Требуются доказательства. Бренна земная плоть (сборник) - Николас Блейк

Найджел окликнул его.

– Привет, Филипп!

– Боже мой, да это же Найджел! – воскликнул Филипп Старлинг, знакомец Найджела по Оксфорду и крупнейший в Англии специалист по истории и литературе Древней Греции Гомеровых времен. Он шагнул к нему, встряхнул за плечи и скороговоркой продолжил: – Какими ветрами тебя сюда занесло, старина? Ах да, забыл. Ты ведь здесь что-то вроде родича-визитера, верно? Милли-Маус? Мармеллоу? Марлпит? Марлинкспайк – как там его? Нет-нет, не подсказывай, сам вспомню. Вот! Марлинуорт. Раньше мы с ним не встречались, так что придется тебе представить меня.

Найджел решительно остановил этот словесный поток.

– Да нет, я здесь по приглашению О’Брайана. А вот ты, позволю себе спросить, что ты тут делаешь?

– Чистый снобизм, старина. С аристократией я более или менее познакомился, теперь вот коллекционирую знаменитостей – большие зануды в основном, должен тебе признаться. Правда, с этим авиатором я связываю некоторые надежды. Хороший малый, по-моему, хотя виделись мы только однажды, за ужином в Церкви Иисуса Христа, и поскольку там я изрядно набрался, сам знаешь, каким портвейном там потчуют, – то мог и ошибиться.

– И под впечатлением этой единственной встречи он и пригласил тебя сюда, в круг избранных?

– Думаю, все дело в моем личном обаянии. Ты уж поверь мне, на сей раз я никуда не вламываюсь, просто вытащил счастливый билет. Но я слышу у тебя в голосе какую-то подозрительность. Ты что, здесь тайную полицию представляешь? Охраняешь столовое серебро или еще что-то такое же ценное?

«Не что-то. Кого-то», едва не ответил Найджел, но в последний момент удержался. Манера Старлинга демонстрировать свою прямоту была на редкость заразительна и уже три поколения студентов вовлекла в самые безудержные откровения, касающиеся их частной жизни. Но Найджел давно привык к ней и выработал иммунитет.

– И да, и нет, – сказал он, – но ради бога, Филипп, не говори никому из гостей, что я детектив. Это жизненно важно.

– Хорошо, хорошо, старина. В сравнении со мной моллюск покажется болтуном. Ты же знаешь, не стань я шкрабом, твою бы профессию выбрал. Мне страх как интересны темные стороны жизни! Впрочем, на них так насмотришься в университете, что с профессиональной преступностью можно не связываться. Да. Ты слышал, что декана Сент-Джеймса поймали на воровстве приготовленных старым Уиггенсом экзаменационных вопросов?

Они вошли в дом; Филипп Старлинг продолжал потчевать Найджела последними скандальными историями, тот слушал со свойственным ему выражением серьезной сосредоточенности и вежливого равнодушия. За обедом знаменитый авиатор и знаменитый ученый были заняты по преимуществу обсуждением сравнительных достоинств игры Греты Гарбо и Элизабет Бергнер. Оба были превосходными собеседниками, О’Брайана отличала природная живость гения, Старлинга – почти невообразимая благоприобретенная виртуозность. Прислушиваясь к их разговору, Найджел отмечал про себя, что присутствует при последних, быть может, проявлениях высокого искусства риторики, каковое не сможет долго выдерживать конкуренции с вездесущим оглушительным громкоговорителем. Он промурлыкал про себя куплет из старинной колыбельной на тему жестокого убийства птички малиновки.

После обеда О’Брайан уселся в «Лагонду» и, поднимая клубы пыли, помчался на вокзал встречать Лючию Трейл и Нотт-Сломана. Последний, при ближайшем рассмотрении, оказался энергичным мужчиной с глазами цвета голубого фарфора и подвижными губами, выдающими заправского говоруна. Ну а Лючия Трейл вполне соответствовала определению, которое дал ей О’Брайан, – «профессиональная соблазнительница». Она вышла из машины с видом Клеопатры, нисходящей со своего величественного трона: даже типичный для Сомерсета холодный ветер сразу пропитался ароматом ее духов. Высокая, пышнотелая, светловолосая – о таких мечтают нацисты.

– Избранница Антония, – хмыкнул негромко Найджел, глядя, как она проплывает к парадной двери.

Филипп Старлинг услышал эти слова.

– Чушь, – бросил он. – В Брайтоне, на выходные, такую подцепить – раз плюнуть. Класса в ней нет.

– Но ты не можешь не признать, что подать себя она умеет.

– Тьфу! Выступает, как ягуар с коликами в желудке, – с неожиданной злобой отмахнулся коротышка-профессор. – Какие у тебя старомодные вкусы, Найджел.

Они проследовали в холл. Нотт-Сломан приближался к середине длинного и многогранного повествования о неких затруднениях, с которыми им пришлось столкнуться по пути сюда. Не обращая на него ни малейшего внимания, Филипп Старлинг подошел к Лючии и, к вящему удивлению Найджела, хлопнул ее по плечу:

– Ну как ты, старушка, в форме?

По мнению Найджела, Лючия Трейл достойно встретила вызов. Она потрепала Старлинга по щеке и, растягивая слова, заговорила:

– Смотрите-ка, кто у нас тут! Никак это ты, Филипп! Ну как там наши славные студентики?

– С тех пор, Люси, как тебя нет в университете, – гораздо лучше.

О’Брайан, наблюдавший дотоле за этой сценой с лукавой улыбкой, решил, что пора вмешаться и представить гостей друг другу. Найджел почувствовал на себе долгий изучающий взгляд Лючии, словно бы взвешивающий содержимое кошелька и иные возможные достоинства его обладателя. Затем она полуотвернулась, отвела с дразнящей медлительностью свои зеленые с поволокой глаза и заговорила с Нотт-Сломаном.

– Что-то Фергюс неважно выглядит, тебе не кажется? Придется заняться вами, Фергюс. – И она с царственным видом нежно взяла О’Брайана за руку. Нотт-Сломан был явно чем-то недоволен. Ему не понравилось как то, что Старлинг своим появлением прервал его рассказ, так и небрежный кивок, каким коротышка-профессор удостоил его при знакомстве. Найджел почувствовал, что между этими двумя сразу возникла взаимная неприязнь – скорее всего, антипатия, какую испытывает любитель поговорить, живущий общением, к человеку, выступающему либо соло, либо никак.

– Старлинг? – говорил меж тем Нотт-Сломан. – Кажется, я где-то встречал ваше имя.

– Не думаю, – возразил профессор, – вряд ли ведь вы читаете «Классикал ревью»?

Вновь прибывшие разошлись по своим комнатам. Найджел и Старлинг остались в холле.

– А я и знать не знал, что ты знаком с этой девушкой, – сказал Найджел.

– Трейл? Да так, встречались. Она какое-то время жила в Оксфорде.

Странно, подумал Найджел, что старый его знакомец столь неразговорчив, ведь он любит позлословить, а тут такие возможности открываются. Он-то по меньшей мере рассчитывал услышать, что Лючия – это родная дочь вице-канцлера.

Прямо перед чаем издали донеслось какое-то громкое дребезжание. Найджел выглянул в окно – и картина открылась ему необычная. К подъездной дорожке приближался древний кабриолет, до предела набитый всяческими сумками и баулами. За рулем сидела дама, на плече у нее устроился зеленый попугай, а рядом растянулась гигантских размеров ищейка. На той части пассажирского сиденья, что оставалась свободной, съежился мужчина средних лет в прогулочном костюме. Вид у него был, сообразно положению, довольно робкий. Машина подпрыгнула в последний раз и остановилась, скорее, кажется, от собственного изнеможения, нежели под воздействием тормозов. Дама выпорхнула из авто и сразу принялась развязывать узлы и тесемки, удерживающие багаж на месте. На помощь ей поспешил вышедший из дома Артур Беллами.

– А, это ты, Артур, старый бандит, – защебетала дама, – тебя все еще не повесили?

– Да вроде нет, мисс Кавендиш, – радостно заулыбался Артур. – Классно выглядите, мэм. И Аякс тоже. А это кто, ваш брат? Приятно познакомиться, мистер Кавендиш.

Джорджия Кавендиш ворвалась в дом и с ходу упала в объятья О’Брайана. Ее смуглое лицо, несколько напоминающее обезьянью мордочку, раскраснелось от возбуждения. Да, она явно соответствует тому, что о ней говорят, подумал Найджел, не отрываясь от этой сцены и сам невольно заулыбавшись.

Рождество. Семь вечера. Вот уже два дня, как Найджел с предельной сосредоточенностью ведет наблюдение. Неотразимая Лючия, колоритная Джорджия Кавендиш, ее надутый, респектабельный, преклонных лет брат; Нотт-Сломан, с его профессиональным амикошонством; Филипп Старлинг и Фергюс О’Брайан – все они раз за разом мелькали перед его наметанным глазом. Да только мало что он из этого извлек. Он колебался между сомнениями и возрастающей по мере приближения Дня святого Стефана настороженностью. Некие подводные течения в этом кругу гостей существуют – это очевидно. Но той единственной приметы, которую Найджел стремился уловить, все не было и не было. Ведь почти невозможно поверить, что некто планирует покушение на человека и в то же время ведет себя с ним совершенно обыденно; между тем заметно – все гости, что в присутствии хозяина, что в отсутствие его, остаются самими собой. Так что либо кто-то из них обладает исключительной выдержкой, либо угроза проистекает извне: остается и еще одна возможность – все это какой-то розыгрыш.