Игры капризной дамы - Сергей Трахименок

Вечером Федя со скучающим видом обошел пляж, который уже не казался таким убогим, как утром (человеческий глаз ко всему привыкает), и собрался уходить, но задержался, так как заметил, что людей на пляже стало не меньше, а больше.

Объяснение этому было простое. Чуть выше пляжа размещался концертный зал, построенный в летнем варианте, с крышей, но не сплошными стенами.

Мощные усилители концертного зала доносили музыку и голоса исполнителей прямо на пляж, превращая после двадцати часов купальщиков в слушателей, которые бесплатно наслаждались концертами приезжих знаменитостей.

Федя был равнодушен к современной музыке, и не стал пополнять ряды слушателей. Перекусив в том же кафе, что и в обед, он отправился домой.

Дома на половине отдыхающих шло обсуждение какого-то конфликта.

Пожилой отдыхающий, на правах знакомого, объяснил Феде, что сынишка Магды оставил на улице гитару, которую на днях ему купила мать. Гитара от жары рассохлась, планка со струнами отлетела. Магда, увидев это, отшлепала сына, а гитару схватила за гриф и трахнула об угол Фединого сарайчика так, что корпус распался на части и гитару уже не восстановить.

— Я ее успокоил, — говорил пожилой собрат по отдыху, — сказал, чтобы она хотя бы гриф не выбрасывала… Она гриф забрала, а дека и струны вон валяются…

Федя подошел к осколкам и, еще не осознавая, зачем это делает, взял себе две последних струны. Потом он принял душ, отказался составить компанию доминошникам и ушел к себе в комнатку, чтобы проанализировать очередную неудачу.

«Мишка уходил из дому на пляж рано, — вспомнил Внучек. — Наверное, ему было необходимо раннее солнце для лечения… Но по образу жизни Мишка был совой… Он поздно ложился, и ему было тяжело рано вставать, но он вставал… Конечно, у него был стимул. Он верил, что когда-нибудь он излечится… Итак, Мишка был совой, но что это дает мне, Феде…»

Было уже около одиннадцати. Стих разговор под навесом, закончился разговор Магды с Тамарой, перестал греметь цепью пес, а Федя так ни до чего и не додумался.

«А-а, утро вечера мудренее, — подумал он. — Утром должно прийти решение, на какой пляж идти».

Однако утром, когда он проснулся, решения не было. Внутренний голос, на который он так надеялся, молчал.

Федя побрился, схватил сумку и помчался к морю той дорогой, какой обычно ходил Мишка. И тут произошло то, чего он так ждал. Он нашел пляж, на который ходил Мишка. Это был пляж гостиницы «Приморская». Только на нем могли собираться ранние пташки, любители утренних купаний и загораний. И объяснялось все просто. Огромные деревья, растущие вдоль берега, заслоняли утреннее солнце на других пляжах почти до девяти часов утра. Пляж «Приморской» случайно находился напротив некоего перерыва в этой аллее, и солнце приходило сюда на полтора часа раньше.

Федя искупался в чистой утренней воде, обсох, оделся и решил заглянуть в бар, который был рядом с пляжем. Рядом с баром под тремя полосатыми зонтами размещались три столика и белые пластмассовые стулья. Чуть поодаль от столиков в землю был врыт столб, на котором красовался плакат с нарисованным аппетитным бутербродом, а ниже надписью: «Вкусно, питательно и без холестерина». Название бутерброда было стерто каким-то хулиганом или шутником.

«Верблюд — он и в Африке верблюд, а бутерброд, как его ни назови, — бутерброд», — подумал Федя и заказал один бутерброд и банку пива. Ему хотелось как-то отметить маленькую удачу, после серии длительных неудач.

Бармен, высокий парень в белой куртке, поставил на стойку банку пива и попросил подождать немного, пока в микроволновой печи разогреется бутерброд. Чтобы не стоять у стойки, Федя взял банку и сел за один из столиков. Вскрыв банку, он сделал глоток и закрыл глаза.

— Завтрак аристократа, — раздался знакомый голос.

— А, Магда, — только и осталось сказать Внучеку, когда глаза открылись.

— Магда, Магда, — сказала женщина, присев на край стула напротив, — Сашку моего не видел? Убежал вперед, а я задержалась…

— Он, наверное, там, где вы всегда отдыхаете, — нашелся Федя.

— Да мы там уже не отдыхаем, — сказала она так, как говорят женщины, раз и навсегда отрезавшие прошлые связи и открытые для связей новых.

— Только нашел Мишкин пляж, и тут помеха, — выругался он про себя.

— А ты где устроился? — спросила Магда.

— А я думаю на «Маяк» пойти, а то тут, ты сама видишь, грязь сплошная.

— Ну, тогда до встречи на «Маяке», — насмешливо произнесла «Магда» и пошла прочь, покачивая бедрами, и эти покачивания без слов говорили то, чего не сказала Магда: «Дурак, от чего отказываешься».

— Мужчина, мужчина, — это обращался к нему бармен, — возьмите ваш веджибергер…

— Веджибергер, — пронеслось в мозгу у Феди, — это же то, о чем однажды говорил Мишка… Теперь все сомнения позади. Это Мишкин пляж: именно тут Мишка пробовал блюдо со странным названием веджибергер, а потом смеялся и говорил, что это бутерброд из котлеты. Федя позавтракал, вернулся на пляж, разделся и прошел по волнолому до каменных бонов, которые предохраняли пляж от сильных волн. Он бросился в море и поплыл брассом, испытывая радостное чувство скольжения по воде.

Охладившись, вернулся к своей одежде и тут только поразился той грязи, которая была на пляже. Между крупной и мелкой галькой лежали огрызки яблок, косточки от персиков, пробки от бутылок, бумажные стаканчики, смятые и грязные, сплющенные банки из-под пива.

Федя не стал ложиться на гальку, погрелся под солнцем и решил снова сплавать за бон, вновь почувствовать удовольствие от скольжения по воде. Он пробежал по волнолому и прыгнул в море.

Нельзя дважды войти в одну реку, говорят философы. Нельзя дважды испытать одни и те же ощущения, будь они трижды приятны. Наслаждение, которое он испытал в первый раз от движения по воде, от покачивания на плавных длинных волнах, какие бывают только далеко от берега, на этот раз не было. Сразу за боном гонялись друг за другом любители острых ощущений и быстрой езды. Гонки велись на маленьких катерах, прокат которых был на соседнем пляже. Большие валы от катеров накатывались один на другой и мешали плавать. Несколько раз его захлестнуло с головой, и он решил вернуться.

Бон Федя задумал преодолеть на волне. Он дождался мощного вала, который подхватил его и понес на гребне через бетонную преграду. И все бы закончилось хорошо, если бы Федя не опустил ноги и не коснулся бетона, поросшего ракушками. Боли он не почувствовал, но понял, что острые, как бритва раковины, конечно же, порезали кожу.

«Вот незадача, и это в тот момент, когда все так хорошо складывается», — подумал он.

На берегу ранки стали кровоточить.

— Окуните их в морскую воду и посушите на солнце, — сказала какая-то женщина, проходя мимо.

Он так и сделал, и через несколько минут кровь свернулась.

Покончив с лечением, он вернулся к своей одежде и понял: этот пляж ему не придется разбивать на участки, не придется наблюдать за входом и выходом, поскольку входа и выхода не было, не надо будет выделять женщин от двадцати до тридцати пяти… Все эти операции стали не нужны, как становятся не нужными лестницы тем, кто взобрался на крышу и уже не собирается спускаться тем же путем. И все потому, что он увидел ее.

10

И как он не заметил ее раньше. Ведь это она посоветовала ему окунуть ноги в соленую морскую воду.

Выглядела она совсем не так, как он представлял. У нее не было длинных льняных волос. Волосы были русыми, а прическа напоминала прическу мальчика, но на том сходство с мальчиком и заканчивалось. Во всем остальном это была женщина, на которую нельзя было не обратить внимания: а вот почему нельзя, определить было трудно, наверное, здесь срабатывал какой-то фактор, который еще не осмыслен сильной половиной человечества, но, тем не менее, активно используется половиной прекрасной, для поимки в свои сети представителей первой половины.

Она сидела в позе лотоса на маленьком махровом полотенце и ела персик. Нет, ела — не то слово, которым можно было обозначить то, что она делала с персиком. Она колдовала над персиком.

Означенный персик средней величины пять минут назад был извлечен из полиэтиленового пакета и надолго задержался у нее в руках. Она не приступала к еде, а поглядывала на море, на катера, на соседей… Затем, точно нехотя, она сделала первый малюсенький надкус, совершенно не размазав при этом губную помаду, и снова стала смотреть по сторонам, аккуратно держа персик в капкане маленьких пальцев.

У нее были удивительные пальцы. Они не были длинны, тонки, но в том, что они обладают некоей сверхчувствительностью, сомневаться не приходилось…

После первого, с большим временным интервалом, последовало еще несколько надкусов, и только теперь плод уменьшился наполовину.