Дурочка - Дора Карельштейн

(Живописью я, к сожалению, не владею, иначе изобразила бы её в натуральную величину масляными красками, чтобы скрыть ржавчину). Меня в этой кровати не устраивали три момента:

Первый момент: В виду разной длины досок, самые длинные из них неоправданно занимали лишние сантиметры жилой площади из тех, 0,5 метра, которые оставались между кроватью и занавеской (дверью).

Второй момент: Ложе было жёстким и вонзалось в тело всеми торчащими выступами неотёсанных досок, создавая при этом невообразимый шум при каждом движении.

Поэтому при желании повернуться на другой бок, мы должны были это делать одновременно, по команде, после чего нередко надолго просыпались…

Третий момент: Кровать была односпальная! С резко ограниченным пространством.

Приходилось слишком тесно прижиматься друг к другу.

Стоит ли удивляться, что в ближайшие месяцы моя фигура приобрела тенденцию к поправке… в основном в сторону животика.

Теперь внимание!

Я делаю потрясающее открытие в научной демографии, доказывая опытным путём, что детей не аист приносит, не в капусте находят и тем более не рожают непорочным зачатием.

Как ни странно, очень часто дети появляются как следствие стечения в строго определённый момент жаркого сплава из любви, неких случайностей и определённых житейских неудобств.

Подтверждением чего могу предложить личный опыт зачатия моих ненаглядных птенцов. Мой сын – моя гордость и надежда пришёл ко мне не позже и не раньше, а именно в те времена, за что я должна благодарить исключительно указанную железную кровать без сетки – тесную и неудобную. «Спанье» на которой слишком часто требовало компенсации и вознаграждения…

А моя дочь! Моя любовь и нежность! Она осчастливила меня своим появлением именно через год после рождения сына, потому что после недолгой жизни «У Якова», сменив ещё несколько «квартир», мы жили у одной крохоборки в маленькой чердачной комнатке вместе с моей мамой и трёхмесячным сыном, где слышен был каждый шорох и после вынужденной осторожности и воздержания, любовь становилась дикой и неуправляемой.

Получение отдельной квартиры и покупка приличной тахты, навсегда приостановило поток рождаемости в нашей молодой семье.

Вот где следует демографам искать разгадку низкой рождаемости в цивилизованных странах и бурное народонаселение в «недоразвитых» странах.

Одной любви для демографических излишеств недостаточно, необходим дополнительно нищий быт, жалкий метраж и как можно больше неудобств.

Делаю гениальный вывод специально для политиков: Бороться с перенаселением планеты можно не только с помощью войн, (которые случайно могут оказаться опасными для политиков тоже,) можно снизить рождаемость и более безопасным путём, повышая благополучие слишком бурно плодящихся трудящихся.

Итак, появление у меня животика было обнаружено Яковом и его супругой почти одновременно с нами.

Надо заметить, что в те далёкие шестидесятые годы (двадцатый век) ещё не было, во всяком случае в СССР, (СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК – диктаторская страна, которая в двадцатом веке занимала одну шестую часть Земли) никаких памперсов и дети росли писая и какая в пелёнки много – много – разового пользования, которые (пелёнки) требовали ежедневной стирки и сушки.

Стиральные машины и сушильные аппараты были предметами научной фантастики (в указанной выше стране).

Яков с супругой видимо посовещались и решили, что если мы будем стирать, а затем сушить эти бесконечные пелёнки во дворе, на глазах у курей и петуха то они света белого невзвидят и могут перестать нести яйца из-за пошатнувшейся потенции петуха.

Нам предложили поискать себе новое жильё, так как появление нашего ребёнка не вызывает у них положительных эмоций.

Нам вновь пришлось искать квартиру, но уже при «отягчающем» (буквально) обстоятельстве, которое вот-вот должно было начать громко орать по ночам и нуждаться в огромном количестве пелёнок многоразового пользования.

Мы снова отправились на поиски, надеясь, что обязательно найдётся кто-то, кого не испугает моя перспектива «раздвоения».

Нашлась женщина по имени Роза, которая за те же двадцать рублей предоставила нам небольшую комнатку в трехкомнатной квартире.

Условия были совсем неплохие, мы не надеялись на такую удачу, поэтому честно и откровенно признались в своих грехах, в результате которых, недалёк тот час, когда нас будет трое и тогда нам будет очень сложно менять квартиру, поэтому мы желали знать отношение хозяйки к данному вопросу. Роза заверила нас, что она ничего против детей не имеет и мы можем не волноваться. (Если бы!!!)

Мы перестали волноваться и попытались жить нормальной жизнью, которая была возможна на наши гроши.

Возможности были намного хуже средних.

Однако, что же происходило за стенами «наших» переменно-перелётных с цыганскими тенденциями квартир?

Ну, во-первых, я в это время уже училась на третьем курсе, а значит, мы начали изучение непосредственно медицинских наук и прохождение практики.

Мы мотались по всем клиникам города в зависимости от изучаемых предметов.

К этому времени относится практика в кожно-венерологическом диспансере, которая кроме медицины наглядно показала нам – студентам состояние дел на фронте секса и венерических заболеваний в начале шестидесятых годов (ХХ век): о СПИДе, как известно, ещё не знали.

Самым страшным считался сифилис, который был настолько редким явлением, что за время нашей практики, в Минске не имелось ни одного случая заболевания, который бы нам можно было для наглядности продемонстрировать!

Поэтому мы изучали сифилис исключительно по муляжам и картинкам, а не на живых людях.

Через 7-8 лет, когда я временно работала врачом в статистике, то имела под рукой статистические данные о заболеваниях в городе.

Количество заболеваний сифилисом к тому времени исчислялось…четырёхзначной цифрой! Что можно трактовать как небывалые достижения в области прогресса, а именно раскрепощения и феминизации женского сословия с параллельным повышением (или понижением) мужской потенции (или снижением разборчивости). Прошло ещё два десятка лет, сейчас 1999 год, «прогресс» двинулся так далеко, что уничтожил единственное ценное, что было на одной шестой планеты, а именно СОЮЗ, который остался по сути СОВЕТСКИМ, но, увы, перестал быть СОЮЗОМ, превратившись в осколки разлагающейся атомной державы, отравляющей и засоряющей весь мир морально ограбленным и растленным человеческим субстратом, пожелавшим немедленно и любой ценой получить всё, то, что остальное человечество создавало за те, проклятые Богом, 80 лет, советской власти, вырвавшие Россию из человеческой жизни.

В 1998 году я услышала по радио, что на востоке России возникла эпидемия сифилиса!

Основными пациентами нашей практики были жертвы гонореи. Тогда к гонорее ещё не относились легко, как к насморку, и хорошо лечили внушительными дозами антибиотиков. Нравы общества в целом были ещё довольно целомудренными, но жертвы гонореи уже жили по законам конца двадцатого века, избавившись от сантиментов и морали.

Проходя лечение в диспансере, они пили, курили и продолжали заниматься «любовью», что до бесконечности затягивало лечение, так как гонококк бойко циркулировал от одного к другому. Не успев вылечиться, заболевали снова. У персонала не было никакой возможности уследить за сексуально-буйными пациентами.

Дамы и «девушки» слонялись по внутрибольничному парку с отёкшими лицами, украшенными багровыми синяками и более чем смелой косметикой, вызывающей жалость и недоумение.

Гиганты секса мужского пола похабно шутили, тянули, прилипшие к губам окурки и натужно храбрились.

Приличной и даже полу приличной публики в этих местах в те времена ещё не было.

Обитатели венерических казематов вызывали у меня удивление, отвращение и не меньший интерес. Как и в психбольнице, все двери здесь запирались на замки, а документы пациентов были засекречены.

Когда я работала в психбольнице, то её обитатели казались мне понятными и даже близкими. Они вызывали у меня какие-то материнские чувства, когда с теплотой и пониманием смотришь на чудачества и забавы детей. Эти же казались мне прокажёнными и непостижимыми.

Поражали их беспечное хихиканье, бесстыдная наглость и опустошенность, а также внутренняя и внешняя небрежность. Это была интересная практика не только, для изучения медицины, она давала пищу к размышлениям и нагоняла страх перед опасностью «случайных встреч», являясь как бы вакцинацией против распущенности.

Что касается нашей личной семейной жизни, так она была, как мне теперь кажется, убого-прекрасной. По-шведски это звучит как."torpromantik", а по-русски как «романтика в хижине» или «рай в шалаше».

Прекрасными в этой жизни были свобода и любовь, а убогой была материально-экономическая часть. Но мы не грустили. Утром мы вместе уходили, а вечером вместе возвращались. Запросы были минимальными. Меня даже наряды не интересовали. Вероятное следствие того, что не интересовали мужчины (посторонние).