Цвингер - Елена Костюкович

Это они так думали. Но уже двадцать третьего в Антонию вцепились двое прямо на улице у посольства. В тот день Антония буквально на полтора часа сумела найти себе подмену. Ринулась в посольство, а оттуда бегом по Садовому кольцу с коробкой ампул. И у метро «Смоленская» ей перерезали путь два индивида в бежевых ветровках с голубенькими бочками.

Тоша как раз выскочила из-за угла здания на яркий свет и по обыкновению расчихалась трижды, щурясь на июльское солнце. Тут-то была схвачена под локотки. Отчаянно пыталась угадать: прознали про «Правду»? Про запрещенные лекарства? Однако первым делом прозвучали неожиданные вести. Ровно в эти два часа какая-то идиотка из ее тургруппы, певичка, известная в итальянском телевизоре, не нашла иного занятия, нежели пойти сниматься для рекламы каракуля на Красной площади…

— …а под шубой голая! Повязали, конечно, сразу. Она требует посольского адвоката к ней. Дурища Олга какая-то итальянская. Снималась для «Плеймена», говорит. А где сопровождающее лицо, кто за нее несет ответственность? Сарту Антония? А где она? Отчего она не с группой, а в посольстве? И пришлось, натурально, нам самим ехать сюда на Веснина на метро. А тут как раз и вы навстречу идете. Что это у вас там в сумке? Тяжелое? А позвольте-ка глянуть. О-о, никак лекарственное вещество, ампулы? А вы заболели, что беспокоит? Вот что, звоните и предупредите на работе, что задерживаетесь. Пускай и дальше ищут вам подмену. А мы тут с вами пройдем. Теперь уже не один протокол, а два приходится, выходит, подписывать: нарушение приличий вверенной вам интуристкой, а также контрабанда наркотических и психотропных веществ, их прекурсоров и аналогов. Ну, вам же не привыкать к задержаниям, как мы знаем? Звоните, времени нет, Олимпиада в разгаре, понимаете.

Кто настучал на Тошу? Вообще к каждой группе были приписаны трое сопровождающих плюс какие-то ответственные. Обязательно были «пасущие», которые сразу докладывали все начальству и в Контору. Но в данном случае, пролетело у Виктора в голове, когда он утешал в гостинице плачущую Антонию (все-таки внучка деда — сеятеля паники), никто из интуристских стукачей о лекарствах знать не мог. Нет, слежка за Антонией велась, по-видимому, прицельно. Оперативное направление шло через чью-то наводку с той стороны, из окружения умирающего барда.

А уж про фальшивую «Правду», как Вика с Антонией думали, никто вообще даже и догадываться не мог.

Так им, наивным, казалось тогда.

Через два дня — гибель невыдержавшего певца. Черные дни. Ночь перед похоронами.

Еще через два дня поступили мрачные новости из Италии о новых арестах.

А перед закрытием грянул теракт на вокзале в Болонье.

Антония услышала сообщение по советскому радио. Ринулась в итальянское посольство за подробностями. Виктор, безрезультатно прождав ночь, поехал с французской делегацией на торжественное закрытие. Медведь под томную колыбельную воспарил. Виктор перевел последнюю речь, перепожимал всем делегатам руки и на сумасшедшей скорости добежал до лезущей в автобус Тошиной тургруппы.

Антонии при туристах не было. Замещавшая ее девчонка ни о чем понятия не имела. Но один из итальянцев, сообразительный, сообщил, что, насколько он понимает положение, Антонию в посольстве задержали, и даже без разрешения позвонить.

Виктор кинулся звонить в семью Сарту. К телефону подошла в консульском доме горничная и сказала: все уехали в посольство на прием, давно должны были вернуться, она тоже голову ломает.

Потом квартира перестала отвечать.

Вечером Антония, разумеется, опять не пришла в гостиницу.

И еще через день (Виктор сидел у аппарата неотлучно, без еды и питья) зазвонило, он снял трубку — и принял тот задыхающийся звонок, непонятно из какого автомата, слезы разливанные, плохо слышно было, в общем, «объявлюсь, но не могу сказать когда», с «Мале» все очень male, то есть «плохо» по-итальянски, «дело не только во мне», «ты меня сейчас не ищи, судьба поможет, увидимся», «там один дает показания на нас, полнейший бред», «поверь, пожалуйста, с Болоньей мы не связаны, это не наша работа», «вот если нам удастся увидеться в замкнутом саду», «но если я не покажусь, знай — не виновата», и что-то еще невразумительное про партизан.

Он, в ужасе, не помня себя, только ласковые слова кричал и выл от горя в трубку.

День он терзался, второй день бегал, чтоб забрать заработанное в Спорткомитете, там отказали, приходите через месяц, еще день мотался по редакциям французских и итальянских газет, одалживая у кого мог. В четверг побежал покупать билет в Италию. Теперь уж рейс был только на воскресенье, на десятое августа.

В воскресенье после обеда он наконец дорвался до Орты. И весь август и сентябрь просидел в Орте в ожидании. И никак не решался сам себе сказать: по всей очевидности, то есть это совершенно понятно, ему уже здесь нечего ждать.

Он на память и на ощупь уже знал капеллы, не только карнавальную, а и трехуровневую (погребение Франциска Ассизского, конклав), и полутемную с парящей под куполом огневой упряжкой, и всегда запертую на замок — с облачением во вретища. Сдружился с шестеркой живущих в обители монахов. Остаться тут садовником? Прообитать всю жизнь? Стать мужской пенелопой, уподобиться барочным андрогинам в капеллах? Чем-то наподобие Ярославны в кукушечных часах?

Посвятить жизнь этой тайне. Прежде всего обнаружить немую карту. А потом нажать на пуп розы, высеченной на стене часовни. Тяжкий камень отойдет, и откроется винтовая лестница. И найти Антонию в катакомбах в том отсеке, что помечен тайными литерами, еле живую, но готовую воскреснуть и захохотать вместе с Виктором над этой белибердой от всей души.

Или в один прекрасный день чтобы Тошенька по-боттичеллиевски выпорхнула из ботанического сада. Вышла бы из затененного пространства на яркий свет, сощурилась и три раза чихнула от солнца.

Мечты. Там не было даже тени Антонии. Отсюда близко Швейцария, недалече и Франция, и вьются по тихим балкам и теснинам в горах тропы контрабандистов.

Если бы Тоша явилась в другом обличье, неожиданно вдруг состарившаяся, как бывает во сне, в фантастическом фильме, или прокаженная, или замужняя, или возненавидевшая, или поглупевшая, или ставшая фашисткой, или умалишенная, а хуже того — растолстевшая, или парализованная, или ставшая тенью, плоским черно-белым силуэтом где-нибудь на дальней стене, облаком среди облаков, — он бы взял ее любую, он бы понес ее с собой, в объятиях, на руках, поселил бы внутри души, окутал бы своей жизнью, обмечтал своими снами, впитал в себя, претворил в вино, выпил, съел. Рассосал, как сахар.

Только через два с лишним месяца Вика очухался, оказался жив, хоть черен и худ. Потащился в консульство Советского Союза на виа Сант’Аквилино в Милане испрашивать визу. И — как следовало ждать. Не неожиданный, конечно, но удар. В окошко паспорт втянули, а высунули с жирным разляпистым аннулированием на всю страницу. И только после этого Виктор вспомнил, что даже не звонил в швейцарское министерство. Залепетал в трубку, что болел. Но там, естественно, ему разобъяснили, что за неявку на занятия его уже давно освободили из лекторов, не зная даже, где искать для передачи расчета и справки об увольнении.

Виктор поставил в известность Ульриха, что в Россию больше не поедет. Вынес шквал Ульриховых воплей, увещеваний. Ничего не объяснил. И никогда не объяснял потом. Может, и зря. Только понял, что снова к Ульриху под бок вернуться теперь не сможет. Принял серьезные решения — выкарабкивайся сам.

Виктор побрел в крошечное бюро актов гражданского состояния бурга Форесто испрашивать резиденцию в доме Вальтера. Вальтер жил, приятно отметить, недалеко от назначенного Антонией места встречи. Виктор все еще был как веревочкой обвязанный. Предлагал же ей обвязаться, чтоб друг друга не потерять. А Антония — нет. А теперь что делать?

В недалеком городишке размещалась вертолетная фирма «Агуста». Крупные подряды с Францией (авиастроение!) и крупные подряды с Россией. Наезжающие делегации, переговоры, сопровождение, технические документы. Виктор нанялся переводчиком с русским и французским. Итальянский язык залез в голову сам и просто. С французами не бывало проблем. А с русичами — как когда. Случалось по-разному. Один советский бурбон чуть не испепелил его за то, что Виктор не сумел адекватно передать неконвертируемое, как рубль, любимое начальником выражение «прутся к нам на планерку, как к теще на буфет». Виктор еле спасся.

Переводил что угодно. На праздники коммунистических газет приходило в Италию угощение из СССР: сувениры, спиртное. Десантировался в полном составе ресторан русской национальной кухни. Виктор переводил инструкции принимающей стороны: «Просьба нижайшая, не посылайте шпроты». Лихие русские автомобилисты звали с ними на трек «Формулы-1» попереводить прямо на ходу, что там вякает инструктор. Да, на скорости 330 км. А че, не прикольно? Ты че, боишься?