Богатые тоже скачут, или Где спит совесть - Юлия Славачевская

Пауза, во время которой Георгиос предпринял третий заход по алкоголю. Фигушки! Я не дремала!

— …Тут нужно что-то такое, чем на них можно надавить!

— Эмм!.. — Георгиосу было не до интриг. Он заторможенно перевернул стакан и понял — все кончилось!

— Мне кажется — я тоже схожу с ума, — хладнокровно признался начальник службы безопасности, отставляя от себя посудину и лишая меня источника двойного удовольствия — виски и зрелищ! — Видимо, это заразно.

Этого я ему простить не могла, поэтому в расстроенных чувствах пошла будить Вемулю, ябедничая:

— Тут кто-то пьет как конь!

— Дай ему морковку! — посоветовала уставшая от трудов праведных шатенка, переворачиваясь на другой бок. — И стреножь!

Какой хороший совет!

Я заметалась по холлу в поисках чего-то похожего на путы, но тут…

— Если бы Джул хоть какую-то весточку подала… — тоскливо произнес Никос. Простонал: — Ну хоть что-то… у меня уже нет сил верить.

— Если только она жива, — мрачно сказал Йоргос. Резанул по наболевшему: — На что надежды мало… — И чуть было не канул в Лету. Уж я бы постаралась!

— Я чувствую — жива! — Столько сердечной боли в этих черных глазах. Мне даже стало стыдно. Очень стыдно.

Я поежилась, почесала затылок и лоб. Поелозила крыльями. Побегала по комнате. Взвесила все «за» и «против». Пообещала себе заранее обзавестись лубрикантом для выговоров и… начертала в воздухе огненные письмена. Что-то типа — «Я жила, живу и буду жить! Не надейтесь, всякие Йоргосы!»

Мужики вскочили и зависли перед стеной огня. Никос — тот просто стоял, покачивался и расслабленно улыбался. Только сильно подозреваю по расфокусированному взгляду, что букв он в упор не видел.

Йоргос… тот, как человек привычный, очухался побыстрей Казидиса. Спустя пару секунд чуточку более адекватный эсбэшник активизировался и заорал: «Пожар!», заливая мое послание… водкой.

У меня чуть виски носом не потекло. Какое расточительство и неуважение! Тем более хватать друга за чувствительные части и орать: «Огнетушитель!» — это уже верх невоспитанности!

С дивана на крик подорвалась Вемуля и, как Супермен в красных трусах и плаще, материализовавшись, кинулась спасать подопечного, закрывая его собой и спешно гася мою пламенную записку.

Я тоже зря времени не теряла и швырнула всем троим под ноги сетку для мячей, строго следуя указанию стреножить и обезвредить.

— Здравствуйте! — Как истинный джентльмен, Ник не мог не выказать уважения знакомой пожилой даме. Даже если она лежит на нем сверху, придавленная Йоргосом. — Как поживаете? — Потер ушибленную щетинистую челюсть.

— Слезь с меня, мешок с мышцами и тестостероном! — заорала Вемуля, сталкивая телохранителя. — Или я за себя не отвечаю!

— Мадам, — с юмором отреагировал непрошибаемый Георгиос. — Я понимаю, что вам неудобно, но вы не могли бы сначала объяснить — откуда вы тут взялись? Это частная территория.

— Из воздуха, милок! — рявкнула ангел-хранитель и снова растворилась в пространстве.

Теперь мужчины смотрели друг другу в обалдевшие глаза, лежа бутербродом и пытаясь сохранить остатки достоинства. Или привести в порядок крохи разума.

— Что это было?.. — выдавил из себя Йоргос, сползая с начальника и растягиваясь на полу рядом. Благо одежда обоих — трикотажные рубашки-поло и легкие полотняные штаны — от работы хозяев полотерами ничуть не пострадала. — Неужели?..

Так и лежали, рассматривая потолок и сложив руки под головой.

— Дама, — коротко объяснил Никос. С некоторой долей обреченности: — Та самая.

И снова тишина.

— Ага. Понятно…

— Ты ничего умнее придумать не могла? — полюбопытствовала Вемуля, дрожащими руками открывая новую бутылку «Метаксы».

— А что такое? — удивилась я.

— Да ничего, — пожала плечами родственница. — Кроме того что они вряд ли умеют читать на древнеарамейском!..

— Неучи! — охотно поддакнула я.

Никос чуть позднее сообщил Йоргосу, что ему теперь никакие конкуренты не страшны, потому что они такого показать не могут! Георгиос согласился и пожал шефу руку.

Все же великая эта вещь — мужская дружба! Даже глюки — и те пополам!

ГЛАВА 26

Женщины не размениваются — они дают сдачу!

— Рон, я хочу, чтобы ты… — расхаживала я по своему очищенному от следов вражеского нашествия кабинету.

Переодевшись и приведя себя в порядок, я чувствовала себя более-менее прилично, хотя внутри копошился червячок сомнения — правильно ли я поступаю… Благодаря открытому окну офис проветрился от цветочных ароматов настолько, что стало возможным тут находиться и дышать.

В открытое окно ворвалась ария, спетая трио. Красивые мужские голоса с некоторой долей навязчивости повествовали:

Песнь моя летит с мольбоюТихо в час ночной…

Я поежилась. Кошачьи трели не умолкали — напротив, они разрастались, травмируя мои и соседские уши:

В рощу легкою стопоюТы приди, друг мой! —

Арию поддержал слаженный оперный хор.

— Музыкально, даже слишком, — пробормотал Рон. Обратился ко мне: — Так что ты хотела?..

— Я хотела… — Потрясла головой.

Слышишь, в роще зазвучалиПесни соловья?.. —

одиноко провыл какой-то мартовский кот, по которому плакало ведро холодной воды. Или кастрация.

В знак протеста я включила аудиосистему. Не помогло.

Нарастающее крещендо перебило и записи храмовых еврейских гимнов, и тяжелый рок «Раммштайна». С необыкновенной легкостью положив на лопатки Du hast, на просторах Нью-Йорка неслось:

…Звуки их полны печали,Молят за меня.В них понятно все томленье,Вся тоска любви, вся тоска любви…

— Да что такое! — взорвалась я, подскакивая к окну. И замерла.

На Таймс-сквер стояла красочная группа людей в маскарадных костюмах трубадуров и, подняв лица вверх, старательно выводила поставленными голосами «Серенаду» Шуберта. Это было более чем возмутительно, потому что это безобразие возглавлял… кто бы вы думали — Никос!

Я немедленно почувствовала в себе зверя — гигантского боевого хомячка! — и созрела для разъяснений. Потому что этот… этот Казановис… Козлиди… без названия мужчина поднял руку и дал отмашку:

Ты приди скорей,Ты приди скорей!Приди скорей…Джул! Джул! Джул!

…!!! Жаль, что я не могу высказаться об этом вслух. Статус не позволяет.