Король лжи - Джон Харт

– Вы имеете право на адвоката. – Здесь она оторвалась от карточки и заглянула мне в глаза. – Если вы не можете позволить себе ни одного, вам будет назначен тот кто будет вас представлять.

Мне не хотелось смотреть на нее, поэтому я уставился в небо, внезапно вспомнив о ястребе, которого видел с моста. Но сейчас небо было пустым, и если в нем было спасение, то оно находилось в том месте, которое я не мог видеть.

– Вам понятны ваши права, как я вам объяснила?

Наконец я посмотрел на нее.

– Да. Понятны. – Голос еще одного незнакомца.

– Обыщите его, – велела Миллз, и снова на меня легли чьи-то руки. Они прощупали меня внизу, раздвинули ноги, ощупали промежность и подмышки. Они вытащили у меня бумажник и перочинный нож. У всех на виду сняли с меня ремень. Я не был больше человеком. Я был частью системы.

И я знал, как она работала.

Меня усадили в один из патрульных автомобилей, на заднее сиденье. Снова в мои уши взрезался металлический лязг захлопнувшейся двери. Звук держался долго, когда он стих, я увидел, что толпа выросла, а Барбара ушла. Она не хотела, чтобы ее заметили, но я представил себе, как моя жена смотрит в окно – одним глазом на меня, другим – на толпу. Ей необходимо было знать, кто стал свидетелем моего публичного позора.

Миллз разговаривала с несколькими офицерами в форме: мой грузовик следовало обыскать, а затем конфисковать. Меня должны были отвезти в тюрьму графства Райуэн и обработать. Я знал эту процедуру.

Меня бы раздели, прощупали все части тела и одели в свободный оранжевого цвета комбинезон. Мне дали бы одеяло, зубную щетку, рулон туалетной бумаги и пару ношеных шлепающих сандалий. Мне присвоили бы номер. Затем выделили бы камеру.

Скорее всего, сразу же провели допрос, и я бы знал, к чему следовало готовиться.

Но именно сейчас это не имело значения. Я не мог этого видеть. Я видел Ванессу и то, какую она испытывала боль, оттого что я не сумел поехать следом за ней.

Как долго бы она ждала, прежде чем закрыть дверь навсегда?

Ответ был предрешен.

Не долго, подумал я.

Если вообще ждала бы.

Я подумал о Джин и постарался сохранить спокойствие. Причины, сказал я себе. На это есть причины. Хорошие. Если не я, то Джин. Я сосредоточился на этом. Это был только первый шаг. Они везли меня в камеру предварительного заключения, не в тюрьму. Еще никто не обвинил меня.

Но я не мог дурачить себя долгое время и, как только мы поехали, стал ожидать, когда меня настигнет «страх, который потеет».

Глава 24

Комната была квадратная, лампы в проволочных сетках, пахло потными ногами. Согнутые от времени черные плиты линолеума пружинили на полу и создавали странное ощущение, будто их скрутили гигантские руки и я не понимал, было ли оно результатом плохой конструкции или моего настроения. Комната находилась в дальней части отделения полиции, и, подобно таким же комнатам в тюрьме, она была с зелеными стенами, в ней стояли два стула и металлический стол. Еще здесь имелось зеркало, и я знал, что Миллз стоит позади него. Она тоже знала, что я осведомлен об этом, и все выглядело ужасно глупо.

Несмотря ни на что, я почувствовал, как странная улыбка расплылась на моем лице. Возможно, потому что я знал о своем алиби. Если бы я сломался, у меня появился бы предлог, все стало бы сюрреалистичным. Вероятно, я не понимал, насколько близко к краю я находился.

Меня провели по бетонному коридору, сняли наручники и оставили одного. Я сидел там в течение часа, но не прикоснулся к кувшину с водой на столе. Слышал, как полицейские шутили по поводу этой методики. С полным мочевым пузырем люди спешили поскорее закончить разговор и добраться до сортира. Длительное ожидание также было обычным приемом: полицейским нравилось «зарядить» человека, они любили, когда «страх потеет».

Так что я сидел не двигаясь и пытался подготовить себя, но вот чего мне действительно хотелось, так это курить. Я думал о всех своих клиентах, которым довелось до меня побывать в этой комнате.

Вошла Миллз, принеся с собой запах спелого персика. Следом за ней шел еще один детектив, я знал его в лицо, но не знал имени. Миллз села напротив меня, а он прислонился к стене, рядом с зеркалом. У него были крупные руки и маленькая голова; сунув большие пальцы в карманы, он наблюдал за мной немигающим взглядом.

Миллз выложила на стол обычные вещи – блокнот, ручку, магнитофон, манильскую[8] папку-скоросшиватель. Затем положила передо мной лист бумаги, и я узнал форму отказа Миранды. Она включила магнитофон и произнесла дату и время, идентифицировала всех присутствующих и посмотрела мне в глаза.

– Господин Пикенс, вас предварительно уведомили относительно ваших прав. Это верно?

– Можно взять сигарету? – спросил я.

Миллз глянула на детектива Маленькая Голова, и он вытащил пачку «Мальборо лайте». Я взял одну сигарету, зажал между губами. Он наклонился через стол, щелкнул дешевой розовой зажигалкой и вернулся обратно на свое место у стены.

Миллз повторила вопрос:

– Были ли вы заранее осведомлены о своих правах?

– Да.

– Вы понимаете эти права?

– Да, понимаю.

– Перед вами стандартная форма отказа штата Северная Каролина. Здесь объяснены ваши права. Пожалуйста, прочтите форму вслух.

Я поднял лист бумаги и прочел на магнитофон, поскольку судью могли попросить досконально исследовать законность допроса.

– Вы понимаете эти права? – повторила Миллз.

– Понимаю.

– Если вы желаете говорить с нами, я прошу указать вашу готовность на форме отказа, потом поставить дату и подпись.

Во всех таких формах отказа есть место, которое вы должны отметить: желаете ли вы продолжать говорить на допросе. Согласно закону, когда подозреваемый находится в заключении и требует присутствия юриста, полиция должна немедленно приостановить допрос. Все, что будет сказано после этого времени, не примут в суде; теоретически любое свидетельство полицейские считают основанным на таком заявлении.

Я говорил всем своим клиентам то же самое:

– Никогда не подписывайте этот проклятый отказ. Требуйте адвоката и держите рот закрытым. Ничего не говоря, вы тем самым помогаете себе.

Проигнорировав свой собственный совет, я подписал отказ и передал его. Если Миллз и была удивлена, то хорошо это скрыла. Она сунула подписанную форму в манильскую папку, как будто опасаясь, что я передумаю и разорву ее. В какое-то мгновение она показалась мне неуверенной, и я подумал, что она не ожидала моего согласия сотрудничать. Однако мне нужна была информация, и я не получил бы ее, не подыграв. Они что-то нашли. Я хотел знать, что именно. Это была опасная игра.

Я взял инициативу в свои руки.

– Мне предъявлено обвинение?

– Это мой допрос. – Ее поведение оставалось спокойным; она была беспристрастным профессионалом, но так не могло продолжаться долго.

– Я всегда могу отречься от своего отказа, – заметил я.

Немногие понимают это. Можно подписать отказ отвечать весь день на вопросы и затем изменить свое мнение. Тогда следует остановить допрос – то, чего не хочет делать ни один полицейский, – пока допрашиваемый не будет готов. Я видел, как подергиваются мышцы на лице Миллз. Колода подтасовывается в пользу полицейских, и они часто извлекают выгоду из незнания людей системы.

– Нет. Нет никакого обвинительного акта.

– Но у вас есть ордер на арест?

Она снова заколебалась, но потом ответила:

– Да.

– В котором часу вы получили его?

Ее рот сложился в узкую складку, и я заметил, как выпрямился у стены детектив Маленькая Голова.

– Это не имеет значения.

Я мог прочитать на ее лице внутреннюю борьбу. Я знал Миллз: она хотела, чтобы я говорил, хотела этого так сильно, что уже ощущала вкус победы. Если бы я стал говорить, она могла бы сбить меня с толку, добившись быстрой победы. Если бы я воспользовался своим правом молчать, она не получила бы этого удовольствия. Но она собиралась нанести быстрый удар. Миллз жаждала крови и верила в свою способность добиваться этого.

– В час дня, – наконец произнесла она.

– Однако вы подождали до пяти, чтобы арестовать меня.

Миллз смотрела вниз на свой блокнот, обеспокоенная тем, чтобы зафиксировать нашу беседу как часть официального допроса. У полицейских тоже есть правила: не позволяйте подозреваемым брать допрос под свой контроль.

– Я хочу лишь удостовериться, что мы понимаем друг друга, – продолжил я. – Я знаю, почему вы ждали. – И я действительно знал. Арестовывая меня после пяти, она не оставляла мне шанса просить судью выпустить меня под залог. Это означало, что по крайней мере одну ночь я проведу в камере заключения, и в этом было личностно подобно газете, которую она оставила у меня в кухне. Он хотела, чтобы я почувствовал на своей шее петлю, ровную и простую.

– Вы закончили? – спросила она.

– Лишь бы мы поняли друг друга.