Последняя любовь - Элиза Ожешко

В самом деле, я обрадовалась этому забавному приключению, которое нарушило однообразное течение моей жизни, к тому же люди, так оригинально пригласившие меня к себе, понравились мне.

— И мы вас часто видим, — отозвалась молодая женщина, — когда вы гуляете или ездите верхом. Кроме того, — добавила она, поколебавшись, — мы много слышали о вас и давно хотели с вами познакомиться. А сегодня, когда вы остановились у наших ворот, мы решили воспользоваться этим и пригласить вас к себе.

Я еще раз пожала руку молодой женщине и ее мужу, и мы, уже как добрые знакомые, вошли в дом.

Внутреннее убранство дома Милецких соответствовало его внешнему виду. Здесь было тихо, спокойно и чисто. Белые занавески на окнах и горшки с цветущими розами украшали комнату, на столах лежали газеты, дамское рукоделье и несколько книг. По белым низким стенам тянулись к потолку ветки вьюна и плюща. Здесь не было огромных зеркал, обитой бархатом мебели, картин и статуй, но зато все дышало миром и согласием, все в этом доме говорило о том, что тут заботятся о красоте и изяществе.

Едва мы вошли в гостиную, как из противоположных дверей вприпрыжку выбежал русый голубоглазый мальчик лет шести. Подскочив к пани Милецкой, он обнял ее за талию.

— Мой сын, — с улыбкой представила мальчугана пани Клара.

Увидев незнакомую даму, мальчуган нисколько не смешался. Он смело окинул меня смышлеными голубыми глазами и молодцевато поклонился.

Через час я чувствовала себя у Милецких как дома, словно мы были давними друзьями. Пани Клара оказалась сердечной, милой женщиной с чистой, открытой душой. Внутреннее, семейное счастье, женственность придавали ее обхождению, очень естественному и учтивому, удивительную привлекательность.

Пока она как гостеприимная хозяйка хлопотала у чайного стола, на котором со вкусом были расставлены деревенские лакомства, я разговаривала с ее мужем. Это был мужчина лет тридцати, смелый и энергичный, с загорелым лицом и умными черными глазами. Он с легкостью поддерживал разговор, как светский, образованный человек.

Владек перебегал от матери к отцу, что-то щебеча, задавая кучу вопросов, о чем-то рассказывая; наконец он остановился возле отца и впился в меня синими глазенками.

Я смотрела на три эти существа и любовалась картиной счастья, фоном для которой служили светло-зеленые стены дома. Мужчина олицетворял силу, энергию и разум; женщина была воплощение кротости, доброты и спокойствия, а ребенок связывал взрослых цепью, сплетенной из улыбок и щебета.

Я воочию увидела то, что рисовало мне воображение, когда я смотрела на белую усадьбу из глубины моего сада. Я увидела наяву счастье, о котором мечтала и видения которого старалась отогнать от себя.

Когда зашло солнце, Адам покинул наше общество, и я увидела его у крыльца в кругу дворовых и сельчан. Я не слышала, о чем он говорит, но по жестам поняла, что он отдавал распоряжения по хозяйству и принимал отчеты за день.

— Мой муж, — пояснила Клара, заметив, с каким интересом я наблюдаю за сценой во дворе, — с увлечением занимается хозяйством. Мы не богаты и поэтому многое делаем сами, но благодаря разумности моего мужа, — добавила она с милой улыбкой, — работа доставляет нам удовольствие.

— Трудно себе представить, — сказала я, глядя, с каким благородством и тщательностью одета Клара, — что вы тоже работаете.

— О, для этого существует утро! — ответила Клара. — Я, конечно, не занимаюсь тяжелым трудом; как ни малы наши доходы, у меня есть помощницы, но домашнее хозяйство я веду сама, и этот символ — доказательство тому. — Она побренчала связкой ключей, висевшей у нее на поясе. — Но для этого, — повторила она, — существует утро. Встаю я рано и хлопочу по хозяйству, пока муж занят своими делами. Днем я убираю и украшаю комнаты, учу моего малыша. Этот молодой человек, — она с улыбкой указала на Владека, — уже умеет читать. Но это еще далеко не все, с ребенком надо разговаривать, отвечать на его вопросы, чтобы он с раннего детства привыкал думать! После полудня мы с Адамом вместе читаем, гуляем, я иногда играю, советуемся о наших общих делах, словом, вечера всецело в нашем распоряжении, они посвящены тому, что украшает жизнь: литературе и дружеской беседе.

Наш разговор прервал Адам, предложив пойти погулять, так как вечер отличный. Узкими, тенистыми аллеями, образующими четырехугольник, в середине которого росли плодовые деревья и были разбиты цветочные клумбы, мы вышли к озеру. Вдали я увидела высокую ограду моего сада и белеющую на фоне темно-синего неба башенку. Картина была, бесспорно, красивой, но мне она показалась мрачной. Я мысленно сравнила свое роскошное поместье со скромной усадьбой Милецких и, чтобы скрыть подступившие к глазам слезы, наклонилась к воде.

Час спустя я сидела в седле и пожимала руку пани Милецкой.

— Надеюсь скоро увидеть тебя, Клара, — сказала я на прощание.

— Я завтра буду у тебя, Регина.

Медленно возвращалась я домой. Стрелка шла не спеша, ступая по влажной от вечерней росы земле, а я наблюдала, как на небе одна за другой загорались звезды и свет их отражался в синей глади озера. Было тихо, только вдали протяжно пели пастушьи свирели да из конюшни доносилось ржание лошадей. «Вот оно, счастье, — думала я, — я видела его! Единство мыслей и чувств, любовь и труд!» Моя идиллия обрела форму. Белая усадьба воочию показала мне то, о чем я бессознательно тосковала. Я дала волю воображению и увидела себя в таком же белом домике и рядом с собой человека, чья внешность рисовалась мне неясно, но душа была как живая, так как творила я ее по образу и подобию собственной души. За этой картиной мелькнула другая… Я закрыла рукой глаза, мне показалось, моя слеза упала на белоснежную колыбельку…

Я снова взглянула на звезды, на озеро и вспомнила детство, речку, протекавшую возле родительского дома, и украинские песни… Вспомнила недетскую печаль свою и раздумья и спросила себя мысленно: не были ли они предвестниками несчастья, знамением теперешней жизни. «А ведь жизнь моя могла сложиться так же счастливо, как у той женщины. Чего мне не хватало? И молодость, и красота, и богатство, и горячее сердце, и светлая голова были у меня… Почему же я очутилась в пропасти, вместо того чтобы идти по равнине? Почему жизнь не оправдала моих надежд и увенчала мое чело не цветами, а терновым венком? Или, быть может, человеку уготовано страдание? Но чем объяснить эту роковую неизбежность?» И внутренний голос ответил мне: причина невезения — в человеческих страстях, и нет роковой неизбежности, а есть слабоволие и неразумность. Ведь я по доброй воле стала женой Альфреда и никого не могу винить, даже его. Что же это за чувство, если оно так быстро угасло? Бездумная, слепая страсть. Что я в нем полюбила? Красивую внешность. Теперь, когда моя душа проснулась, а чувства и ум созрели, я была навеки связана, и счастье, которое могло бы удовлетворить мыслящего человека, было для меня невозможно. Невозможно! Что за страшное слово!