Слово арата - Салчак Тока

Ямщик насупился и молчал, пока мы не добрались до парома, что стоял повыше Ермаковского, на Ое. Переправились через реку, выехали на дорогу, петлявшую по песку в густом лесу. Стеклянную чистоту неба замутили частые и мелкие облака, сквозь которые, дробясь на лучи, прорывался солнечный свет. Лучи пронизывали листву, и земля пестрела, точно ковер, покрытая сквозными шевелящимися тенями.

У подножья Саян в лесу кипела жизнь. Рябчики, лакомившиеся крыжовником, заслышав стук лошадиных копыт и тарахтенье телеги, пробежали под кустами вприпрыжку и, дружно взлетев, расселись на ветвях березы. Пересекли ложок две козы с козлятами, остановились, поглядели в нашу сторону и вдруг, чем-то напуганные, шмыгнули в чащу.

— Человека здесь быть не может, — поглядел им вслед Исламов. — Зверь, должно, какой испугал.

Что-то мелькнуло в кустах. Обнюхивая дорогу, следом за козами бежал худой облезлый волк. Лошади остановились и захрапели. Ямщик успокоил их. Волк между тем скрылся в осиннике.

Подъехали к Черной речке.

— Вот тут и пообедаем! — Исламов спрыгнул с телеги и принялся распрягать лошадей. — Поди, проголодались?

— Я за дровами! — Шагдыр-Сюрюн подался в сторону от дороги.

— А я костер разведу.

Седип-оол расчистил старое кострище, перочинным ножом надрал бересты, наломал сухих сучьев и быстро вздул огонь.

А чего же мне сидеть без дела? Взял корзинку и — в лес. Почти рядом со стоянкой наткнулся на кислицу — красные ягоды, как бусинки, обсыпали ветки. Только тряхнул — и посыпались, застучали в кузовок! Набрал полкорзины.

Рядом зашуршало. Глянул: две белки, задрав хвосты, сновали вверх и вниз по высокой лиственнице. Я подобрал сучок и легонько кинул в них. Белки устремились к вершине дерева, улеглись на самой верхней ветке, зашушукались: «Что это такое случилось?» Я свистел, кричал — они не обращали на меня никакого внимания. Только глазами проводили, когда я зашагал от лиственницы.

Вот это да — чай уже готов! А показалось, только отошел и сразу же вернулся. Ребята разложили наши припасы на разостланном брезенте.

— Мы думали, ты заблудился. Слышим — крик, свист. Хотели идти искать тебя, — улыбнулся Шагдыр-Сюрюн.

— Белки… Белки очень уж красивые. Маленько поиграл с ними.

— Вот это хорошо! Вот это молодец, сынок, — Исламов забрал у меня корзинку. Горсть за горстью он сыпал спелую ягоду в рот. — Эх, славная ягодка! Не зря кислицей зовут — бодрость придает… Малость рановато еще, а то здесь и клубники, и брусники, и разных там грибов — не обобрать! Зна-аменитые места.

Исламов, не переставая, горстями кидал ягоды в рот. Пальцы его покраснели от сока.

Вечерело. Костер догорал. Дым от головешек тонкой ниточкой поднимался к небу. Вороны, привлеченные запахами небогатого ужина, кружились прямо над нашими головами, вытягивая шеи и жадно каркая. Меж ними затесалась сорока, решив, должно быть, что и она не хуже. Сунулась на сухой сук ближнего дерева, подождала немного, погорланила и улетела восвояси.

Ямщик лег на спину и сразу захрапел. Нас тоже потянуло ко сну.

…Звенели колокольчики, фыркали лошади… Я никак не мог сообразить: что это, вечер или утро? Кое-как протер глаза. Исламов уже запряг лошадей и, ругаясь на чем свет стоит, отгонял от них веткой оводов.

— Вставайте, вставайте, ребята! — взялся ямщик и за нашу компанию. — Поедем пораньше, я вас к хорошему месту привезу. К самому Саяну!

Мы быстренько покидали наши манатки на телегу. Ямщик затянул какую-то песню.

— Чему радуетесь? — спросил я.

Исламов заулыбался:

— Забыл, какие вчера с нами шутки черт шутил? Говорят, до полдня беду надо ждать. Так-то! Считай, выкрутились: и день прошел, и ночь, а с нами ничего плохого не было. Теперь до самой вашей Тувы без лихоты добежим…

Чем дальше в лес, тем хуже дорога: ухабы, камни. Перебрались через болото. За ним чащоба, буреломы… Опять камни, да такие, что из-под копыт искры летят. Трудная дорога… Но все-таки позади уже и Григорьевка, и Черная речка. А вот и Кулумыс. Здесь большой привал.

— Иначе мы этот белоголовый Саян не осилим, — объяснил ямщик.

— А что, Иван Владимирович, еще трудней дорога будет?

— Шутишь — Саян!.. В прежнее время через него разве что птицы перелетали. А мы теперь вот на телеге едем. Смекаешь? Дорогу начали в четырнадцатом году строить. Телеграф провели…

Исламов посмотрел на дорогу, уходящую вверх по склону.

Седип-оол тоже задрал голову.

— А как же раньше ездили?

— Были, конечно, звериные тропы. Маралы топтали или какие другие звери… В летнее время верховой или охотник дней за десять мог до Усинска добраться. Если, конечно, зверь не задерет. Тут зверя-то и теперь о-ё-ёй… Молодым, помню, переходил через Саян и заблудился. Чего не претерпел! Думал, все — пропал… Кое-как выбрался.

…С Кулумыса, после дневки, мы уже не выехали, а вышли. Лошади едва тянули телегу с поклажей. Мы шагали следом, то и дело подпирая подводу плечами на крутизне. Шли целый день по пяти изгибам, опоясавшим северный склон Кулумысского перевала и устали до изнеможения.

Вершина перевала голая, в снегу. Кроме лишайников, никакой растительности. Но зато какой вид открылся перед нами с макушки этого великана в серебряной шапке! Там, вдали, как говорят, «на стыке неба и земли», словно в сказке, синели леса, горы, реки.

Саяны — это не вытянутая в линию горная цепь. Это десятки перевалов, сотни рек и речушек. Саянский хребет в поперечнике — больше двухсот километров. А Кулумыс — всего лишь один из многих перевалов.

Нет, уроки Софьи Владимировны Базановой не пропали даром. Не зря учил географию!

Сухо названные в учебнике горы и реки оживали перед нами во всей красе. Стремительные потоки бежали по кручам, сверкая пеной. Поляны пестрели в синих, красных, белых, желтых цветах. Мы завалили ими телегу, разукрасили лошадей и себя…

Уже четвертые сутки пути.

В сумерках остановились перед спуском с перевала Эргек-Тыргак. Над скалами, как шпили, торчали острые камни.

— Тпр-рр! — остановил лошадей Исламов. Место он выбрал на берегу Буйбы, недалеко от ее впадения в Ус. Ничего не скажешь, умеет Иван Владимирович расположиться на отдых!

— Пока светло, готовьте скорей костер, ребята!

Шагдыр и Седип-оол занялись огнем. Я срезал тонкий тальник и побежал к Буйбе. В моем воображении река кишела рыбой. Я представлял, как в воде черными молниями проносятся хариусы.

Нацепил червяка, закинул в омуток. Ну где же вы, хариусы?! Ничего нет! Наверно, червяк плохой попался. Нацепил другого. Теперь-то схватит. Тоже ничего. Вокруг рыбины выскакивали из воды, хватали мошек — только круги разбегались. Ну хоть бы один хариус на моего червяка польстился! Может, на кобылку клюнет? Воткнул удочку, пошел ловить кобылок. Изловил одну. Нацепил. Нет рыбы! Что же делать? А кобылка на крючке меж тем отплыла от берега и вдруг скрылась под водой. Я потянул удилище — не идет. Зацепилось, решил. Все-таки дернул. В воде мелькнули черные плавники. Во-он в чем дело! Отвык я, оказывается, за четыре года от рыбалки. О чем я думал? Меня же с берега рыбе видно! Спрятался я за тальником, кинул — дерг! Еще — дерг! И пошло… И пошло!..

Десятка три хариусов я нанизал на прут и гордо понес добычу к костру.

— Ты смотри! — удивился Исламов. — И рыбалить умеет. Несмотря что образованный.

Седип-оол не стал превозносить мои успехи. Он коротко сказал:

— Хороший ястреб ловит, а плохой ест.

И потянул рыбу к себе.

— Мы уже попили чай. Вот твоя доля, — Шагдыр-Сюрюн протянул мне мешочек с продуктами, а сам обстругал палочку, выбрал хариуса покрупнее, нанизал его на вертел и присел у костра жарить. — Наши оюнцы поймают рыбу в Элегесте или Чагытае и вот так ее готовят.

— Что у вас в рыбе понимают! — шутливо махнул в его сторону рукой Седип-оол. — Вот как надо по-настоящему.

Он смочил лист бумаги, обернул рыбу и положил под горячую золу костра.

— Вот это еда! Так жарят чаданскую и манчурекскую рыбу у нас на Хемчике. Только не в бумагу — в листья заворачивают. А в Элегесте и ловить нечего, не то что есть!

Ребята говорили по-тувински, но Исламов понял, что за шутливый спор разгорелся между ними, и тоже ввязался в него:

— Вот я сейчас рыбку сготовлю, так язык проглотите!

Он подвесил над костром закопченный котелок и быстро очистил от чешуи несколько хариусов.

У Шагдыра «шашлык» из рыбы начал с одной стороны подгорать. Он быстро повернул к огню другую половину хариуса, сглатывая слюну в предвкушении аппетитной еды. Немного погодя снял с палочки рыбу, выложил ее на листья и пригласил отведать.

Все признали: вкусно!

Седип-оол извлек из-под золы свое кушанье, развернул бумагу:

— Прошу!