Смерть отца - Наоми Френкель

Иоанна поворачивает ключик в замке шкатулки, и глаза е расширяются. Кольца и ожерелья, серьги, колье и браслеты, жемчужные обручи для волос и перламутровые заколки. Словно пещера чудес раскрылась перед ней. Иоанна уже не чувствует темноту дома и уличную пустыню. Она надевает на шею красное коралловое ожерелье, подвешивает к ушам золотые серьги с бриллиантами, и скрепляет дикие свои волосы перламутровым обручем Господи! Как сияет ее лицо. Большими глазами взирает она на свое чуждое ей сверкающее отражение.

– Однажду все это будет твоим, – шепчет дядя. Нет, это голос не дяди, а тети Гермины доносится к ней из кресла, стоящего возле окна. Иоанна поднимает крышку верхнего отделения шкатулки, обтянутого тканью фиолетового цвета, и вот… веер из слоновой кости на дне! Веер тети Гермины обмахивает лицо Иоанны, и сонный город-веер просыпается. Молодые дамы с румяными лицами танцуют в кринолинах под музыку оркестра, и с ними – Иоанна. Ей жарко, голова у нее кружится в ритме вальса. «Танцуй, – шепчет тетя Гермина, – танцуй, дочь моя, веер замкнул тебя, и так или иначе ты отсюда не выйдешь». Веер закрывается над ее головой и глаза закрываются.

Голоса! Всегда эти голоса! Голоса, которые приходят к ней неизвестно откуда и обращаются к ней. Эти странные голоса говорят, что ей делать. И она им всегда подчиняется. Она слышала их еще малышкой, и подчинялась им, из-за них у нее было много неприятностей. И была история с учебником географии. Ей было тогда семь лет. В учебнике было написано большими буквами «Главным продуктом питания в Швейцарии является мелкий и крупный рогатый скот». И она видела перед собой чудовище, глотающее и глотающее овец, и коров, и коз. И голос ей сказал, не открывать больше никогда эту книгу. И она ее не открывала. Сидела перед закрытой книгой, и учитель отчитывал ее, наказывал, вызывал отца в школу, и все сердились. Иоанна хочет открыть книгу с тем чудовищем, но голос говорит: нет! Иоанна ему подчиняется.

Не всегда были добрые голоса. Иногда приказывали ей совершать большие грехи. Но когда она вошла в Движение, многое изменилось. Не то, чтобы исчезли голоса. Наоборот! С тех пор не оставляли ее в покое. Но они были добрыми, нашептывали чудесные вещи и уносили ее душу в изумительные края. До того, как она встретила графа-скульптора. С этого момента прекратились добрые голоса. Больше она их не слышит, словно они рассердились на нее, что она их предала. И сколько она не призывает их и просит, чтобы они с ней говорили о чудесных вещах, они не приходят.

– Ты отсюда никогда не выйдешь! Ты отсюда никогда не выйдешь! – слышен голос тети Гермины.

Жарко и душно под тенью веера. Свет мигает. Неожиданно сотрясаются стекла. Над городом возникли облака, и вот уже капли стучат в окно.

– Нет! – кричит Иоанна на свое отражение в зеркале. – Меня не заточат здесь, в этом заколдованном доме!

Торопясь, она срывает с себя все драгоценности тети. Шкатулка со стуком захлопывается. И снова она, Иоанна, в синей юбке и белой рубашке. После того, как она спрятала шкатулку глубоко под перину бабкиной кровати, наконец, вздохнула с облегчением. Там же, под периной, спрятана книжка «графа» Кокса, привезенная ею с собой.

Иоанна бежит по темному коридору. Она силой раскроет все замкнутые двери! В грозу! В дождь!

Серый плащ отца висит в коридоре. Она косится на плащ, и взгляд ее натыкается на целый ряд тростей для прогулок у края стены, и между ними – зонтик с верхом цвета слоновой кости. Конечно, это был зонтик профессора. Прогуливался с этим роскошным зонтиком среди знатных людей города, и рядом с ним – тетя Гермина, во всех своих драгоценностях, постукивает туфлями. Зонтик мигом оказывается в руках Иоанны. В конце коридора манит Иоанну стеклянная дверь, ведущая в сад. Она не заперта. Свободна, свободна, и она вдыхает запах черной влажной земли.

Дождь прекратился. Весенняя гроза прошла. Воздух очистился. Капли падают с оголенных ветвей деревьев и с зарослей кустов. Деревья, с разорванной корой стволов, опускают ветви, отяжелевшие от дождя. Аллея, одна среди многих аллей, светится в лучах заходящего солнца. Сад влажен и тонет в последних отблесках лучей, он пронизан всеми ветрами, дороги ведут во все стороны, вразлет, налево и направо, как спицы веера. Иоанна бежит по главной аллее. Земля липнет к ее ботинкам, и зонтик профессора болтается в ее руках. Что это там проглядывает между кустами? Иоанна стоит около запертого забора. Налево, между оголенными деревьями… Ветви деревьев протянуты по ту сторону черного закрытого забора. Направо… к маленькой беседке, опирающейся на забор!

Иоанна чувствует себя обманутой. Сад, ободранный грозой, закрыт и огражден забором. Иоанна возвращается по своим следам. И снова перед ней дом. На всех окнах опущены жалюзи, и косые лучи солнца падают на влажные стекла, преломляясь на них. Закрытый обмякший зонтик висит на руке Иоанны, а вокруг глубокая тишина. Только воды льются из водосточных труб, свежие дождевые воды, бормоча, гремя, падают на маленький покрытый плитками квадрат за домом дяди. Иоанна очень любит гулять под дождем! Но дождь прошел, а заборы перекрыли ей дороги. Иоанна бежит под водосток, открывает зонтик профессора, и вода скользит по сторонам, и брызги весело пляшут вокруг. Из своего шумного убежища смотрит Иоанна победительницей на забытый богом сад дяди Альфреда. И вот… голоса к ней возвращаются. Добрые голоса прокрадываются к ней под купол зонтика, чудесные голоса, благодаря которым Иоанна ведет диспут с дядей Альфредом о теории доктора Герцля, и завершает его настоящим криком: «Ха! Я не буду сидеть, ни внутри закрытого веера, ни в драгоценностях тети Гермины. Меня не прикуют твои книги и стонущее кресло бабушки». Под прикрытием профессорского зонтика взлетает Иоанна в свой мир мечты, где солнце светит всегда, и тысячи голосов дышат свежестью. Все добрые голоса сопровождают ее в бурном плавании в страну весны, и нет у нее необходимости во въездной визе, ибо добрые голоса широко распахнули перед нею ворота страны.

Солнце закатывается. Иоанна чувствует, как ветер треплет зонтик. Слишком долго стояла она под водостоком, и она испуганно закрывает зонтик и прокрадывается в дом. Ботинки с налипшей грязью и зонтик оставляют за ней лужицы. Иоанна прячет накидку и пытается проскользнуть в свою комнату, чтобы сменить одежду.

– А-а, Иоанна, – дядя Альфред стоит на пороге открывшейся двери, и с ним отец, – хорошо отдохнула, детка?

Свет большой хрустальной люстры осветил покрасневшее лицо Иоанны.

– Где ты была, Иоанна? – взгляд отца падает на ее грязные ботинки.

«Скажу им правду. Не буду лгать! – Иоанна кривит лицо. – Почему ей нельзя говорить правду?»

Отец подозрительно смотрит на нее, он хмуро выпрямился во весь рост, на лице дяди Альфред, как всегда выражение человека, который не понимает, что ему говорят. Не может же она рассказать им, что долго стояла под водостоком, прикрываясь профессорским зонтиком, в который стучали капли, слышные только ей. Они не поймут. Они опять скажут, что это у нее галлюцинации. Иоанна ненавидит это слово! Все, все в доме преследуют ее этим словом. У Иоанны – галлюцинации! Нет выхода, она не сможет рассказать правду. Снова ей надо придумать какую-то ложь.

– Я, – заикается Иоанна, – стояла в саду несколько минут.

– А-а, – говорит дядя, – немного подышать свежим воздухом? И я люблю так постоять, детка.

– Где шкатулка, Иоанна? – глаза отца не отрываются от обуви.

– Шкатулка, отец… В комнате бабушки. Я… я хорошо ее спрятала.

– Иди и принеси ее немедленно!

– Что ты на нее давишь, Артур? Есть время. Оттуда никто не возьмет шкатулку с драгоценностями тети Гермины. Сначала девочка поужинает с нами. Девочка бледна, Артур.

– Она была больна, – смягчается тон отца, – пошли, Иоанна.

– Нет! Нет, отец! – вырывает Иоанна руку из руки отца. – Я сейчас принесу шкатулку! – Что, она будет спать в постели вместе со шкатулкой тети Гермины и книгой «графа» Кокса с тайной формулой потерянного клада?

– Девочка очень возбуждена. Почему, Артур?

«Они никогда не поймут!» – бегут ноги Иоанны по ступенькам. – Ах, – Иоанна прижимает к своей рубашке шкатулку. – Ты не будешь лежать в моей постели даже минуту!

Она торопится вернуть дяде Альфреду шкатулку с драгоценностями тети Гермины.

В кабинете дяди Альфреда светит настольная лампа, освещая его голову.

– Альфред, – говорит Артур, – я приехал поговорить об одном деле, которое очень удручает и огорчает меня. Удручает сверх меры. Мне нужна твоя помощь. Альфред.

Дядя Альфред напряженно смотрит в лицо брата.

– Альфред, ты помнишь наш старый конфликт с родителями Марты?

– Да, да, я что-то помню, – смущенно говорит дядя.

– Альфред, ты, несомненно, помнишь.

– Помню? Никогда никого не видел из ее семьи, – дядя немного испуганно смотрит в лицо брата. Всегда он подозревает себя, что слишком рассеян, и говорит не по делу. Вполне может быть, что представляли ему родственников покойной Марты, а он их не видел?