Страшный Тегеран - Мортеза Каземи

— Ну, до этого мне дела нет, — ответил Ферох, — но я таких денег дать не могу. Во-первых, у меня нет, а, во-вторых, если бы я их имел, я просто бы внес за него выкуп.

Тогда Шейх-Мохаммед-Керим снова поиграл своей бородкой, поглядел на пояс, потом полюбовался выкрашенными хной ногтями и, наконец, сказал:

— Ну, ладно. Вот что молодой человек. Мне тебя, правда, очень жалко. Ладно, посмотрим, сколько ты хочешь дать, говори.

У Фероха тогда денег было немного, но, пожалуй, набралось бы все же пятьдесят туманов, и он мог бы купить на них золотых пятикранников и послать хезрет-э-ага в качестве касэнабат. И он сказал:

— Я могу, ага, дать пятьдесят туманов.

Услышав «пятьдесят», Ага-Шейх-Мохаммед-Керим уперся в пол посохом и встал. — Так! — сказал он сердито. — Очень хорошо! Нет, знаете, ага в эти дела не станет вмешиваться. И не станет связываться с назмие. К тому же и назмие вовсе не такое нечестивое учреждение, напротив, оно арестовывает всяких нечестивцев.

Ферох удивился столь быстрой перемене взглядов шейха на назмие и его членов, но вспомнил, что удивляться было нечему, так как взглядов вообще никаких не было, а просто пятидесяти туманов было мало.

Шейх собрался уходить. Уход его не очень бы опечалил Фероха, потому что шейх был на редкость безобразен и противен, но Ферох подумал, как бы вследствие его ухода арест Джавада не затянулся еще более. И он сказал:

— Ага, не извольте гневаться...

И, зная, чем можно утешить гнев ага, он позвал Баба-Гейдара и приказал ему подать шербета и «заправить» кальян. Услышав слова «шербет» и «кальян», шейх уселся.

— Вот, вы говорите, «не сердитесь, не раздражайтесь», а как же с вами не раздражаться, когда я веду серьезную беседу о шестистах туманах, а вы со мной поступаете, как с теми базарными невеждами, которых любой часовщик, любой хоучи может за грош заставить сесть в бест да прикладывать печати к «чельвари». Вы привыкли, что эти ничтожные лгуны готовы из-за каждого аршина тысячу раз поклясться, а цену назначают в десять раз большую, так думаете, что и со мной, как с этими людьми без убеждений, можно говорить о пятидесяти туманах.

Ферох сказал:

— Да что же мне делать, ага, когда я больше дать не в состоянии.

— Ну, это несерьезный разговор, — начал ага-шейх.

Как это так не в состоянии? Разве в этом городе, в таком большом городе, может такое быть, чтобы кто-нибудь оказался не в состоянии достать денег? Нет, этого уж не извольте говорить. Только скажите любому деллалю, он вам сейчас сколько угодно отпустит от одного шаи до ста тысяч туманов.

— На это, — сказал Ферох, — нужен или поручитель, или залог. А у меня залога нет.

Ага-шейх сказал:

— Можно подумать, что вы живете в Чалэ-Мейдане, возле гробницы Ага и ваш дом больше пятидесяти туманов не стоит. При этаком-то красивом доме, да сохранит его бог для вас!

Ферох понял, что ага-шейх говорил о залоге его дома. Нет, Ферох не хотел этого! Ферох не мог думать об этом. Заставить отца на старости лет нищенствовать!

Но опять он вспомнил о Джаваде, который все сидит в назмие, которому предстоит сидеть еще шесть месяцев в темной камере, который, может быть, умрет...

Он решился и спросил:

— Ну, хорошо, скажите, сколько же, в конце концов, я должен предложить ага?

Ага-шейх сказал:

— Ну, куда ни шло, пусть не по-нашему и не по-вашему, — предложите ага сто пятьдесят туманов да соизвольте пятьдесят туманов мне за хлопоты. Но уже меньше этого и не думай-то, ничего не выйдет.

Ферох согласился. Уходя, шейх сказал:

— Если вам понадобится заключить какую-нибудь сделку, ну, например, что-нибудь заложить для засвидетельствования сделки, — пожалуйте к ага: он вам бесплатно засвидетельствует.

Ферох внутренне засмеялся. Шейх ушел.

Условились, что он заставит ага написать тоусиэ, а Ферох приготовит деньги. Но шейх настойчиво подчеркнул, что до тех пор, пока Ферох не приготовит деньги и не внесет половину, тоусиэ в назмие послано не будет.

Откуда у Шейх-Мохаммед-Керима явилась такая доверчивость и как он согласился, чтоб была внесена вперед только половина, а другая потом, и почему он не беспокоился, что Ферох не внесет этой второй половины и ее, как говорится, не скушает, это было неизвестно.

Глава тридцать четвертая

ТАМ, ГДЕ БОЛЬШЕ ВСЕГО ЛИЦЕМЕРЯТ

Бедный Ферох не знал, что делать. Ему хотелось спасти Джавада. Но он никогда не думал о том, что заставить хезрет-э-ага написать тоусиэ стоит двести туманов. Он надеялся, что ага посочувствует ему так же, как посочувствовал Мохаммед-Хасану, и что письмоводитель пожалеет его и заставит написать в назмие. Но, видно, красивенький домик Фероха пришелся по вкусу письмоводителю, и он решил им завладеть. Поэтому он и говорил все время о залоге, как о способе добыть денег.

Ферох никогда до сих пор не прибегал к подобным способам и не знал даже, с кем говорить о таких деньгах. Он и отец его, существуя на свои скудные доходы, никогда ничего не закладывали. Но Ферох принял решение заложить дом, и решение его было твердо. Дом принадлежал ему, так как отец, не имевший других детей, передал ему дом в наследство.

Ферох позвал Баба-Гейдара и спросил его, не знает ли он здесь, поблизости, какого-нибудь деллаля.

— Есть такой, — сказал Баба-Гейдар. — Мирза-Реза зовут.

Ферох велел ему привести Мирза-Резу.

Баба-Гейдар ушел.

С величайшим трудом, после долгих поисков, он нашел деллаля и привел.

— Здесь он, у ворот.

— Впусти.

Перед Ферохом стоял высокий тонкий человек с желтым лицом, на котором виднелись маленькие круглые глазки, в черной войлочной шапке и в белом сэрдари, поверх которого был накинут тонкий черный аба.

Предложив ему садиться, Ферох сказал:

— Мне понадобилось некоторое количество наличных денег. Что касается обеспечения и залога, то я могу дать в залог часть этого дома.

Дом понравился деллалю. В душе он говорил себе: «Вот бы купить этот домик для того депутата... Можно бы заработать».

Он имел в виду депутата, у которого шесть лет назад ничего не было, но в результате долгих занятий журналистикой и депутатства появился капиталец.

Он переспросил:

— Часть дома? Как же это так? Не понимаю.

— А вот как, — ответил Ферох. — Дело в том, что мне нужно немного денег. Только двести туманов.

Услышав «двести туманов», деллаль опечалился. Он рассчитывал, что Ферох скажет «тысячу» и уже готовился заключить сделку и забрать дом.

Однако, не желая упускать из рук заработка, он приступил к переговорам.

— Оно, конечно, в городе много богатых людей, которые занимаются такими делами, только я вам должен сказать, что на маленькие дела они не идут. Двести туманов, это очень мало. Так что если вам их действительно нужно, то придется процентов больше платить.

— Ну, сколько же в месяц? — спросил Ферох.

Деллаль сказал:

— А на то есть закон. В этих делах все по закону. Со времен Адама такой закон существует и будет существовать пока свет стоит: от ста до пятисот туманов — берут с тумана триста динаров, от пятисот до тысячи — один абасси, от тысячи до десяти тысяч — три шаи, ну, а от десяти тысяч и выше — эти дела большие купцы-заграничники делают да ашрафы, — там уж с тумана по сто динаров в месяц берут.

— Мне, значит, придется платить с тумана триста динаров в месяц? Это слишком много!

Деллаль ответил льстиво:

— Ага! Клянусь вашей головой, не лгу! Прошу вас, обратитесь к другим, проверьте. Но вы мне очень понравились, и мне не хочется, чтобы это дело попало в другие руки, а то я должен бы с вас спросить по два абасси с тумана.

При словах «два абасси» Ферох прямо привскочил с места.

Какая гадость, какая несправедливость эти «два абасси» и «десять шаи», вошедшие в обыкновение в Персии. Нигде в мире не берут больше пяти, пяти с половиной процентов в год, а в Персии доходят даже до ста и ста двадцати, то есть по крану с тумана.

Странная вещь! Почему на столь чувствительные в любовных делах сердца господ министров общественных благ не производят впечатления слезы несчастных людей, которым приходится нуждаться в деньгах, сидя без работы из-за постоянных увольнений по прихоти разных Ф... эс-сальтанэ, богатеев, лакомящихся цыплятами и занимающихся демагогией, и иметь дело с созданными министерством общественных благ учреждениями кредита (правильнее сказать, учреждениями позора и обирательства).

Так или иначе, Фероху ничего не оставалось больше, как согласиться. Кроме того, он знал, что деллаль, в общем, говорит правду и что несправедливость эта не от него зависит.

— Соглашайтесь на пять шаи с тумана.

Подумав немного, Мирза-Реза согласился и спросил:

— Ну, какую же часть дома вы отдадите в залог?

Ферох сказал, что дом стоит больше трех тысяч туманов и что поэтому будет достаточно «полдонга» или одной двенадцатой части. — Ну, нет, полдонга — это что же? На полдонга больше пятидесяти туманов не дадут. Нужно заложить не меньше как целый донг, чтобы людям была хоть какая-нибудь польза.