Какая удача - Уилл Литч

а потом в случайном порядке разложил их на полу. У меня уходит несколько мгновений, чтобы осознать, что пожеванный комок жвачки на полу в нескольких футах от моего лица, это на самом деле моя левая ступня. У меня насквозь мокрые волосы, и это может быть по целому ряду причин, но среди них нет ни одной хорошей. Я не могу открыть левый глаз, каждый раз, когда я выдыхаю, возле моего носа вздымаются комки пыли, и я честно понятия не имею, где моя левая рука.

Смутный, неприятный воздушный карман начинает образовываться у меня в груди. Я знаю это чувство. Вся эта тряска высвободила мусор у меня в легких, и когда я встану, он продолжит греметь там. Я понятия не имею, как это этого избавиться.

Это нехорошая ситуация.

Я слышу шуршание на кухне. На короткое мгновение я думаю, может, я все это выдумал. Один из санитаров плохо укутал меня ночью. Я просто упал с кровати. Марджани сейчас придет. Она будет так громко кричать, когда увидит меня. Она меня помоет. Потом рассмеется. Мы позавтракаем. Я спрошу, почему она приготовила бекон. Она знает, что мне нельзя бекон. Она просто скажет: «Сегодня просто подходящий день для бекона!» Мы посмеемся, хотя я не пойму шутку. В Атенс снова чудесная погода.

Я закрываю глаза. Потом ШМЯК, мой живот взрывается, когда Джонатан – по всей видимости, держащий тарелку с беконом – пинает меня. Сильно. Я кричу, затем переворачиваюсь набок, и мои ребра издают звук, отдаленно напоминающий хруст гренок, раздавленных кулаком. Это невыразимо больно.

– Проснись, Дэниел! – вопит Джонатан. – Мы же наконец-то знакомимся поближе. – воздух медленно выходит изо всех частей моего тела, каждая из которых немного перекрыта другой по той или иной причине, то есть в данный момент я превратился в симфонию медленно сдувающихся шариков. Я чувствую себя, будто воздух подталкивает меня, и я медленно плыву по полу.

Это точно худшая боль, которую я когда-либо испытывал, а это о многом говорит. Джонатан опускается на одно колено, серьезно, все еще держа эту идиотскую тарелку с беконом, и наклоняется к моему лицу.

– Ты должен встать, Дэниел, – говорит он. – Невероятно сложно говорить с тобой в таком состоянии.

Наконец, он отставляет тарелку в гостиной и снова пытается меня поднять. У него плохо получается. Он тычет меня левой рукой в мою и без того сломанную грудную клетку и рассеянно ударяет меня в лицо правым локтем. Весь воздух, остававшийся во мне, вырывается грустным воем.

– Черт, как это лучше сделать? – говорит он. – Это сложнее, чем я думал. Тебе, наверное, много помогают, Дэниел! – он ложится на пол, нос к носу со мной. У него мучнистое, рыхлое лицо с до смешного круглыми розовыми щеками и безвольным подбородком. Дыхание у него, как у трупа. – Как ты обычно встаешь, мужик?

Он пялится на меня секунд десять. Самое жуткое в нем то, что он похож на обычного придурка-аспиранта, которых я каждый день вижу на кампусе. Он не выглядит психом. У него не идет пена изо рта. У него на глазном яблоке не вытатуирована свастика. Он вообще не страшный. Если на то пошло, он как будто немного растерян тем, что оказался здесь, даже испуган.

– Ты и не разговариваешь? Да брось. – он снова встает. – Ну, давай попробуем еще раз. – он наклоняется, и я готовлюсь снова кричать.

А затем я слышу резкие шаги на кухне и вижу что-то размытое над моей головой, а затем раздается еще один крик, ворчание, оханье, рычание и грохот, когда кто-то врезается в книжную полку слева от меня. Она падает. Книги и сувенирная кружка «Пантер УВИ», которую мне купила мама, чтобы я помнил дом, падают на меня, Джонатана и кого бы там ни было, и вот я снова отключаюсь…

52.

Терри! Вот как зовут другого санитара! Я знал, что в конце концов вспомню.

Терри прямо надо мной. И он знает, как меня поднять.

– Что это, мать его, за мужик? – Терри, у которого на шее татуировка и из кармана рубашки торчит пачка сигарет, поднимает мое перевернутое во время потасовки кресло и берет полотенце, чтобы вытереть мне лоб. Я смотрю на ткань: да, это кровь.

– Я пришел и… черт. Ты его знаешь? – думаю, Терри забыл, что я не могу разговаривать, и он проработал с нами недостаточно долго, чтобы быть способным говорить со мной одними глазами. Он смотрит на меня, вздыхает, хмыкает и говорит: – Давай-ка вернем тебя в кресло.

Я начинаю тяжело дышать, паникуя.

– Все будет в порядке, чувак, я знаю, что он тебя потрепал, – говорит он. – Я аккуратно. Но тебе нужно встать с пола.

Он очень аккуратен. Он проходится рукой по моей голове, массирует мне затылок и подхватывает правой рукой под колени. Боль невыносимая, но, по крайней мере, это меня выпрямляет: я хотя бы возвращаюсь в исходную форму. Я чувствую рассыпающиеся в моей груди гренки, когда он меня поднимает, и все больше воздуха выходит из всех моих отверстий и щелей, но: я не на полу. Он усаживает меня в кресло, и я стону, когда он меня пристегивает. Он увозит меня в кухню.

– Ну, Дэниел, какого черта произошло? – говорит он с диким взглядом. Он на такое не подписывался. – Как он сюда пробрался? – он встает и начинает расхаживать, обдумывая случившееся.

– Я на несколько минут опоздал, свет был включен, и я такой: «Да, это немного странно, но фиг с ним», и потом я вижу, как какой-то чувак готовит? И потом он входит сюда, а ты на полу, и он пытается тебя поднять? Мы немного повозились, но потом я его ударил, и он убежал. Кто это? Типа, что за херня?

Я пытаюсь посмотреть ему в глаза.

Вызови полицию.

Вызови полицию.

Телефон на стене.

Вызови полицию.

Позвони в 911.

Позвони в 911.

Я пытаюсь переводить взгляд между ним и телефоном, но я двигаюсь медленно, потому что мне очень, очень больно.

Нам нужна помощь.

Позвони в 911.

Он не понимает намека.

– Это же не твой друг? Я однажды видел того парня, он совсем не такой. Почему здесь посреди ночи оказался какой-то мужик? И он тебя перевернул? Какого черта? – он перестал расхаживать и теперь растерянно смотрит в потолок. Я ему сочувствую.

А потом я вижу Джонатана. Он, должно быть, вошел, когда Терри возвращал меня в кресло. Он подкрадывается к Терри, держа что-то