Адмирал Ушаков - Леонтий Раковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец вернулись из Патраса корабли, отвозившие французских пленных. Затем шхуна и две бригантины доставили провизию из черноморских портов.
С провиантом на русских судах положение было катастрофическое: уже начисто выколотили все бочки и съели даже сухарные сметки. Поддерживали свежее мясо и овощи, которые то и дело покупали на албанском берегу. На турецких кораблях хлеб еще был, и Кадыр-бей по-товарищески делился с русскими. Когда Метакса бывал на «Св. Павле», офицеры в шутку говорили, что завидуют ему: у турок, мол, еще есть хлеб!
9 декабря вернулся с фрегатами из Александрии капитан Сорокин.
Ушаков, ходивший последние дни хмурым, повеселел. Понемногу начали являться посланные пашами солдаты. Это были грязные, оборванные люди, без оружия и продовольствия.
В это время капитан Селивачев вдруг донес адмиралу, что «не надеется защищать проходы южного пролива Корфу по малости с ним судов». Ушаков сильно разгневался:
– Мало того, что турки, так и наши начинают! А еще командующий арьергардом! Ведь у него есть три турецких корабля – разве этого мало!
И он отправил к Селивачеву грозный «ордер»:
«Я рекомендую вашему высокоблагородию иметь старание и бдительное смотрение французских кораблей и никаких из судов не пропускать, а ловить, бить, топить или брать в плен и во всем прочем поступать по силе закона».
Но, к сожалению, французскому кораблю «Женеро» все-таки удалось счастливо бежать. Отчаянный капитан «Женеро» Лажуаль выбрал для этого праздничный рождественский вечер, 25 декабря.
В девятом часу вечера, в непроглядной темноте, при крепком южном ветре Лажуаль, вычерня паруса, рискнул прорваться в Венецианский залив мимо русских и турецких кораблей.
Русские разведчики тотчас же дали сигнал, что из-под крепости вышел французский корабль.
Ушаков приказал сигналить фонарями: «Следовать за бегущим неприятелем и брать его в плен».
В узком проливе стоял наш старый 70-пушечный корабль, плохой ходок, «Богоявление господне» и новый, не уступавший на ходу «Женеро», французской же постройки, турецкий корабль Фетих-бея.
– Егор Павлович, спешите на шлюпке к этому Фетих-бею. Наши не догонят, а он догонит! – сказал Ушаков сидевшему у него за праздничным столом Метаксе.
Метакса в мгновение ока очутился на шлюпке.
Уже слышалась пальба в проливе. Турецкие корабли, по обычаю, были сильно освещены, и Лажуаль, вероятно, ориентировался по ним в этой непроглядной темноте.
Вбежав на турецкий корабль, Метакса, прыгая через храпевших на палубе галионджи, побежал прямо в каюту адмирала.
В передней спали его адъютанты и слуги. В каюте стоял полумрак. На оловянном подносе горел светильник, который, мигая, освещал спящего на софе пашу и стены с развешанными изречениями из Корана. Метакса бесцеремонно затормошил пашу:
– Вставайте, ваше превосходительство! Французский корабль уходит. Надо догнать!
Фетих-бей, отлично знавший Метаксу в лицо, потянулся, зевнул, потом сел на софе и преспокойно сказал, что он не будет уговаривать свою команду исполнять приказ Ушак-паши:
– Мои галионджи и топчи живут одной чорбой, не получают ни пиастра уже целый год и целый год не видят своих жен, и я не берусь даже будить их ото сна. Может, во сне им лучше, чем наяву. Франк бежит, говоришь? Чем гнаться за ним, дуй ему в паруса! Пусть бежит!
И Фетих-бей снова плюхнулся на софу.
Метаксу подмывало схватить этого жирного Фетих-бея за шиворот и погнать на палубу, но делать было нечего.
Он с досадой кинулся вон из каюты.
А в кромешной темноте ночи раздавались беспрерывные выстрелы: это «Богоявление» все-таки пошло в погоню за «Женеро».
Когда Егор Павлович вернулся к Ушакову и с возмущением рассказал ему об ответе турецкого адмирала, Федор Федорович только сжимал в ярости кулаки и восклицал:
– Ах, Фетюк, Фетюк!
«Женеро» ушел: он был значительно легче на ходу, чем старые русские корабли херсонской постройки.
В одном отношении этот побег сослужил союзникам некоторую службу: французская оборона Корфу лишилась семидесяти четырех новых пушек и восьмисот человек защитников.
XV
В последних числах декабря наконец стало поступать значительными партиями продовольствие. Паши раскачались, ограбили греков и прислали булгур[83] и плохо выпеченные ячменные сухари.
А 30 декабря пришел из Севастополя контр-адмирал Павел Васильевич Пустошкин.
Когда два новеньких 74-пушечных корабля подходили к союзной эскадре, на русских судах прокатилось громовое «ура».
– Генералу Шабо, вероятно, не нравится наше «ура», – смеялся Федор Федорович.
Он с удовольствием и с большим почетом встретил своего старого однокашника и приятеля. Повел к себе в каюту поговорить обо всем.
Пустошкин прежде всего доложил адмиралу о переходе из Севастополя к Корфу.
– Ты знаешь, Федор Федорович, – говорил Пустошкин, – мы снялись из Севастополя двадцать шестого октября, а в Константинополь прибыли четвертого ноября. Но из Дарданелл не могли выйти за штормами и противными ветрами до первого декабря! Я знал, что ты тут волосы на себе рвешь. Вон похудел как, – говорил Пустошкин, глядя на адмирала. – Но что же было делать…
– Да, с ветром ничего не поделаешь! – согласился Ушаков.
– Дошли до Занте пятнадцатого декабря, запаслись водой и дровами, а ветер опять подвел. Мы и стали. Простояли у Занте до двадцать восьмого декабря. Веришь, я от неприятности сна лишился!
– Верю! – чуть улыбнулся Федор Федорович. Он помнил: у толстого Павлуши сон был всегда превосходный. – Ну, как наш Севастополь?
– Стоит, что ему?
– Как его высокопревосходительство Николай Семенович Мордвинов? Как ему наши победы?
– Не очень о них вспоминает. Больше говорит о Абукирской победе Нельсона.
– Превозносит до небес? – усмехнулся Ушаков.
– Превозносит.
– Так английским приспешником и помрет! А знаешь, Павел Васильевич, что получилось в Абукире у Нельсона? Французы стояли на якоре у берега, как тогда турки у Калиакрии. Передовой корабль нельсоновского авангарда оказался между берегом и французским флотом. Части кораблей Нельсона пришлось следовать за ним. И теперь кричат о Нельсоне на весь мир: «Ах какой маневр!» А ведь мы на семь лет раньше милорда Нельсона решились на такой смелый маневр. И не случайно, а преднамеренно прошли между береговой батареей Калиакрии и турецким флотом. И разбили турок. Об этом наши враги стараются не вспоминать!
Пустошкин привез Метаксе письмо от матери.
– Ваше превосходительство, – подошел к Ушакову Егорушка, – вам кланяется матушка. Поздравляет с победой…
– Спасибо, Егор Павлович, – ответил Ушаков; этот привет был ему приятен.
Теперь, с приходом Пустошкина, весь флот союзников стоял у Корфу. Не хватало лишь десантных войск. Но приходилось торопиться. Французы вели себя на Корфу иначе, нежели на других островах. Они распространяли среди населения воззвания, предлагая грекам объединиться в борьбе против турок. Когда островитяне увидали у своего берега турецкие флаги, они пришли в ужас. Страшная участь Превезы облетела все побережье.
Ушаков уверял жителей, что турецкие войска находятся под его командой, но греки слишком хорошо знали необузданность турецких войск. И уже стали раздумывать: помогать Ушакову или французам. Ушаков писал Томаре, что французы «употребляют теперь все пронырливости обратить островских жителей к себе» и что они «рассылают по всему острову в великом количестве печатные листы и публикации».
Каждую неделю приезжали и приходили по нескольку человек с материка от пашей. В последнее время они стали говорить, что Али-паша задерживает большие отряды, которые следуют к флоту.
– Хитер и подл. Неизвестно, чего в нем больше: лисьей хитрости или волчьей повадки! – говорил Ушаков.
Он думал, не спал ночи – как быть с десантными войсками. И пришел к такой мысли, что без Али-паши все равно не обойтись.
Задерживая турецкие отряды, идущие через Албанию, Али-паша сам подсказывал русскому адмиралу выход: попросить у него помощи. Тем более что, как передавал Кадыр-бей, султан не очень доверяет Али-паше, хотя за взятие Превезы пожаловал победителю третий бунчук и звание визиря.
В конце января Ушаков как-то вызвал к себе Метаксу. Он рассказал Егорушке о поручении и передал ему украшенную бриллиантами табакерку, которую недавно подарил ему султан:
– Вот возьми подарок Али-паше.
– А как сказать, за что вы дарите?
– Ну, скажи – хотя бы за то, что он аккуратно поставляет нам свежую баранину, – улыбнулся Ушаков.
– Федор Федорович, но ведь табакерку вам подарил султан! – узнал Метакса.
– А мне что с ней делать? Табак я не нюхаю. Лежит только без дела. Пусть пойдет на пользу отечества.
XVI
Наутро Метакса с письмом Ушакова и султанской табакеркой отправился на катере в порт Бутринто – по слухам, Али-паша перебрался сюда, поближе к Корфу.
