Воздушная война в небе Западной Европы. Воспоминания пилота бомбардировщика. 1944-1945 - Майлз Трипп

– Майкл и я сделаем это вечером.

Мы вернулись к его дому, чтобы посмотреть по телевизору утреннюю игру в четвертом международном матче по крикету Англия – Австралия. Днем я должен был уехать, но мы заказали на 14.30 телефонный звонок в Австралию и, следя за крикетом, говорили об экипаже, и в частности о Диге. Пол не раз повторил, что он был поражен проницательностью, проявленной Дигом в его длинном письме. «Он не только не был типом человека, способным писать письма... и чтобы написать такое письмо...»

Я предположил, что это письмо, возможно, было больше чем просто послание своему бывшему бомбардиру; до некоторой степени, с его данью уважения к отцу и высказанными надеждами по отношению к детям, оно звучало как исповедь и завещание.

– Для человека, который ненавидит писать письма, это, так или иначе, было чертовски хорошее письмо, – произнес Пол.

Звонок из Австралии раздался вскоре после того, как телевидение Би-би-си переключилось с крикета на скачки в Аскоте[155]. Голос Дига на другом конце провода был сильным и четким. Я сказал ему, что Пол нашелся, и вручил трубку Полу. Радостное приветствие Дига было ясно слышно на расстоянии в два метра. Мы спросили, если удастся оплатить проезд, сможет ли он приехать в Англию. Идея ему понравилась, но он, казалось, сомневался. В течение следующих шести или восьми месяцев он был сильно занят проектными работами, плотный график должен быть сохранен. Перед тем как повесить трубку, я сказал:

– Если ты интересуешься матчем по крикету, Гревеней и Флетчер ошиблись.

Возникла небольшая пауза.

– Текущий счет на этот момент, – произнес Диг, – Англия ведет 235 к 5.

Потом Пол сказал мне:

– Звонок в Австралию довольно дорогой способ узнать текущий счет только потому, что телевидение переключилось на скачки в Аскоте.

Возвращаясь обратно в Лондон, я вспомнил то, что Пол сказал совершенно внезапно. Отвлекшись от наблюдения за крикетом, он повернулся, чтобы сказать: «Конечно, ты и я отличались от остальных. Мы, безусловно, были самыми безответственными в экипаже».

Это была правда, которую я упустил.

Глава 8

МАЙК

Когда война закончилась, множество сержантов из числа членов экипажей самолетов были понижены в звании до рядовых и посланы в учебные центры RAF для переобучения на другие специальности. Это бездушное, бюрократическое разжалование людей, которые служили своей стране, стало жалкой страницей в истории RAF. Психологический эффект от переключения с боевых вылетов, которые были жизненно важны для победы, на то, что после понижения в звании тебе мог приказывать сделать то или это капрал, который в своей жизни никогда не летал, был разрушительным. Мой собственный опыт был унизительным. Я прибыл в Крануэлл[156] первым из массы разжалованных членов экипажей, и, поскольку я был первым, власти не знали, что делать со мной. Я был расквартирован с множеством недавно призванных молодых авиаторов, которые были изумлены, обнаружив в своей среде флайт-сержанта, завершившего тур боевых вылетов. Поскольку политика понижения в званиях не афишировалась[157], они вполне естественно полагали, что в ходе своего тура я проявил нехватку моральной устойчивости и это было моим наказанием. Они не думали, что человек может с почетом пройти тур боевых вылетов и закончить его рядовым.

Лишь когда прибыли другие пониженные в званиях члены экипажей, мое положение улучшилось. Затем всех нас поселили вместе и сказали, что вне службы мы можем носить знаки различия, полученные во время боевых вылетов, но, потому что мы испытывали негодование от того, как с нами поступили, мы сделали все возможное, чтобы создать проблемы, прежде всего самим себе, и я должен сказать, что мы весьма преуспели в этом. Флагшток на плацу был сожжен дотла, а когда война на Дальнем Востоке завершилась, мы все ушли в самоволку. Однажды я был обвинен сразу по пяти пунктам в поведении, наносившем ущерб порядку и дисциплине. Все это может показаться ребячеством почти четверть века спустя, но в то время мы были охвачены негодованием, и злоба на понижение в звании почти никогда не покидала меня в течение первых нескольких дней в Крануэлле. Я теперь не мог никому рекомендовать когда-либо вызваться добровольцем для выполнения опасных заданий на службе Великобритании, не предупредив его о том, что, как только его используют, он должен быть готовым к тому, что с ним обойдутся как с отработанным материалом.

После демобилизации я вернулся к изучению юриспруденции и обнаружил, что было трудно остепениться и приступить к этому занятию. Когда правительственный грант в 1949 г. закончился, я, лишь сдав промежуточные экзамены, устроился на полный рабочий день клерком в адвокатскую контору в Стамфорде, в Линкольншире, и продолжил обучение уже заочно. К этому времени Одри и я были женаты и у нас было двое детей. При моей еженедельной зарплате в шесть фунтов мы жили довольно плохо. Бедность размывает любовь, и меня никогда никто не убедит, что брак укрепляется тревогами о деньгах или что общие материальные затруднения связывают мужа и жену еще больше. Однако в конце концов я сдал заключительные экзамены, и моя зарплата была увеличена до десяти фунтов в неделю. В возрасте двадцати семи лет я, наконец, встал на свой путь. Вскоре после этого родилась Бренда, наш третий и последний ребенок.

Поскольку эта книга – о семи мужчинах во время войны и о тех же самых семи мужчинах спустя много лет, нет никакого смысла больше распространяться обо мне самом, кроме того, как ответить на те же самые вопросы, которые я задавал остальным и на которые еще не ответил в других местах.

Перед демобилизацией у меня возникли боли в спине и ногах, которые были диагностированы как фиброз, и с медицинской точки зрения меня перевели в категорию СЗ, означавшую, что я годен только для службы в Великобритании. Эти боли продолжались время от времени в течение многих лет, пока в 1956 г. не был поставлен диагноз «анкилозирующий спондилоартрит». К этому времени мой позвоночник полностью утратил гибкость, хрящи между позвонками стали твердыми как кости. Я не мог ходить, не испытывая болей, но, насколько эти боли имели психосоматический характер, я не могу сказать. И это факт, что вскоре после того, как мой сын был помещен в больницу с шизофренией, я должен был ежедневно принимать дозы кодеина.

Я никогда не пытался требовать выплаты пенсии за эту инвалидность, но ортопед, лечивший меня, сказал, что, вероятно, полеты вызвали болезнь, хотя точные ее причины были неизвестны фактически так же, как и способы лечения. Он рассказал, что физическое напряжение в течение длительного периода, кажется, располагало людей к анкилозу и что много военнопленных, находившихся в руках у японцев, страдали им. Он также был отчасти несколько странной профессиональной болезнью индийских факиров.