Коронованная распутница - Елена Арсеньева

Эпилог

Спустя лет этак пятьдесят после описываемых событий княгиня Екатерина Романовна Дашкова, назначенная главой Российской академии наук, просматривала счета, представленные академическим казначеем.

Счета были точны, все в них сходилось цифра в цифру, однако очень удивила Екатерину Романовну сумма, потраченная на приобретение невероятного количества спирта.

После строгих расспросов выяснилось вот что. Купленный спирт предназначался вовсе не для питья, а смены раствора в больших стеклянных сосудах, в коих содержались две головы – мужская и женская, хранимые более полувека в подвале, в особом сундуке, ключ от которого и продемонстрировал почтенный хранитель этих довольно сомнительных раритетов.

Княгиня велела показать ей загадочные банки и рассказать, чьи там лежат головы.

Дашкова не замедлила сообщить о находке императрице Екатерине Алексеевне. Головы доставили в царские апартаменты, где в присутствии доверенных придворных их долго рассматривали и весьма удивлялись следам сохранившейся красоты.

– Кто же эти несчастные? – спросила императрица.

– Имен людей, которым когда-то принадлежали головы, служитель не знал, – ответила Дашкова. – Но от одного из своих предшественников слышал, будто при государе Петре Первом жила необыкновенная красавица, которую как царь увидел, так тотчас и повелел обезглавить. Голову поместили в спирт в Кунсткамере, дабы все и во все времена могли видеть, какие красавицы родятся на Руси. Обладателем мужской головы, по словам хранителя, был некий кавалер, пытавшийся спасти царевича Алексея от царского гнева и чрез свою верность казненный на плахе.

– Ах, позвольте сообщить вашему величеству, что все это совершенно иначе, – раздался в это мгновение голос, такой сухой и тихий, словно принадлежал он вовсе бестелесному существу.

Все оглянулись и увидали бледную, согбенную и сухую старушонку. Это была живая реликвия прошлых времен: одна из фрейлин, которые служили не только государыне Елизавете Петровне, но и самому Петру Первому. По слухам, после смерти государыни Екатерины Алексеевны Первой была она определена к великой княжне Наталье Алексеевне, дочери несчастного царевича Алексея, сестре недолговечного императора Петра Второго, и ходила за ней… После смерти великой княжны была при дворах и Анны Иоанновны, и Анны Леопольдовны. Она всегда обитала в закоулках дворца, и, хотя пользы от нее никакой не было, все же ей выделялись деньги на пропитание как служившей фрейлине. Впрочем, порой казалось, будто она питается лишь воздухом, до того была бестелесна. Все-таки годков ей было, конечно, уже далеко за восемьдесят. Станешь небось бестелесной от такой долгой-предолгой жизни! Двигалась она совершенно бесшумно, лишь порой шелестела платьем, как змейка шуршит в траве.

– Кто же эти люди, Анна Ивановна? – спросила императрица, которая приветливо относилась к сей реликвии былых времен.

– Марья Гаментова и Виллим Монс, ваше величество, – ответила фрейлина и поведала государыне истории стародавних времен. Рассказывала она долго, а все же это были только общие слова, в которых не нашлось места ни тайной страсти, ни предательству и тихой, таившейся в самой глубине души Розмари мстительности и ненависти. Ни слова не было сказано также о подметных письмах, которые она некогда послала Алексашке, а потом самому государю, ни о краденных у императрицы и подкинутых в покои Марьи Гаментовой вещах, ни об интриге, замысленной с помощью Иоганна Крузе и старой гадалки, ею совращенных к преступлению и погубленных ею же. А может быть, за давностию лет и сама Розмари успела позабыть и того, кого любила, и тех, кого ненавидела, и, конечно же, столь незначительных персон, как ее помощники. Наверняка она уже позабыла, как вместе со своими пособниками, лекарем Блюментростом, камердинером великого князя Степаном Васильевичем Лопухиным и самим Андреем Ивановичем Остерманом сводила в могилу сначала великую княжну Наталью Алексеевну, а потом юного императора Петра…[14]

Наконец старая фрейлина, последняя очевидица давно минувших лет, страстей и бед, умолкла. Императрица пожаловала ее за рассказ увесистым кошелем и сказала, что повелит захоронить останки казненных в тайном месте.

Все принялись обсуждать случившееся, как вдруг странный шелест заставил государыню вздрогнуть.

– Что с вами? – спросила Дашкова.

– Показалось, змея проползла, – проговорила Екатерина, передернув вдруг озябшими плечами.

– Ах нет, это всего лишь ваша старая фрейлина ушла, шелестя своей юбкой, – засмеялась Дашкова.

И Екатерина засмеялась в ответ, дивясь своему воображению.

Примечания

1

Жальник, или божедомки, – общая придорожная могила, куда сваливали тела умерших бродяг или казненных преступников.

2

Иван V Алексеевич (1666–1696) – царь и великий князь, старший сводный брат Петра Великого; в 1682 году вместе с Петром объявлен на царство, но правила их сестра Софья. Как при ней, так и при Петре Иван никогда не касался дел управления по причине нездоровья и слабоумия.

3

Следует отметить, что настоящее имя отца царицы Прасковьи было Александр, однако незадолго до свадьбы дочери с царем Иваном Алексеевичем он не только получил боярский чин, но и был переименован в Федора – в честь недавно умершего царя Федора Алексеевича, сына Алексея Михайловича Тишайшего.

4

Драгоценная иранская ткань сложного переплетения, с золотой и серебряной нитью, напоминающая парчу.

5

Подклеть – нижняя часть избы или терема, рубленого дома, людская комната или рабочее помещение.

6

Aschenbrö – Золушка (нем.).

7

Моток готовой пряжи; мера длины для пряжи – нить примерно в 180 аршин, или несколько более двенадцати с половиной метров.

8

Валянной из звериного пуха; то, что теперь называется фетром.

9

По-гречески имя Петр означает «камень».

10

Впоследствии он стал известен как фельдмаршал Петр Александрович Румянцев-Задунайский.

11

Кстати, появлением этого слова как раз в описываемое время русский язык обязан имени ярославского купца Ивана Затрапезного, который на своих мануфактурах производил не только отменное парусное полотно, но и ткань самого низкого качества и редкой дешевизны – коломянку, или пестрядь. Ткань эта шла на пошив вовсе плохонькой одежки, которую и стали называть затрапезной. Петр покровительствовал строительству мануфактур Затрапезного, потому что они давали много рабочих мест.