Картины Парижа. Том II - Луи-Себастьен Мерсье

Чувствительные души с умилением замечают, что человеколюбивые поступки в наши дни все умножаются; что достаточно сообщить о каком-нибудь бедствии или несчастном случае, чтобы пробудить в людях сострадание и милосердие; что бездну нищеты стараются заполнить благодеяниями. Она глубока, но не бездонна.

Журналь де Пари сделался вестником бедствий и проводником помощи, доставляемой несчастным. Ни одна жалоба до сих пор не осталась втуне. Такая роль делает этот листок бесконечно ценным и достойным уважения; деятельности его редакторов можно позавидовать.

В 1781 году рождение дофина{185} было как в столице, так и в провинции поводом ко множеству великодушных и патриотических поступков. Выпускали на свободу заключенных, выдавали приданое бедным девушкам, усыновляли сирот. Итак, добрые дела совершаются и, несмотря на все наше легкомыслие и непоследовательность, благотворительность царит среди разлагающихся нравов. Ибо люди почувствовали, что доброта души представляет собой высшую добродетель; что в удовольствии оказывать ближним услуги заключается нечто небесное и божественное, что величайшее и, быть может, единственное преступление — жестокосердие и что, в конце-концов, нужно рассматривать скупость как самый презренный и самый пагубный изо всех пороков.

Никто не избавлен от обязанности делать добро, самый бедный, и тот должен приносить свою лепту несчастному. Иной раз сущий пустяк может вернуть человека к жизни, тут дело не всегда в одних только деньгах, нужны бывают заботы, посещения, советы, хлопоты, своевременное заступничество…

Пускай же писатели, верные своей самой благородной задаче, непрестанно поддерживают в людях спасительную склонность к благотворительности!

327. Приход Сен-Сюльпис

Мне повезло: я набрел на счастливый след, которого и буду придерживаться. Я описываю пороки и горе только потому, что изображаемая мною картина может послужить лекарством для людей, которых я считаю не безнадежно испорченными, а лишь невнимательными, рассеянными или чересчур преданными своим удовольствиям. Нет слов достаточно сильных, чтобы восхвалить деятельность прихода Сен-Сюльпис, направленную к оказанию помощи бедным. Помимо сборов на пеленки, на жалование кормилицам, на бесплатные школы, на обучение и одежду, здесь нашли еще возможность доставлять работу тем, кто может работать, и обучать ремеслам тех, кто их не знает.

Это прекрасный пример для остальных приходов столицы, так как мало еще упразднить нищенство: на смену ему нужно поставить труд. Нет ничего увлекательнее, чем ежедневное наблюдение за тем, что́ совершается в этом приходе. Если бы его полезные начинания могли умножиться, то со временем были бы осушены слезы всех несчастных; их вырвали бы из того жестокого состояния полной беспомощности, в котором находится большинство из них, и избавили бы от необходимости унижать себя теми или другими низкими поступками, на которые толкает некоторых из них нужда и которые всегда близки к преступлениям.

Учреждениям Сен-Сюльпис чужды недостатки больниц; они правильнее понимают задачи милосердия и потому предотвращают отчаяние бедняка, праздность детей и немощь стариков.

Мы берем на себя смелость указать на эту удивительную организацию, считая ее более других способною служить человечеству, не унижая его, руководить им, не вызывая в нем возмущения, и мягко направлять его на путь честности, прямодушия и труда. Религиозный культ вызывает всеобщее уважение, когда место, где взывают к Предвечному, является убежищем неимущих, приютом слабых, пристанищем для немощных и становится для всех гостеприимным храмом.

328. Убежище младенца Иисуса{186}

Это полезное заведение, образец человечности и здравомыслия, обязано своим возникновением знаменитому Ланге, кюре церкви Сен-Сюльпис. Свыше восьмисот бедных женщин и девушек находят там приют и пищу, занимаясь пряжей хлопка и льна. Этим они зарабатывают на жизнь, а тем временем их обучают, затем устраивают на места.

На скотном дворе содержатся коровы, молоко которых идет в пищу двум с лишком тысячам детей прихода Сен-Сюльпис. Заведение имеет свою булочную, которая раздает ежемесячно более ста тысяч фунтов хлеба приходским бедным, разводит домашнюю птицу, содержит несколько кабаньих берлог, продает вепрёнков и имеет аптеку, где делаются очень прибыльные настои. Порядок, царящий в этом заведении, может служить образцом для религиозных общин, владеющих обширными землями.

Это заведение, внешне менее пышное, чем сама церковь Сен-Сюльпис, в глазах чувствительного наблюдателя во сто раз более привлекательно. Постройка великолепного здания церкви стоила страшно дорого, но, не принося действительной помощи человечеству, оно представляет собой пышную декорацию, и только. В убежище же младенца Иисуса, в его скромных стенах непрестанно претворяется в жизнь первая изо всех добродетелей — милосердие. Это заставляет прощать ненужную роскошь обширного храма.

О, как мне приятно встречать на своем трудном пути подобные учреждения! Но обычно я вижу вокруг одни только бесплодные монастыри, всевозможные Sacré Cœur de Jésus, Assomption, Capucines и т. п.

Спрашивается, на что нужны все эти монастыри и все эти монахини, большинство которых самым серьезным образом молится о восстановлении в Англии римско-католической веры, о чем гордые адмиралы этой доблестной республики ни мало не думают?

329. Рекомендательные конторы. Кормилицы

В Париже матери не кормят своих детей, и я осмеливаюсь утверждать, что они хорошо делают: в тяжелом, смрадном воздухе столицы, среди городской суматохи, среди слишком деятельной или слишком рассеянной жизни, которую там ведут, невозможно исполнять обязанности материнства. Нужна деревня, нужна правильная сельская жизнь, чтобы, вскармливая собственным молоком детей, окончательно не разрушить свое здоровье.

Вот почему мы видим множество кормилиц, приезжающих в столицу, чтобы предложить внаём свои груди. Не легко было устранить различные злоупотребления, возникавшие на почве торговых переговоров между родителями и бедной, продающей себя матерью, но, тем не менее, все это удалось наладить предусмотрительно и безболезненно.

Многочисленные рекомендательные конторы представляют собой образцы разумного, деятельного и заботливого руководства. Эти учреждения заслуживают всяческих похвал; зло, приносимое избытком населения, исправляется, если можно так выразиться, господствующим в них порядком, до такой степени разумное руководство видоизменяет человеческий род и дополняет природу.

Здесь мы видим, как садовник, другими словами — правительство, заботится о семенах и думает о грядущих поколениях.

330. Часы дня

В шуме городского водоворота различные часы дня являют нам попеременно картины спокойствия и движения. Это как бы ряд подвижных сцен, отделенных друг от друга почти что одинаковыми промежутками времени.

В семь часов утра все огородники с пустыми корзинами отправляются верхом на клячах к своим огородам. Кареты попадаются в это время редко. В такой ранний час одних только писарей можно встретить уже одетыми и завитыми.

Около девяти часов вы видите бегущих парикмахеров, с головы до ног покрытых пудрой (откуда их прозвище мерланы{187}); в одной руке они держат щипцы для завивки, а в другой — парик. Мальчики, торгующие лимонадом, надев свои неизменные куртки, разносят по меблированным комнатам кофей и баваруаз. Тут же встречаются ученики-наездники в сопровождении лакеев; они направляются к бульварам, причем нередко заставляют прохожих расплачиваться за свою неопытность в верховой езде.

Около десяти часов члены судебного ведомства начинают черной тучей двигаться по направлению к Шатле и к Пале. Вы видите одни только брыжжи, адвокатские мантии, портфели[29] и бегущих за ними вслед просителей.

В полдень все маклеры и биржевики толпой отправляются на биржу, а праздные граждане — в Пале-Рояль. Весь квартал Сент-Оноре, квартал финансистов и чиновников, в это время на ногах, мостовая запружена; это час всевозможных ходатайств и просьб.

В два часа все, обедающие вне дома, причесанные, напудренные, разодетые, ступая на цыпочках, чтобы не запачкать белых чулок, отправляются в разные концы города. Все извозчичьи экипажи в это время находятся в движении, на площади не найти ни одного свободного; из-за них спорят, и иногда случается, что два человека одновременно открывают дверцы кареты, влезают и садятся. Приходится отправляться к комиссару, чтобы он рассудил, кому в ней остаться.

В три часа на улицах народу мало: все обедают, это время затишья; но ему не суждено долго продолжаться.