Когда завидуют мертвым - Сурен Цормудян

Разрушенное здание Киевского вокзала, как и останки авиалайнера, проплыли справа от лунохода, и теперь, слева тянулись величественные руины бывшего торгового комплекса «Европейский». Возле покореженной сетчатой конструкции из металлических трубок из снега торчал огромный стенд для уличной рекламы. Естественно никакой рекламы на нем уже давно не было, зато красной краской, словно кровью, на стенде красовалась надпись: – «ВНИМАНИЕ! СТАНЦИЯ МЕТРО КИЕВСКАЯ! ОПАСНО!». Метрах в ста или более от этой надписи, в центре площади, из останков легковых автомобилей и автобусов было выстроено что-то вроде крепости. Крепость соорудили в кольце из погнутых ржавых флагштоков. На покрывающем площадь снегу было множество человеческих следов, однако самих людей нигде, даже у крепости, видно не было. Зато рядом с предупреждающей табличкой лежал обглоданный человеческий труп, вокруг которого копошились крысы.

Оказавшись на Бородинской улице, луноход двинулся к четырем высоткам, плотно примыкающим друг к другу диагоналями и стоящим в одну линию уступом. Во дворе когда-то был сквер и рядом, какое-то невысокое «П»-образное здание с расположенным перед ним футбольным полем, о котором говорили торчащие из неглубокого в этом районе снега ржавые ворота.

– Они уцелели, Юра! – дрожащим голосом воскликнул Макаров, глядя на четыре дома. – Они еще стоят!

Луноход остановился перед второй высоткой, и космонавты вдруг выскочили из машины.

– Мужики, вы чего! – воскликнул Яхонтов, – Куда!

Космонавты неуклюже семенили в своих скафандрах к чернеющей пасти лишенного двери подъезда дома.

– Варяг, да у них башню снесло! – крикнул Сквернослов.

– За ними! – скомандовал Яхонтов.

Аппарель откинулась, и путники бросились следом за космонавтами. Николай бежал последним. Он вдруг понял, что произошло с Алексеевым и Макаровым. Он понял, почему они бросились в это здание, забыв обо всем. Это был их дом. Оказавшись в подъезде, он некоторое время ничего не видел, пока глаза не привыкли к полумраку после белого снега. Он слышал только шуршание скафандров наверху и шаги своих товарищей на ступеньках. Васнецов сделал несколько неуверенных шагов, ища ногой ступеньки, пока, наконец, не стал различать детали в полумраке подъезда. На ступеньках было много пыли и различного мелкого мусора. Он неприятно хрустел под ногами. На втором этаже было светлее из-за выбитого окна. Можно было разглядеть различные надписи на пошарпанных стенах. «Света, я тебя люблю!». «Мариночка! Если ты жива, иди на Каховку к бабуле! Мы там!». «Борзов, ты чмом был чмом и подохнешь! Я тебя сука найду!». «Витя, Кольку убили! Мы уехали в Кубинку к деду. Там его похороним. Ждем тебя. Молимся за тебя!». «Сурен, боеприпасы к твоей шайтан-трубе в подвале Лехиного дома. Место отмечено знаком солнца. Отомсти за нас!». «Дмитрий! Ты был прав, но в одном ошибся. В метро никто не спасся. Артем». «Welcome to HELL!!!».

Отчитывая ногами ступени, Николай с каким-то благоговением читал эти надписи, нацарапанные острым предметом или написанные красками разных цветов. Короткие фразы, в которые умещались целые судьбы и жизни. Весь трагизм происшедшего много лет назад и призрачная, скупая надежда тех, кто это писал. Или ненависть. Николай бросал мимолетные взгляды и на дверные проемы квартир. У многих двери отсутствовали, или были распахнуты и трещали да поскрипывали, раскачиваясь от сквозняка. Васнецов старался не думать о людях, которые тут когда-то жили. Он знал, что эти мысли способны унести далеко от действительности, способны заставить забыть о таящихся вокруг опасностях и погрузить в безграничную боль за утраченную жизнь и безысходное будущее. Он знал об этом, ибо в детстве тайком выходил из своего подвала и часами бродил по заброшенным домам Надеждинска, не столько для того, чтобы найти там что-то стоящее, сколько ощутить это странное, ни с чем несравнимое чувство абсолютного одиночества, взирая на брошенные жилища и серое небо в окнах. В детстве такие ощущения будоражили разум, возбуждали фантазию, дарили неописуемую радость от возвращения в родной подвал к лицам знакомых людей. Но сейчас было все не так. Сейчас было страшно. По-настоящему страшно.

На четвертом этаже Николай, наконец, смог остановиться. Юрий Алексеев сидел на полу в прихожей полностью выгоревшей и лишенной двери квартиры. Он прикрыл глаза ладонью и, по вздрагиваниям его плеч можно было понять, что он плачет. У двери соседней квартиры стояли Сквернослов с Варягом и, молча смотрели, как внутри мечется в поисках неизвестно чего Андрей Макаров. В его квартире не было пожара. Там вообще ничего не было. Даже паркет и обои давно выдрали.

– Ольга!!! – заорал вдруг он отчаянно, – Ульяна!!! Ольга!!! Ульяна!!! – он вопил все сильнее и сильнее и, сжимая кулаки, в отчаянье бил себя ими по выбритой голове. – Оля!!! Оленька!!! Уля!!! Дочка!!!

– Андрей, – тихо проговорил Варяг, – Андрей! – повторил он громче, видя, что космонавт не обращает на него внимания. – Что вы ожидали тут увидеть? На что, извини, надеялись? Вы же сами говорили, что всюду так. Вы же полмира прошли и всюду так. Что вы хотели увидеть?

– Полмира! Полмира прошли! Ради этого!!! – Макаров упал на колени и стал в кровь разбивать свои кулаки об пол, – Ради этого!!! Полмира прошли!!! Ради вот этого!!! Оля!!! Ульяна!!! Девочки мои!!! Нет!!! Нееееееет!!! Ну почему!!! Почему-почему-почему!!!!!

Николай до боли прикусил губу, глядя на бившегося в страшной истерике Макарова и сдавливающего свои эмоции тихим плачем Алексеева. Двадцать лет они жили какой-то надеждой. Как их разум позволил этой надежде теплиться, после того, что они видели? Как в таких условиях можно было надеяться увидеть свои семьи? Да и вообще на что-то надеяться. И какая все-таки это страшная и беспощадная штука, надежда. Циничная и злая. А может надежда тут не причем? Может, надежда как раз помогла им выжить и пройти этот невероятный путь к дому? Но жестокая и циничная не она, а правда? Беспощадная действительность их мира?

Васнецов вздрогнул от собственного движения. Это было движения руки, приведшей флажок автомата в положение стрельбы короткими очередями и передернувшей затвор. Он сделал это машинально, как только до его слуха донесся звук медленных шагов. Кто-то неторопливо поднимался к ним.

Услышав щелчок, Варяг и Вячеслав уставились на Николая. Они вполне могли подумать, что ему взбрело в голову застрелить бившегося в агонии Макарова. Но это было бы полной дикостью, даже если такая идея могла прийти в голову из соображений милосердия. Поймав на себе взгляды товарищей, Николай, молча, указал пальцем вниз. Яхонтов и Сквернослов сразу все поняли и приготовили свое оружие. Варяг прикрыл металлическую дверь, чтоб хоть немного приглушить крики Макарова.