Искупление - Иэн Макьюэн

Догадка Робби, или даже убежденность, основывалась на единственном эпизоде — их встрече в сумерках на мосту. Годами он размышлял над этим. Брайони наверняка знала, что он приглашен на ужин. И вот стояла там, босая, в испачканном белом платье. Это само по себе уже было необычно. Должно быть, она его поджидала, вероятно, приготовила небольшую речь, даже прорепетировала ее вслух, сидя на каменном парапете. Но когда он появился, у нее язык не повернулся. Это тоже могло служить своего рода доказательством. Даже тогда ему показалось странным, что она не сказала ему ни слова. Он передал ей письмо, и она тотчас убежала. А уже через несколько минут прочла послание. Конечно, была шокирована, и не только словом, в нем содержавшимся. По представлениям Брайони, Робби предал ее, предпочтя сестру. Потом, в библиотеке, она утвердилась в худших своих подозрениях, и все ее мечты окончательно рухнули. Сначала она испытала разочарование и отчаяние, затем — ожесточение. И наконец, во время поисков близнецов, в темноте, наткнулась на возможность взять реванш. Она назвала его имя — и никто, кроме ее сестры и его матери, не усомнился. Импульсивный порыв, вспышка злобы, детская склонность к разрушению — это он мог понять. Но удивительна глубина девичьей ненависти, упрямство, с которым она повторяла свою историю без конца, пока его не препроводили в тюрьму Уондсуорт. Теперь появилась вероятность восстановить свое честное имя, это радовало. Тернер понимал, какое мужество потребуется Брайони, чтобы предстать перед судом и отказаться от показаний, которые она в свое время дала под присягой. Но он не думал, что сможет побороть неприязнь к ней. Да, она была тогда ребенком, но он не простил ее. И никогда не простит. Нанесенный ею ущерб невосполним.

Впереди снова началась какая-то неразбериха, послышались крики. Невероятно, но навстречу пешим и сидевшим в автомобилях солдатам и беженцам по шоссе ехала колонна броневиков. Толпа неохотно расступалась. Люди втискивались в промежутки между брошенными машинами или прижимались к разрушенным стенам, ныряли в зияющие дверные проемы. Это была французская колонна — небольшой отряд: три бронемашины, две грузовые полуплатформы и два транспортера для перевозки личного состава. Никакой демонстрации поддержки войск не наблюдалось. Среди британских военнослужащих господствовало мнение, что французы их предали, не обнаружив готовности сражаться за собственную страну. Раздраженные тем, что их согнали с дороги, томми ругались и подначивали союзников криками: «Мажино!» В свою очередь, французские poilus,[26] должно быть уже знавшие о тотальной эвакуации и посланные прикрывать тылы отступающих, тоже не могли сдержать раздражения: «Трусы! Валяйте на свои корабли! В штаны наложили!» Но вот колонна прошла, и толпа, снова сомкнувшись на шоссе в клубах дизельных выхлопов, двинулась дальше.

Они приближались к последнему дому на дальнем краю деревни. Впереди, в поле, Тернер заметил мужчину, который в сопровождении своего колли шел за тащившей плуг лошадью. Как и те женщины возле обувного магазина, этот крестьянин, похоже, не обращал никакого внимания на колонну отступавших. И он, и те женщины будто жили в некоем параллельном мире — война представлялась им лишь увлечением энтузиастов и заслуживала не более серьезного отношения, чем охота со сворой гончих. У следующей изгороди они поравнялись с машиной, на заднем сиденье которой женщина что-то самозабвенно вязала, а в ближайшем саду на лужайке мужчина учил сына играть в футбол. Да, здесь будут все так же пахать землю, выращивать урожай, кто-то соберет и смелет зерно, кто-то будет есть испеченный из этой муки хлеб, и далеко не все погибнут…

Ход мыслей Робби прервал Неттл, дергавший его за рукав и указывавший вперед. За ревом моторов удалявшейся французской колонны звука не было слышно, зато стало отчетливо видно: их было не меньше пятнадцати, они летели на высоте десяти тысяч футов — маленькие точки на голубом фоне, зависшие над дорогой. Тернер с капралами остановились, не сводя глаз с неба; все, кто стоял рядом, тоже подняли голову.

Где-то рядом кто-то устало пробормотал:

— Черт бы побрал эти окаянные королевские ВВС! Да где же они наконец?

Другой человек со знанием дела успокоил:

— Эти погонятся за лягушатниками.

И тут же, словно опровергая последнее утверждение, одна из точек вильнула в сторону и начала почти вертикально пикировать прямо на них. В течение нескольких секунд звук не доносился до земли. Тишина со страшной силой давила на уши, этого давления не облегчили даже отчаянные крики, послышавшиеся тут и там:

— В укрытие! Рассредоточиться! Рассредоточиться! Бегом!

Было трудно сдвинуться с места. Робби мог размеренным шагом тащиться по шоссе, мог стоять, но чтобы среагировать на уже забытую команду, свернуть с дороги и побежать, требовалось неимоверное усилие, усилие памяти. Они стояли у последнего деревенского дома, позади которого находился амбар, а по обе стороны от строений расстилалось поле — его пахал крестьянин. Теперь он вместе с собакой спрятался под деревом, словно для того, чтобы переждать дождь. Запряженная в плуг лошадь щипала траву на еще не вспаханной полосе. Солдаты и мирные жители разбегались в разные стороны от шоссе. Мимо Тернера промчалась женщина с ребенком на руках, но вдруг передумала, вернулась и встала, нерешительно озираясь, на краю дороги. Куда кинуться? Во двор или в поле? Ее растерянность помогла Тернеру освободиться от своей. Вой начался в тот момент, когда он подтолкнул женщину в плечо. Ночной кошмар превращался в реальность. Люди, простые смертные, уже не раз представляли себе этот сатанинский вой. И вот он уже рвет барабанные перепонки! То был голос самой паники, нараставший и начинавший душить до смерти, которая, как понимал каждый, ждет его впереди. Сей глас каждому следовало принимать персонально на свой счет. Тернер потащил женщину через ворота: хотел, чтобы она выбежала вместе с ним в поле. Он сдвинул ее с места, принял решение за нее и теперь чувствовал свою ответственность. Но мальчику, которого женщина держала на руках, было не меньше шести лет, он был тяжелым, и она почти не продвигалась вперед.

Тернер выхватил ребенка у нее из рук и закричал:

— Быстрее!

На борту «юнкерса» есть одна, но тысячетонная бомба. Все, кто был на земле, старались держаться подальше от зданий, машин и других людей. Пилот вряд ли станет тратить свой драгоценный груз на одинокую фигуру в поле. Вот когда он вернется, чтобы атаковать с бреющего полета, тогда другое дело. Тернеру доводилось видеть, как летчики просто ради спортивного интереса гонялись за одиноким спринтером. Свободной рукой Робби тащил женщину, ухватив за запястье. Мальчик обмочил штанишки и визжал ему в ухо. Мать, казалось, больше не могла бежать. Она протягивала к Тернеру руку и что-то кричала — наверное, хотела забрать сына. Ребенок рвался ей навстречу поверх его плеча. И тут раздался свист летящей бомбы. Их учили, что, услышав его, нужно остановиться и ждать взрыва, потому что время все равно истекло. Падая в траву, Тернер увлек за собой женщину и пригнул ей голову. Своим телом он наполовину прикрывал ребенка, когда земля содрогнулась от немыслимого рева. Взрывная волна подняла их над землей. Они закрыли лица руками от жалящих брызг грязи и услышали, как «юнкерс» взмывает вверх, выходя из пике, и вновь накатывает леденящий душу рев атаки. Бомба упала на шоссе менее чем в восьми ярдах от них. Схватив мальчика под мышку, Тернер попытался поднять женщину.

— Надо бежать. Мы слишком близко от дороги.

Женщина что-то ответила, но он не разобрал что. Они снова, спотыкаясь, помчались по полю. Боль в боку жгла огнем. Мальчик извивался у него под мышкой, женщина по-прежнему тянула назад, пытаясь отнять сына. Теперь сотни людей бежали по полю к его дальней оконечности, чтобы спрятаться в лесу. Каждый раз, когда раздавался жуткий свист бомбы, все бросались на землю от страха. Но у женщины, видимо, отключился инстинкт самосохранения, и Тернеру каждый раз приходилось дергать ее за руку, чтобы заставить лечь. На сей раз они уткнулись лицами в свежевывороченную пахоту. Когда человеческая речь стала различима, оказалось, что женщина выкрикивает что-то напоминающее молитву, и Робби понял, что она говорит не по-французски. Следующий взрыв прозвучал по другую сторону шоссе, ярдах в ста пятидесяти от них. Но теперь первый «юнкерс», возвращаясь, заходил над деревней и готовился атаковать. От потрясения мальчик онемел. Его мать продолжала сидеть на земле. Тернер показал на появившийся над крышами самолет. Они находились прямо у него по курсу, для пререканий времени не оставалось. Женщина не двигалась. Тернер рухнул в борозду. Рваная пулеметная очередь вспорола пахоту, рев мотора пронесся мимо. Закричал раненый солдат. Тернер вскочил. Но женщина не протянула ему руки. Сидя на земле и крепко прижимая к себе мальчика, она обращалась к нему по-фламандски, утешала, наверняка говорила, что все будет хорошо, что мама не даст его в обиду. Тернер не понимал ни слова, но это не имело значения. Женщина все равно не обращала на него никакого внимания. Мальчик невидящими глазами уставился на него поверх материнского плеча.