и предлагаю вашему вниманию с некоторыми сокращениями. Правда, сокращаю я как раз доказательства (надо сказать, убедительные) того, что именно старший сын Карамазова убил отца, т. к. в нашем исследовании (да и в самом эссе Учителя) важно в конечном счете другое. Привожу ниже большие выдержки из его исследования.

Заявим сразу: Федора Павловича Карамазова убил его старший сын Дмитрий. Стержень последнего романа Достоевского — отцеубийство. Этого никто не оспаривает. Дмитрий должен был убить и убил. В романе нигде прямо от автора не говорится, что Дмитрий не убивал, а Смердяков убил. Убийство описывается только от лица подозреваемых, а единственный объективный свидетель Григорий обличает Митьку.

Настоящая литература существует для того, чтобы в художественное пространство спроецировать важнейшие духовные проблемы и разрешить их там. После чего эти проблемы будут решены в нашей реальности. По меньшей мере, появится такая возможность. Достоевский взвалил на себя самую тяжелую часть этой задачи — предельно низвести героя на самое дно, сохранив его бессмертную душу для последующего очищения и преображения.

Даниил Андреев в «Розе Мира» пишет о Достоевском: «…главная особенность его миссии: в просветлении духовным анализом самых темных и жутких слоев психики», «…возникает уверенность, что чем глубже опускались эти одержимые соблазном души, чем ниже были круги, ими пройденные опытно, тем выше будет их подъем, тем грандиознее опыт, тем шире объем их будущей личности и тем более великой их далекая запредельная судьба».

Рекорда в опускании героя в бездну Федор Михайлович достиг в «Преступлении и наказании»… Некто с целью ограбления, вполне осознанно, хладнокровно убивает топором противную старуху. Этого мало — он еще раскалывает череп почти святой юродивой Лизавете. И что потом?

Все симпатии автора и (я уверен) всех без исключения читателей на стороне этого крокодила. Фантастика! Но грандиозная задача была решена полностью. Раскольников осознал, раскаялся, почти очистился и стоял уже на пороге преображения.

Но противная старуха и случайная Лизавета не удовлетворили Федора Михайловича… На свет появляется Дмитрий Федорович Карамазов. Туповатый невежественный солдафон, пьяница, «сладострастник» и хулиган. Как же он может превзойти Раскольникова? Надо проломить голову медным пестиком родному отцу… и верному старику-слуге… После этих выдающихся деяний не «бедным ангелом» ходить и рефлектировать, как Раскольников, но пропьянствовать всю ночь в душевном подъеме и даже между делом в картишки перекинуться. Залюбуешься! И вот тут, наконец, Федор Михайлович притормозил и оглянулся… По ходу дела писатель беззаветно влюбился в своего героя и решил выручить Митю. И начал корректировать жестокий эксперимент. Сначала отменил убийство отца (Дмитрием), а затем воскресил Григория.

Роман был задуман как отцеубийство — 1-я часть (Митя); и цареубийство — 2-я часть (Алеша). «Он хотел провести его через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили…», — таково известное свидетельство А. С. Суворина (в дневнике) о намерении Достоевского продолжить «Братьев Карамазовых»…

Чем гениальнее писатель и чем значительнее произведение, тем менее поведение героев зависит от произвола автора. Изменить уже назревшую, сложившуюся ситуацию в романе может быть труднее, чем в жизни. Однако дорогой ценой можно. И автор в этом случае несет ответственность перед Господом, как нарушитель воли Божьей. Последствия такого нарушения проявляются в трех плоскостях:

в романе;

в жизни автора;

в посмертье автора.

Оправдание Дмитрия привело к невыполнению главной задачи романа — изображения глубочайшего падения главного героя, последующих страданий, мук совести, раскаяния и преображения. Дмитрий Карамазов должен был уподобиться великим раскаявшимся грешникам, которые так угодны Господу (блудный сын, раскаявшийся разбойник на кресте, Мария Египетская и множество других).

К каким же последствиям в сюжете привело желание автора увести любимого героя от ответственности? Во-первых, пришлось подставить под медный пестик несчастного Григория… Таким образом, первым грехом Федора Михайловича стал поверженный Григорий. Далее пришлось засунуть в петлю Смердякова. Ведь Иван без сомнения вытащил бы его на суд, а там уж самооговор лакея разъяснился бы…

Последствия в жизни были просто катастрофическими. Если Дмитрий невиновен, то роман теряет смысл. Это раз. Теряет смысл и вторая часть романа: без предшествовавшего отцеубийства Дмитрием как-то уходит из-под ног Алеши почва для цареубийства… Но Достоевский все равно взялся бы за вторую часть. Однако писать ее, не разоблачив Дмитрия, было невозможно… Господь рассудил это неразрешимое противоречие, забрав Достоевского к Себе…

Но это еще не все. Я позволю себе высказать гипотезу, на которой не буду настаивать. Прошу выслушать меня непредвзято.

Все узлы, завязавшиеся в романе, были реально завязаны в инфрафизических слоях (прошу не придираться к терминологии; можно назвать эти области потусторонним, тонким, астральным, ментальным и т. п. миром). И процесс там пошел. Если бы Федор Михайлович написал роман, как было задумано, то, может быть, в тонких мирах все и разрешилось бы. А так напряжение зашкалило и через месяц после смерти Достоевского энергия выплеснулась бомбой народовольцев, разорвав царя-освободителя…

В «Преступлении и наказании» очень важная человеческая проблема была решена… С той поры благородные студенты для счастья человечества больше не бегают с топорами за богатыми старушками. А, уверяю вас, если бы не Федор Михайлович, то крушили бы старушечьи черепа до сих пор. Суть дела состоит не в том, что с тех пор мы знаем, что это плохо. Знали и без Достоевского. Просто в том ином мире реальный инфрафизический Раскольников убил столь же реальную инфрафизическую Алену Ивановну. И потерпел полный жизненный и идейный крах. Этот факт стал достоянием всего человечества, включая и тех, кто не только не читал «Преступления и наказания», но даже не слыхал о Достоевском.

На повестку дня была поставлена следующая проблема. Сформулируем ее столь же примитивно. Можно ли убивать православного царя, чтобы тем самым осчастливить человечество? Решить задачу можно было в том же инфрафизическом пространстве идей. Достоевский с задачей не справился. Пришлось Желябову и Перовской ставить этот «эксперимент»” в физическом пространстве <…> А в том столь же реальном, но инфрафизическом мире, Дмитрий до сих пор расплачивается за отцеубийство, а Алеша — за цареубийство, завязавшее такой кармический узел, который многострадальная Россия не распутала до сих пор…

Почему бедно дите? Один из важнейших символов. Да потому бедно, что именно в этот момент написания романа Достоевский решил простить Митю. Если бы Дмитрий донес свой крест… Если бы. Дите бедно потому, что Дмитрий не убил отца и Алеша не убил царя в романе. И потому Желябов и Перовская взорвали Александра II на канале. Напомню, что на другом конце канала (теперь канал Грибоедова) Родион Романович убил старуху и честно принял свой крест… Два этих несопоставимых убийства связаны между собой крепче… не знаю даже с чем сравнить.

Достоевский взвалил на себя и почти справился с самой грандиозной задачей, стоящей перед смертными. Он разрешает человека от греха. Суть первородного греха — восстание человека против Бога. Собственно, любой грех — это восстание против Бога, но чаще косвенно. У Достоевского герои восстают непосредственно. В жизни разрешить человека от греха — дело Христа. А вот в литературном пространстве это возможно для немногих титанов; Достоевский — не последний из них. Он возложил на себя проблему грядущих революционных потрясений. И успешно разрешал ее. В частности появление романа «Бесы» притормозило, а то и устранило гнусную «нечаевщину». Но из-за спины «нечаевщины» выползла более «духовная» и фанатичная «желябовщина». Взялся Достоевский развязывать и этот узел. Все шло хорошо. Для начала необходимо было отцеубийство. Оно свершилось. Тут-то и споткнулся Федор Михайлович. А колесо-то уже раскрутилось.