Другое. Сборник - Антон Юртовой

из которой был слышен голос Аниной служанки, болтавшей с кучером, медленно въехала в ворота обители, и туда же, наскоро распрощавшись с Алексом, прошли настоятельница с Аней. Сумерки быстро поглотили их фигуры.

Служанку, скорее всего, отправят в Лепки позже, по окончании процедуры приёма Ани на новом месте, и по возвращении к барыне она, конечно, расскажет обо всём, что знала и чему была свидетельницей, – не только ей, но и – всем дворовым…

«Ну что же! – размышлял поэт об Ане, когда его карета отъезжала от монастыря. – Очень мило и вместе с тем очень смело и дерзко с её стороны… Только всё же – это тюрьма; как жестоко, что девушке приходится поступать в неё и очень надолго, может быть, на всю жизнь. Как это горестно!.. Времени, чтобы довезти её, и вправду у меня ушло совсем немного…»

В густой темноте упряжка двигалась уже медленнее. Лошади перешли на шаг и эффектно всхрапывали, когда их копыта попадали в огрубелую, жёсткую колею. Стук колёс был неровным, и кибитку часто кренило к обочинам. Поддужный колокольчик дёргался и взванивал на разные, разорванные лады, словно бы его одолевала обидная для него дремота и он лишь на короткие мгновения превозмогал её, возвращаясь к своей обычной мелодичности. Спокойно упряжка протащилась только по короткому настилу мостка. Предстояло смириться перед неудобствами тряского передвижения, благо этой дороги уже оставалось, пожалуй, меньше половины.

Тут, однако, случилось то, чего ожидать было никак нельзя. Кибитка стала. Впереди прозвучал посвист, и почти сразу к лошадям из темноты придвинулись два светящихся фонаря. Раньше, они, видимо, были скрыты за полами одежд. Разбойники, а это были они, подступились к бокам фуры, и теперь фонари находились по обеим её сторонам. Алекс не мог бы сказать, что он испуган, настолько их появление здесь было, на его взгляд, неуместным и нелогичным.

Кто-то потянул за скобу дверцы, у которой сидел поэт.

– Пожалте, выйтить… – пролепетал невидимый из-за темноты человек, держа фонарь и направляя его свет в лицо одинокому пассажиру.

Возражать было немыслимо. Алекс сошёл вниз.

– Что имеете, вашество? Мы посмотрим… – в голосе говорившего слышалась издевательская усмешка.

При свете фонаря Алекс теперь мог различить его фигуру и отдельные черты. Это был рослый мужик, с длинною бородой, в шапке и в маске.

Держась пространства сплошной темноты, явно, чтобы не быть узнанным, поблизости от него стоял другой, в сапогах и тоже в маске. Фигурой он показался Алексу схожим с Андреем, но теперь он не выдавал себя ни словом, ни каким-либо жестом.

– Деньги! – потребовал подступивший.

– Вот всё, чем располагаю, – Алекс вынул из кошелька и подал грабителю ассигнации и десятка полтора разменных монет.

Это была небольшая сумма наличности из двух частей: одна – принятая от управляющего, как доля от займа, необходимая для траты лишь в дороге, другая – остававшаяся нерастраченной ранее, та, что не была изъята разбойниками при первой встрече с ними, когда этому поспособствовал их предводитель.

Забравший деньги потянулся также за кошельком; отдать пришлось и его. Ещё одним жестом его рука понуждала расстегнуть сюртук. За его полой, в карманчике панталон держали часы с выпускавшейся оттуда блестящей цепочкой. Поэт повиновался и отдал требуемое. После этого грабитель испустил лёгкий свистящий звук, и к нему подошёл подельник с другим фонарём, тоже в маске; сам же он отступил в сторону стоявшего в темноте человека в сапогах и, отвернув от него фонарь, направил его свет на забранные ценности.

Скорее всего, он уведомлял того, что лично себе не взял ничего, а ещё, может, хотел удостовериться, не поддельные ли деньги попали к нему в руки.

Такая щепетильность могла быть предусмотренной, и она, кажется, устроила второго, которому давался отчёт, вслед за чем оба они прошли к другой дверце.

Отворив её и осветив карету внутри, бородатый, проник туда своим гибким туловищем и обшарил руками сиденья, пол под ними и в углах. Добыча и тут не ускользнула от него. Алекс успел разглядеть, как он вытаскивал на свет из саквояжа книгу Антонова и пистолеты; оружие было заряжено при посредстве приказчика за какой-то час до отъезда из Лепок.

Небрежно встряхнув саквояж и вытряхнув из него на пол остававшееся в нём, бородатый побросал в него выбранное вначале и умелым приёмом заправил на нём ременную застёжку. Лежавшая позади сиденья железная палка особого интереса грабителя не вызвала; он только достал её с пола и тут же бросил, но уже не на прежнее место, а прямо на проходе между сиденьями, ближе к открытой дверце напротив, откуда поэту давалась возможность свидетельствовать реквизицию.

С саквояжем в руке он опять сошёлся с человеком в сапогах, стоявшим чуть в стороне, опять же со знанием дела отвернув от него фонарь и направив его свет на добытое. О чём-то оба поговорили шёпотом. Речь могла идти об изъятии ещё и упряжки, части одежды жертвы, а то и покушении на её жизнь. Исключать такое было нельзя. Что-то, однако, уберегло путешественника и его средство передвижения.

Изымавший ценности опять приблизился к оставленной им открытой дверце фуры и, снова осветив и обшарив её изнутри, прихлопнул её. Подельник с другим фонарём, находившийся рядом с поэтом, очевидно, в роли его сторожа, тут же отступил от него.

Трое мгновенно растворились в плотной вечерней темени.

Кроме обращённых к нему первых слов, никто ни с ним, ни с возничим не заговорил. Какое-то время уже сбоку от дороги, у леса были слышны негромкие переговоры удалявшихся, перемежаемые кашлем одного из них; кашель был натужным до болезненности – видимо, оттого, что долго и с большим усилием сдерживался. По нему Алекс узнал: Андрей!

Усевшись, на сиденье, он лихорадочно перебирал в памяти моменты этой угрюмой встречи. «Всё будто из одного романа, – медленно резюмировал он, имея в виду случившееся. – Ограбление чуть ли не на виду у жандармов!»

Хотя он остался без денег и ценных для него вещей, ему приходилось довольствоваться: потери могли быть значительно большими. Ведь на то и разбойники. По-настоящему он мог жалеть лишь о книге. Она уже во второй раз как приходила, так и уходила от него…

По заведённому обычаю определённую часть денежной наличности в условиях проездок, особенно дальних, дворяне передавали сопровождавшим их слугам. Холопы обязаны были не только держать при себе такие суммы, но и тратить их на выплаты по дорожным задолженностям своих господ – за услуги или приобретаемые вещи. Алекс в этом полностью доверял Никите, который умел так надёжно сохранять взятое от