Баязет - Валентин Пикуль

Карабанов закрыл глаза.

Открыл.

– Вон того, – решил сразу, – рыжего…

Сшиблись!

Коротко всхрапнул Лорд, скрестились два лезвия. Только – вжиг, вжиг, хрясть – и присел рыжий курд в седле, косо хлестнула кровь.

– Алла! Алла!..

– Бей их, станишные!..

– Суворовские, не выдавай!..

– Ля-иллаха-илля-аллаху!..

– Крести их накрест!..

– Вздымай яво!..

– Куды, стерво? Лежи…

– Замолчь, курва!..

– Дениска, вжарь эфтому!..

Дело привычное, дело лихое. Рубились отцы их, рубились деды. Еще прадеды хвастались с печки о былых с басурманами сечах.

– Руби их! – слышался голос Ватнина, и Карабанов, уже не человек, а комок, почти сгусток силы и нервов, знал только одно:

…влево – вправо…

…раз – два…

…снизу – сверху…

…в песи – в хузары…

Лязг и стон висел над ордою. Вместо турецкой рожи – один сплошной рот, кричащий от боли.

Все смешалось в этой свалке. Какие-то зубы, чьи-то рваные спины, где-то сейчас Баязет, при чем тут Аглая, почему я Карабанов, если повсюду – о д н о.

– А-а-а-а-а-а-а!..

И – звон. И – кровь. И – все…

Но вот ударило что-то сбоку, и это была уже его кровь. Кровь его матери, кровь его отца. Карабановская кровь. Билась она толчками у левого плеча. Вот тогда глянул вокруг поручик и понял, что не уйти. Мелькали, как в дыму, разъяренные курды, крестя перед собой ятаганами воздух.

– Дениска!.. Дениска… sauvez-nous la vie!.. – молил Карабанов о помощи, отбивая удары, и уже не ощущал того, что кричит по-французски.

И тут горячка схлынула. Он понял, что один. И тот, конопатый, гвозди пропил и будет жить. И завтра кобылу свою пропьет. И не умрет. А он вот его избил, и сотня отвернулась, и никто не придет на помощь.

И это уже конец, это уже – смерть…

………………………………………………………………………………………

«Люди, люди, почему вы меня забыли?.. Люди, хорошо ли вам без меня?.. Люди, я хочу быть с вами… Люди, покажите мне дорогу к себе… Люди, сжальтесь надо мною!..»

………………………………………………………………………………………

И тот, конопатый Егорыч, что пропил ящик гвоздей для подковки, – он пришел, проломился, а за ним другие, и, разбросав шашками ятаганы, они избавили его от верной и лютой смерти!..

Турецкая орда до поры была остановлена. Чего это стоило уманцам и хоперцам, знают только сухие ветры, что по ночам сползают с гор в голубые долины; помнят пустынные орлы, клевавшие светлые русские очи, да еще долго-долго, до гробовой доски, не забудут их матери с Дону, Кубани да Терека…

Пехота уже подходила к переправе. Хвощинский правильно рассчитал казацкую ярость – ее хватило с избытком, чтобы прикрыть отступление солдат. Оторвавшись от курдов, всадники на рысях возвращались обратно; колонны скорым шагом стягивались у реки.

Здесь готовилось перестроение.

Уже стоя по пояс в воде, Хвощинский грозными окриками наводил порядок:

– Эриванцы, отойти правее… В колонну!.. Оружие на плечо!.. Подтяните раненых!.. Раненых вперед!.. Кто там лезет скопом?.. Евдокимов, следите за строем!

И юнкер Евдокимов поначалу не мог понять – зачем это нужно полковнику. Но если бы он лучше знал историю русских войн, то он бы, наверное, вспомнил, что говорил Кутузов-Смоленский: «К а р е – против мусульман! – завещал полководец потомкам. – Но при перевесе врага каре должно соединиться в к о л о н н ы…»

И солдаты Баязета выходили на другой берег, словно умытые живою водой: стройными колоннами, рота к роте. Хвощинский пропускал мимо себя солдат, покрикивал:

– Веселей, ребятки!.. Не замочи сумки… Береги патроны… Оглядись каждый… Не так уж и весело… Но не так уж и страшно!..

И вдруг упал, всплеснул руками. По воде быстро расплывалось красное пятно, тонкой струей убегая по течению. Полковника подхватили, вытянули на берег. Санитары раздвинули перед ним носилки, запахнули его войлочною кошмой.

– Я, кажется, ранен… да? – спросил Хвощинский и, выдавив первый стон через желтые зубы, цепко скрючил руки на животе.

Когда казаки присоединились к колонне, Хвощинский уже лежал на носилках; зажимая ладонью рану в самом низу живота, он плыл над головами людей и командовал:

– Выше!.. Выше, черт возьми, поднимите меня… Не бойтесь! Я должен все видеть!..

Карабанов и Ватнин, устало покачиваясь в седлах, подъехали к нему, молча остановились.

– Я всегда знал, – произнес полковник, пересиливая страшную боль, – да, знал и верил, что на вас можно положиться. А вы, Карабанов, ранены?

Андрей шевельнул тяжело повисшей рукой, с концов пальцев стекали по голенищу сапога темные капли крови.

– Что прикажете далее? – спросил поручик, глядя прямо перед собой. – Моя сотня сделает все!

Боль повалила Хвощинского на носилки, острые колени его вздернулись кверху. Он, уже одним взглядом, подозвал к себе сотников поближе, сказал прерывисто:

– Следите за флангами… Бунчук Кази-Магомы опять ползет в горы, я вижу его отсюда… На перевале, господа, надо захватить отроги. Иначе нам в Баязет не пройти… Берегите, господа, фланги!.. Фланги… обязательно – фланги…

Он замолк, и Карабанов тревожно переглянулся с Ватниным; но, помедлив немного, Хвощинский снова стал подниматься на локте.

– Где Пацевич?.. Позовите полковника…

Адам Платонович, семеня рядом с носильщиками, поправил под Хвощинским скомканную, всю в крови и пыли, войлочную кошму.

– Да, я вас слушаю…

– Господин полковник, – распорядился Хвощинский, – правом власти, принятой мною от вас, приказываю… взять коноводов, собрать раненых и, сразу от перевала, пробиваться на Баязет. Я остаюсь с отрядом до конца… Передайте Штоквицу, чтобы срочно выслал подкрепление!.. Хорошо бы не милицию, а Крымский батальон…

Отряд уже поднимался в горы. Сражение, так трагически развернувшееся в долине, постепенно переходило на высоты. Жара стояла нестерпимая, и от каменных скал, раскаленных солнцем, несло удушливым зноем. У ставропольцев, бежавших под носилками с полковником, перехватывало дух в сухом горле, дыхание опаляло грудь, силы их таяли…

– Держи, братцы! – крикнул один из них, падая от усталости; кто-то подхватил носилки, но тут же был убит пулей; Хвощинского стали окружать солдаты, чтобы в любой момент подоспеть на помощь; всего было убито под ним двадцать два человека (это не выдумка автора, а точная цифра)…

Хвощинский, видя эти неизбежные жертвы ради него, сказал с носилок:

– Вам, ребята, спасибо. Как вы меня, старика, бережете, так и вас когда-нибудь беречь будут… А сейчас – выше! Выше поднимайте меня! – просил полковник. – Я должен все ви…

Не договорив, полковник рухнул на носилки. Вторая пуля попала опять в живот, и – как это ни странно! – попала прямо в первую рану; смерть наступила мгновенно…

Пацевич велел носильщикам бегом вырваться вперед и бежать к Баязету не останавливаясь. Коноводы, привязав к седлам раненых, погнали лошадей, тоже вперед; пехота и казаки продолжали бой, но бунчук Кази-Магомы уже реял возле Зангезурских высот – турецкая конница отсекала пути отступления.

– Ну, поручик, пошли, – сказал Ватнин, перекрестившись, – опять лапшу рубить надо!

И сотни двинулись…

В неглубокой лощине, стиснутой рыжими сыпями песков и глины, Карабанов остановил своих казаков, крикнув Ватнину:

– Назар Минаевич, поезжай с богом, я догоню…

И здесь, под шелест высоких трав, под клекот орлов, висших над скалами, под храп лошадей и лязг стремян, Андрей сказал:

– Господа казаки! – Он так и сказал: – Господа казаки, товарищи мои… Виноват я был перед вами, а в чем виноват – то вы знаете сами. И прошу прощения у вас!..

Потом подвел своего Лорда к конопатому Егорычу, обратился отдельно:

– А у тебя и просить не могу: боюсь – не остыл еще ты, не простишь…

Но казак перегнулся с седла, оспины на его лице даже сгладились в широкой улыбке:

– Дык, ваше добродие, чего не бывает. Кубыть, мне и надо так: гвозди-то прогулял я… Верно ведь! Да и любо под тобою-то султана бить: замах у тебя свойский, не как у Пацевича… И ты прости меня!

Карабанов обнял казака, они поцеловались при всех, и отлегло от сердца: засмеялись они оба – молодой и старый.

– Теперь – пошли… ры-ысью! Подстегни коней!..

Первую сотню нагнали уже на подъеме. Выпархивая из-за камней, бунчук Кази-Магомы плясал еще где-то в отдалении, но разъезды башибузуков, пьяных от дешевой крови, уже взбирались в горы, тащили лошадей в поводу. На высоком плоскогорье, огражденном крутым обрывом, турки готовились встретить русских, чтобы ни одна колонна не прорвалась в Баязет, чтобы чапаул был богатым и верным.

– Назар Минаевич! – Карабанов надрал своему Лорду уши, чтобы жеребец стал злее перед атакой. – Ты меня опытнее. Говори, что делать!.. Буду слушать!

Ватнин ответил:

– Ежели бы после первой сшибки, пока рука зудит, да сразу бы и вторую, тогда ладно… А сейчас хреново: приустали казаки, да и кони уже не те – выдохлись. Одначе попробуем…