Кольца вероятности - Александр Лоскутов

Я почти ничего не видел. Перед глазами поднимался какой-то туман. Еще немного и… И я просто отрублюсь. Нужно… быстрее. Там же еще одна…

Рогожкин ворочался на полу, пытаясь встать. Если он поднимется – мое дело труба.

Я машинально подобрал с пола выроненный Федором пистолет. Увидев его у меня в руках, тот задергался и зашипел с удвоенной яростью. Зато его друг просто корчился на полу, жадно хватая ртом воздух и будучи не в силах выдавить ни слова.

Возможно, мне следовало бы сразу пустить пулю ему в башку, но я этого не сделал. Почему-то решил, что хватит и того, что я здесь уже наворотил. Тем более что у меня не оставалось времени – где-то там была еще и женщина. Неужели это и есть Олия?..

Вся эта заварушка заняла не более тридцати секунд.

Я вылетел из купе и почти нос к носу столкнулся с женщиной, уверенно сжимающей в руке нож. Кажется, увидев меня, она испугалась. Во всяком случае, попятилась.

Не раздумывая ни секунды, я вскинул руку и несколько раз нажал на спуск. Ты стреляла в меня? Теперь сочтемся!

Четыре выстрела молотом ударили по ушам. Я почувствовал обжигающую вспышку боли и предательской вялости. Мою руку, в которой я держал пистолет, будто бы выворачивала некая незримая сила. Я боролся с ней, пытаясь направить ствол прямо в лицо стоящей всего в пяти шагах от меня женщины. Теперь я был уже стопроцентно уверен, что это и есть Олия Саччи…

Я не попал. Не попал в нее, стреляя в упор! Вот дьявольщина! Моя рука дрожала как припадочная, а Олия, немыслимо изогнувшись, сумела-таки выйти из-под прицела. Упала на пол. Покатилась. И уже растянувшись на холодном грязном металле, она метнула в меня нож.

Как я уклонился, не знаю. Помню только, что было больно. Очень больно.

Эх, сейчас бы укольчик. Но некогда. Некогда…

Не дожидаясь, пока Олия поднимется, а Рогожкин выберется из купе, я вылетел в тамбур, рванул дверь и сиганул наружу.

Где-то я читал, что прыгать нужно вперед по ходу поезда. Возможно, так оно и было, но я этого не оценил. Какая разница, как бы я врезался в металлическую раму опоры линии электропередачи, задом или лбом? Все равно бы разбился всмятку.

Слава Господу всеблагому, что мы все-таки разминулись. Хотя я так и не понял, как это было. Знаю только, что чуть-чуть не врезался в столб, разойдясь с ним буквально на волосок. Или благодарить мне стоит не Бога, а нечто более вещественное? Колечко?

Я скатился вниз по насыпи и кое-как приподнял голову, провожая затуманившимся взглядом уходящий поезд.

Идти было тяжело. Каждый шаг отдавался болью в моем разбитом теле. Болело все и вся. Больно было даже думать.

Эх… Сейчас бы вколоть себе АКК-3. Но что можно сделать с ампулой, если нет шприца? Не глотать же эту дрянь – все равно не подействует.

Я тащился по пыльной проселочной дороге, которая вела… Ну не знал я, куда она вела! Мне было не до этого. Хотелось только одного: упасть и немедленно сдохнуть. Но делать это лучше где-нибудь подальше, чтобы меня не разыскал пылающий жаждой мщения Рогожкин.

При каждом вдохе мою грудь пронизывала игла боли. Кололо в боку. Вполне вероятно, что, скатываясь с насыпи, я переломал себе парочку ребер. Но сделать тут ничего нельзя. Нет здесь докторов, да и в больницу мне сейчас нельзя.

Содрав рубашку и намочив ее в воде какого-то водоема – не то пруда, не то просто большой лужи – я обмотал голову. Стало немного легче. По крайней мере, можно было предаваться размышлениям, не опасаясь, что башка в любой момент треснет.

Ой, бедный я, несчастный, измученный и болезный. Всем-то я не угодил. А ведь хотел только одного: чтобы оставили меня в покое. Сейчас, конечно, у меня уже другие планы… Напинать бы под зад этому Рогожкину.

Но следует сделать выводы. Сегодня я узнал еще кое-что.

Первое. Михаил мертв. Не то чтобы я наивно верил словам Рогожкина, но возможности такой не исклю­чал… Если это правда, то сейчас у Старого Братства большие проблемы. Сколько их теперь? Четверо? Астон, Гротт, еще кто-то. А сколько окольцованных у Отколовшихся? Семнадцать минус четыре. Тринадцать. Минус мое колечко и кольцо Шимусенко, которое нельзя использовать, прежде чем оно очистится от эмоционального фона бывшего хозяина. Одиннадцать. Возможно, меньше, но гарантировать этого я не могу.

Итак. Четверо против одиннадцати. Не слишком-то выгодно для Старого Братства. Конечно, носящие кольца – это не пуп Вселенной, но, насколько я понимаю, нечто весьма на него похожее. Обычные люди тоже играют свою роль в этом противостоянии… Но окольцованные – это основа, это главная сила, это сердце Братства.

Не будет их, и Братство расколется на сотни маленьких островков, скатившись до уровня банальной мафиозной группировки. Пусть глобальной и баснословно богатой, но все же не всемогущей.

Уж лучше так, чем мировая война.

Итак, к чему я пришел?

К необходимости ликвидировать основную силу Братства и Отколовшихся. Вот если бы удалось это сделать…

Эва, куда ты замахнулся, Антон Зуев. Да, наверное, легче достать луну с небес. Мне бы сейчас хоть от Рогожкина суметь скрыться, а не то что…

Но все-таки на чем держится единство Братства? На Рональде Астоне. А Отколовшихся? На таинственном шефе Рогожкина, непризнанном гении Романе Долышеве. Вот если бы удалось добраться до них.

Ты спятил, Зуев! Забудь это! Тебя сейчас должно интересовать другое. Например, как самому остаться в живых. И Ольга. Не следует забывать о ней. Никогда не забывай о своей жене, Зуев.

Как же я устал… Больно…

Заткнутый за пояс пистолет при каждом шаге тыкался мне в бедро.

Я шел. Я шел, не обращая внимания на то, в какую сторону я сейчас иду. Хоть куда, лишь бы подальше от Федора и Олии. По лицу катились крупные капли пота. Воспаленные глаза почти не видели дорогу.

Жарко. Рубашка уже почти высохла и теперь сдавила голову подобно стальному обручу. Я снял ее и бросил в кусты.

Сейчас бы какой-нибудь транспорт. Если бы кто-нибудь меня подвез… Колечко, может быть, поможешь? Пожалуйста… Иначе я скоро свалюсь.

Далеко впереди на дороге появилась небольшая расплывчатая точка.

Обычный для сельской местности трактор «Беларусь» громыхал прямо на меня. Потрепанный и обшарпанный, он был похож на едва держащуюся на колесах груду помятого металла. За рулем сидел какой-то старикан.

Я остановился прямо посреди дороги и тупо моргал, глядя на выползающую из затмившего мое зрение тумана громко тарахтящую машину.

Трактор остановился. Дедок высунулся из кабины, для чего ему даже не понадобилось открывать дверь, потому что ее и не было, и что-то прокричал мне. Я не разобрал ни слова из-за невыносимого рева мотора, но понял, что, скорее всего, меня милостиво просят освободить проезжую часть, хотя и не столь вежливыми словами.