Страшный Тегеран - Мортеза Каземи

Тогда поднялся с места другой, постарше, лет тридцати пяти и тоже густобородый и неблагообразный, как говорили, журналист, печатавший в своей газете рассказы для семейного чтения.

— Я присоединяюсь к словам нашего уважаемого товарища ага Б. Ваш покорный слуга того же мнения: мы должны найти путь к реформам. Реформы эти, как все считают, должны основываться на идеях обновления. Я того же мнения, однако, мое личное мнение таково, что это, прежде всего, должно относиться к обновлению ложа. Каждый человек должен иметь право отпускать жену и, если нужно, брать новую. Как же иначе? Или уничтожить все, что утверждено великими предками, вождями народа, как Шейх-Саади — да будет ему вечный покой? Все переиначить? Заслужить проклятие предков? Ну, нет! Я так думаю, что, если отцу нравится это дерево, то и сыну оно должно нравиться, потому что отец старше и опытней. Я так думаю, что, если человек наденет куцее платье, его нужно тотчас же наказать, если можно, сбросить его с Шемс-эль-Эмарэ, потому что, надев куцее платье, он тем самым делается как бы френги, делается иноверцем. Человек, кто бы он ни был, чем бы он ни занимался, должен быть в длинном платье, — тогда только никто не сможет его ни в чем упрекнуть. И, если мы видим, что кто-нибудь от жары приделал себе к шапке козырек, спереди там или сзади — это все равно, нужно такую шапку разодрать да и голову эту разбить, потому что в шапке без козырка наша народность. Вы слышите, народность наша, и эта народность попирается! То же самое насчет усов. Бритье усов? Подумайте только, неужели это не возмутительно? Стать похожим на женщину, отказаться от своего мужского достоинства? Нет, этому надо положить конец. Вот на что должны быть направлены реформы! Когда не будут так поступать, когда это кончится, тогда будет и хлеб хороший и продовольствия на всех хватит.

Затем поднялся с места некий шейх, как говорили, сын одного из тегеранских хезрет-ага, известный разными делами.

— Я хочу сказать несколько слов по поводу речи господина X. Я считаю, что наше общество должно гордиться такими членами, как господин X., который с таким глубокомыслием и проницательностью разобрал этот важный вопрос. Во-вторых, я полагаю, что его предложение относительно понимания слова «обновление» заслуживает величайшего внимания, и я прошу г. председателя — здесь он посмотрел на Али-Реза-хана — разрешить его проголосовать.

Али-Реза-хан разрешил. Али-Эшреф-хан тоже всецело присоединился. Тогда один из присутствующих раздал членам маленькие листочки бумаги. Через четверть часа был произведен подсчет голосов: «обновление» в отношении женщин было принято единогласно, а во всех других отношениях отклонено.

Тогда поднялся с места Али-Реза-хан. Он сказал:

— Да будет мне разрешено сказать несколько слов относительно глубоко искреннего отношения к делу членов нашего общества.

Все замолкли.

— Я, — сказал тогда Али-Реза-хан, — был уже во многих тегеранских обществах. Хотя, благодаря давлению первого из этих обществ, я получил пост раиса в Куме, а благодаря второму — специальную командировку, которая принесла мне четыре тысячи туманов, однако я должен все-таки сказать, что во всех этих обществах, к несчастью, не наблюдалось единодушия. Голоса разбились. В большинстве случаев предложения мыслящих людей, — в том числе, например, мои предложения, — не встречали должного внимания и отвергались большинством. Члены этих обществ считали, что человек, не получивший образования, не может быть мыслящим, что он не имеет права издавать газету, не имеет права называться лидером и властителем дум, в то время как этот взгляд в корне неправилен. Я считаю, что наша молодежь, получившая образование, в области мысли не имеет за собой ничего, кроме безверия. И, наоборот, молодежь без образования, если она даже ничего другого за собой не имеет, имеет все-таки веру. В нашем же обществе, по счастью, нет этих разногласий, и предрассудки, о которых я говорил здесь, не имеют места. Мы, слава богу, все здесь без образования. Вот, например, вы, — он повернулся к шейху, — вы, кажется, были только в ремесленном училище да и то лишь несколько дней; или вы, — он повернулся к бородатому сочинителю рассказов и газетчику, — объем вашего образования тоже, кажется, не превышает курса «мэктэба» Молла-Баджи. Наконец, обращаясь к другому юному бородачу, он сказал:

— Ну, и вы — тоже неважное кушанье: немножко в немецкую школу ходили, немножко в военную, а ведь вот теперь издаете экстренные приложения.

При словах «неважное кушанье» присутствующие рассмеялись. Али-Реза-хан однако не кончил. Оборачиваясь к человеку базарного вида в чалме цвета молока, которого называли «потрясателем кабинетов», он сказал:

— А вы кто такой? Сейчас вы торговец, а потом, смотришь, человек большой политики, а потом ремесленник.

При этих словах человек в «молочной» чалме, быстро обведя всех взглядом, сказал:

— Прошу не забывать, что после моей высылки в Эраг я причислен также к ашрафам.

Заканчивая, Али-Реза-хан сказал:

— И вот теперь посмотрите, как это общество разрешает столь важный общественный вопрос! Подумайте об этом единодушии, при котором не возникает никаких противоречий, об этом единогласном постановлении.

Все весело улыбались, поздравляя себя с членством в подобном обществе. Наконец поднялся шейх, являвшийся секретарем собрания, и объявил:

— Заседание закрывается. Следующее заседание в среду, в два часа до захода солнца, в квартире ага Б., на базаре Башмачников. Прошу господ членов не опаздывать.

Один за другим члены общества поднимались и уходили, и скоро братья остались одни.

Старший брат, Али-Реза-хан, сказал:

— Я что-то не разобрал, что ты мне по телефону хотел сказать.

Али-Эшреф-хан без стеснения рассказал брату все, что он проделал с Эфет, о разводе с которой он еще раньше вскользь ему говорил, и прибавил:

— И вот теперь выискался тут один молодой человек, который угрожает мне за это тяжкими последствиями.

Слушая рассказ Али-Эшреф-хана о судьбе Эфет, Али-Реза не обнаружил никакого удивления: видно было, что и он проделывал подобные дела. Он только спросил:

— Ну, и чем же тебе угрожает этот молодой человек?

— Он говорит, — ответил Али-Эшреф-хан, — что, если я не добьюсь, чтобы ты освободил некоего Джавада, которого ты приговорил к ста плетям и шести месяцам тюрьмы, он обратится с жалобой в высшие сферы и опозорит меня.

Али-Реза сказал:

— Ясно, это тот самый, который сделал вместе с Джавадом это дело. Отлично, очень хорошо, я, наконец, дознался, кто он такой и теперь знаю, что мне делать.

— Как его зовут?

Он сказал мне свое имя, но я его совсем не знаю.

Узнав, что этого человека зовут Ферохом, Али-Реза сказал:

— На свой счет ты можешь быть спокоен: ничего он тебе не сделает, потому что у него есть враг покрупней и поважней тебя — это Ф... эс-сальтанэ.

И Али-Реза-хану пришлось рассказать ему об этом деле и о том, как Ф... эс-сальтанэ заставил его приговорить Джавада к ста плетям и к шести месяцам тюрьмы. И прибавил:

Нужно повидать Ф... эс-сальтанэ и сообщить ему что Ферох пытался спасти Джавада. Пусть он напишет, чтобы его посадили, да в такое место, чтобы там он исчез. Али-Эшреф-хану это предложение понравилось.

— Хорошо, — сказал он, — а когда можно будет повидать господина Ф... эс-сальтанэ?

Оказалось, что сделать это можно только через три дня, так как Али-Реза должен был уехать по какому-то делу в Шимран и мог вернуться только через два-три дня. Порешили, что через три дня Али-Эшреф-хан зайдет за братом и они вместе отправятся к Ф... эс-сальтанэ.

Он посидел еще с четверть часа, справился о здоровье жены брата и спросил о целях общества, на заседании которого он только что присутствовал.

— Да какие же цели, — ответил Али-Реза. — Хочу их использовать, вот и все. Это все народ известный: один редактор, — если понадобится, защитит меня в своей газете; у другого не хватает денег на газету, так он издает экстренные приложения и будет в них меня расхваливать; третий — политикан и оратор, изредка, впрочем, он и часы мастерит, — ну, этот в нужный момент будет хлопотать да бегать туда-сюда насчет моего депутатства; четвертый — торговец ножевым товаром с базара, — этот, если будет необходимо, базар закроет; пятый, шейх, — хоучи. Тут самое главное то, что все они собрались вокруг меня в расчете тоже чем-нибудь попользоваться.

Поздравив брата с такими прекрасными замыслами, Али-Эшреф-хан сказал:

— И в самом деле, что же мы хуже других, что ли? Почему бы и нам не сесть на эти высокие места?

Наконец Али-Эшреф-хан простился с братом и зашагал домой.

Глава тридцать шестая

В КОТОРОЙ ВЫЯСНЯЕТСЯ, ЧТО ФЕРОХ СУМАСШЕДШИЙ

Мы расстались с Сиавушем, когда, присутствуя на своем собственном обручении в саду Ф... эс-сальтанэ и болтая с приятелем, он говорил, что не собирается себя ничем связывать. Как мы знаем, в эту же самую минуту Ф... эс-сальтанэ побежал в эндерун, потом вернулся, захватил с собой доктора и вновь побежал в эндерун. Кроме нескольких человек, никто не понял, в чем дело и зачем доктор пошел на женскую половину. Не понял ничего и жених. Он продолжал громко рассказывать приятелю, как в него влюбилась известная кокотка.