Луиза Вернье - Розалинда Лейкер

— Анютиных глазок! — Мари топнула ногой, и по лицу у нее заструились слезы. — Меня пригласили, чтобы я танцевала, а не плуг таскала или доила корову. В Париже никто никогда не надевает себе на голову пучки анютиных глазок, чтобы танцевать на балу. Почему бы еще не заказать колье из маргариток и не скрепить их соломинками?

— Не делай из себя посмешище, у тебя уже глаза покраснели.

— Посмешище! — взвизгнула она. — Я стала посмешищем благодаря тебе. В платье, скромном как монашеская ряса, и с Булонским лесом на голове. — Она вдруг закрыла лицо руками и отчаянно зарыдала. — Ну неужели ты не понимаешь, что меня там все засмеют?

Его гнев поутих. Чарльз заключил жену в объятия, положив ее голову себе на плечо, стал гладить волосы и целовать лоб. И нежно уговаривать:

— Я выбрал анютины глазки как раз потому, что их еще никто никогда не носил. Своей непритязательностью они прекрасно гармонируют с твоим платьем. Ты будешь выделяться среди всех остальных женщин в роскошных туалетах как доказательство того, что женщина может прекрасно смотреться в платье, необыкновенная элегантность которого достигнута исключительно за счет линии кроя. Если бы я остановился на розах или жасмине, мне не удалось бы сделать нужный акцент.

Он все равно победил, как всегда. Мари позволила уговорить себя надеть не только ненавистное платье, но и букет со всеми этими ленточками. Вытерла слезы и позволила себя поцеловать, успокоить и убедить, что она — самая лучшая жена на свете. Но все-таки, когда она взяла его под руку и они вышли из дома, ей подумалось, что теперь она точно знает, что должна была испытывать Мария Антуанетта, когда ее везли в повозке на гильотину.

Все случилось так, как и предсказывал Уорт. Платье притягивало к себе восхищенные взоры. Мари, как всегда, улыбалась и делала вид, что ей нет никакого дела до их оценивающих взглядов, и никто даже не заподозрил, как ей все это мучительно. Ее немного утешили слова Уорта, шепнувшего ей, что не пройдет и недели, как их ателье завалят заказами на точно такие же платья и на анютины глазки. Но ни на ком они не будут смотреться так прелестно, как на Мари. Он смотрел на нее с таким обожанием, что Мари растаяла. Неудивительно, подумала она в который раз, что женщины завидуют ей, и дело здесь не только в одежде.

Муниципальный бальный зал не уступал в роскоши Тюильри: стены были затянуты темно-синими бархатными драпировками, украшенными цветочными гирляндами, перевитыми фестонами с шелковой бахромой и кистями, светили люстры, и все многочисленные гости множились в зеркалах. С Уортами со всех сторон здоровались. Они со многими были знакомы в Париже, и приглашения к ним сыпались со всех сторон, однако, как правило, Уорты их вежливо отклоняли. Чарльз неизменно отвечал, что слишком занят. Он не хотел тратить свое время на дела и людей, которые ему мало интересны или совсем не интересны. Однако в небольшом кругу друзей он был всегда душой компании, веселым и общительным собеседником. Неудивительно, что Луиза в новом платье с золотыми блестками с радостью присоединилась этим вечером к кругу Уортов вместе со своим спутником, Пьером де Ганом, которого Мари нашла воспитанным и любезным, в отличие от его деспотичной матери.

Наконец приехала и императрица в сопровождении своих фрейлин. Она, как всегда, никого не разочаровала своим платьем из серебристого газа. Когда она в сопровождении свиты подошла поближе, Пьер заметил среди ее компаньонок Стефани. Его неприятно удивило ее появление, видимо, она заменила кого-то в последний момент. Когда же она его тоже заметила, радость от предстоящего вечера была окончательно испорчена.

Начались танцы, и он пригласил Луизу. Остальные пары из компании Уорта закружились вокруг них в вихре вальса. Его терзало беспокойство: по долгу службы он должен был оказывать Стефани обычные любезности, но у него не было ни малейшего желания, чтобы они с Луизой увидели друг друга. Пьеру хотелось, чтобы Луиза могла поближе рассмотреть императрицу во всей ее красоте, он знал, что она была бы несказанно этим счастлива. Из-за Стефани ему пришлось оставить мечты о том, чтобы пригласить Луизу когда-нибудь и Тюильри, но в Париже много других приятных развлечений, которые доставят Луизе огромное удовольствие. Ему казалось, он сможет беспрепятственно представить ее свету, как только она станет его женой. Общественные барьеры во Франции стали гораздо более гибкими, чем при старых дворах. Он пока еще не говорил Луизе всей правды о том, какое привилегированное положение занимают его родственники, и, может, как раз сейчас был подходящий момент.

Но Стефани, должно быть, высматривала его. Как только он оказался поблизости, она резво отскочила от своих собеседников и протянула ему руку.

— Какой сюрприз! Как чудесно! Как ты догадался, что я буду сегодня вечером здесь? Я и сама не знала до последней минуты. Да, я с удовольствием потанцую. — Пьер закружил ее под вальс Штрауса, и, пока они парили по залу среди тысяч других пар, она без устали болтала. — Ты спас меня от скучнейшего вечера. — Ее глаза сверкали, радость била через край. — Просто не понимаю, как это императрица умудряется с таким очарованием делать вид, будто ей интересна пси эта скучнейшая публика.

— Боюсь, я не смогу быть твоим рыцарем-спасителем, — ответил он со всей серьезностью. — Только не сегодня.

Стефани комично надула губы, не поверив его словам.

Пьер часто шутил с ней.

— Перестань дразнить меня. Всех танцев ты, разумеется, не заслужил, но я готова тебя простить.

— Стефани, — в его голосе послышалась жесткость, и он крепче сдавил ей пальцы, чтобы она поняла, о чем он говорит, — я пришел сюда не один.

Ее реакция привела его в ужас.

— К дьяволу твое высокомерие, Пьер де Ган! Ты выставил меня полной идиоткой. Мне совершенно безразлично, с кем ты там пришел, но мне вовсе не безразлично, что ты заставил меня поверить, будто пришел только из-за меня. — Обвинение было нелепым, хотя он и был к нему готов, но, когда она попыталась вырваться, он крепче обхватил ее за талию и до боли сжал пальцы, не менее разгневанный, чем она.

— Никто не смеет бросать меня посреди танца! Ты дотанцуешь со мной этот вальс, даже если он будет длиться до утра.

Стефани попыталась вырваться снова и присмирела лишь тогда, когда он напомнил ей, какие сплетни может вызвать подобное поведение. Она ни в коем случае не должна рисковать своим положением при дворе. Герцогиня Бассано предупреждала ее, что императрица — строгая моралистка, которая не потерпит ни намека на скандал, спровоцированный кем-то из ее свиты.

Замер последний аккорд, и Пьер проводил Стефани обратно. С ним заговорила Евгения — а он-то надеялся этого избежать! — и тут же стоявшая поблизости Луиза в невольном изумлении прижала руку к горлу.