Записки космического контрразведчика - Николай Рыбкин

Все бы ничего, но у Румынии всегда была особая позиция, которой строго следовали и ее космонавты — Дима Прунариу и Дедиу Митика. Они было кинулись к телефонам — звонить в посольство, но Тамайо буквально приказал им зайти в зал и поставить подписи под резолюцией. Румынам ничего не оставалось делать, но они тут же рванули в Москву, где доложили о происшедшем. Как потом они признались сами, им простили этот шаг, приказав все же избегать участия в таких мероприятиях. Однако критическая позиция кубинца и упреки в раскольничестве заставляли румын подкорректировать свою позицию и не противопоставлять себя другим...

Каждая из стран — участниц программы «Интеркосмос» подбирала и отправляла в Звездный городок двух своих представителей, понимая, что в полет пойдет один, основной. Второй будет дублером. И в этом была своя интрига. Если советские космонавты, готовясь к полету и дублируя основной экипаж, понимали, что в следующий раз они будут первыми и дублировать их будут другие, то программой «Интеркосмос» такого не предусматривалось. Поэтому дублеры были обречены. Они понимали, что первый космонавт их страны станет известен и в стране, и в мире, он будет обласкан властью и получит многие блага, о которых не мог и мечтать... Дублера же через некоторое время забудут совсем, ему не искупаться в лучах славы.

Руководители некоторых стран сразу определили первого. Это сделали ГДР, Польша, Куба, Вьетнам. Остальные ждали до старта, хотя в общем-то по многим признакам все равно все было понятно... Надо себе представить состояние каждого дублера, втайне надеющегося на какие-то сверхъестественные силы, на чудо и даже — не хотелось бы так думать — на невезение товарища. Вот где был простор для работы наших психологов, с которыми мы, естественно, взаимодействовали, дабы не упустить чего-то малого, из которого может возникнуть большая проблема. Ведь возникла же у одного дублера идея подсыпать сопернику перед самым полетом сильное слабительное! А что, размышлял он, ведь не отравление же это? Но зато пока товарищ будет «сидеть на унитазе», слетает он. И мы весьма корректно сделали все, чтобы и скандал не устраивать, и человека уберечь от греха.

Примером поведения и взаимоотношений между собой были немцы. Дублер, Кельнер Эберхард, знал, что он будет вторым, а Зигмунд Иен — первым, и гордо нес свой крест, помогая и поддерживая товарища. Они и через 30 лет остались друзьями, и Зигмунд всю жизнь буквально тащил за собой дублера. Даже когда ГДР не стало, а в объединенной Германии Зигмунда Йена лишили всех званий, орденов и заставили выкупать свое же жилище, они были рядом. Унизив первого немецкого космонавта из ГДР, западные политики тем не менее решили продолжать сотрудничество в космосе в рамках Европейского космического агентства. На первых же встречах с представителями ФРГ генерал-лейтенант В. А. Шаталов, когда речь пошла о немецком представительстве в Центре подготовки, настойчиво и аргументировано убедил немцев, что лучше Зигмунда Иена с этой работой не справится никто. Немецкие прагматики не стали сопротивляться и грамотно использовали опыт этого уникального человека. Вернув его к любимой работе, немецкие власти, в конце концов, согласились и с тем, что первый космонавт Германии — это Зигмунд Йен. На праздновании 30-летия советско-германского полета, проходившего на родине Зигмунда, все немецкие космонавты воздали должное этому прекрасному 70-летнему человеку.

У чехов быстро определился в основные Володя Ремек, ныне работающий в Европарламенте. У них с дублером не было ни проблем, ни каких-либо особых симпатий. Отработали и уехали.

Поляки также прошли все этапы достойно. Проблемы возникли только у Мирослава Гермашевского. Дело в том, что в правильном переводе на русский его фамилия пишется Хер- машевский. Однако нашим товарищам в ЦК показалось, что звучит она как-то некрасиво. Поляки, недолго думая, согласились с русским вариантом написания. В результате острословы тут же придумали частушку, в которой говорилось о метаморфозах в жизни Мирослава: «А приехал в СССР — поменял он хер на Гер!»

Интересно смотрелся их экипаж. Маленький, шустрый командир экипажа Петр Климук и высокий, медлительный Мирослав Гермашевский. Причем командир Петр родился под Брестом, на бывшей территории панской Польши, а Мирек — на бывшей территории Белоруссии.

Интересная ситуация возникла и с нашими «братушками » из Болгарии. Там тоже сразу определили в первый экипаж Георгия Какалова, но опять «какофония» с фамилией. По-болгарски она звучит вполне нормально, а вот по-русски — нет. Но ведь ясно, кто тогда заказывал музыку. Болгарам пришлось буквально «ломать» Георгия, и вплоть до самого старта его убеждали, что фамилия его бабушки — Иванова — звучит лучше, а он упирался. Тогда в ход пошел главный козырь: либо полет, либо фамилия. В общем, выбора не было. Так Георгий стал Ивановым, хотя по-прежнему расписывался «Какалов».

Но полет, как говорится, не задался. Дело еще и в том, что в тот период Генеральный конструктор В. П. Глушко, человек упрямый и своенравный, загорелся идеей ставить в командиры экипажей гражданских космонавтов-инженеров, уже побывавших в полетах. Как говорят сейчас, этому противилось все и вся — и люди в погонах, и техника, дававшая непредвиденные отказы, при которых военный командир, несомненно, действовал бы лучше. Не удивительно, ведь военный летчик отрабатывает все ситуации до автоматизма и действует, не рассуждая, а инженер — наоборот. По крайней мере, так убеждали Генерального, но он настоял, и в «болгарском полете» экипаж возглавил Николай Рукавишников, отличный космонавт и человек, но — гражданский. И им с Ивановым-Какаловым просто не повезло. Полет как бы был и как бы не вполне состоялся. До станции они не долетели и не состыковались, так что чувство вины перед Болгарией оставалось. Тут же вожди заверили, что мы, то есть СССР, ситуацию исправим.

Однако вернулись к ней лишь в 1986 году, когда бывший дублер Саша Александров вернулся на подготовку ко второму совместному полету. За прошедшие восемь лет он подготовил кандидатскую диссертацию в Институте космических исследований при АН СССР и совместно с болгарскими учеными отрабатывал методику проведения экспериментов в невесомости на орбитальном комплексе. В дублеры ему ВВС Болгарии подобрало молодого пилота Стоянова, который оказался парнем непростым, с большими связями в Министерстве обороны и высоких чиновничьих кругах. И опять понеслось! Болгарское «лобби молодого Стоянова» стало отодвигать Александрова, всячески проталкивая в основной экипаж своего ставленника. Парень-то он был неплохой, но все понимали, что вся эта возня дурно пахнет. Мы с коллегами из Болгарии хорошо изучили всю обстановку вокруг кандидатур и приняли решение информировать генерального секретаря ЦК БКП Тодора Живкова и их министра обороны. Советские специалисты четко понимали, что Александров и подготовлен лучше, и по понятиям чести должен стать основным, что мы и отразили в документе, добавив свое мнение о некорректных действиях «лоббистов Стоянова», и отправили письма по назначению. Живков принял единственно правильное решение и дал высокую оценку позиции специалистов Центра подготовки космонавтов.