Лорды Белого замка - Элизабет Чедвик

– Он это уже и сам признал. Мне кажется, это у них семейная черта.

– А мой господин сказал вам, что собирается оставить пост юстициария в пользу Джеффри Фицпетера? – (Мод кивнула.) – Я должен доставить соответствующее письмо королю Ричарду, как только секретарь перепишет все начисто.

Мод вгляделась в собеседника пристальнее. Она мысленно приставила к чисто выбритому подбородку короткую черную бороду и нарядила юношу в котту из ярко-красного сукна, вместо его нынешнего неброского одеяния песочного цвета. И, щелкнув пальцами, воскликнула:

– Я вспомнила! В Ланкастере вы играли на лютне и пели балладу о фее с серебряными волосами, которая стала графиней Анжуйской! – Мод улыбнулась. – Мне показалось тогда, что вы весьма искусны.

– Спасибо, миледи! – Он ослепительно улыбнулся и стал похож на благородного разбойника. – Иногда я действительно путешествую под видом трубадура. Играть на лютне – полезное умение, всегда можно заработать себе ужин музыкой.

– Я и понятия не имела, что вы состоите в свите Хьюберта.

– Откуда ж вам было это знать, – пожал Жан плечами. – Я был оруженосцем у лорда Теобальда, вашего мужа, но затем отправился в Крестовый поход с лордом Хьюбертом. – Он склонил голову набок, и в глазах у него вспыхнул озорной огонек. – Когда я приезжал в Ланкастер, со мной был Фульк Фицуорин. Он тоже некогда служил оруженосцем у вашего супруга.

– Да, я знаю. – Из тона Мод моментально исчезла теплота.

– Фульк – мой лучший друг, но я уже некоторое время не видел его.

Она окинула Жана ледяным взглядом и сказала:

– Тогда, возможно, вам следует поездить по турнирам и прогуляться по тавернам. – Но тотчас прикусила язычок, сообразив, что ее слова, должно быть, прозвучали резко и осуждающе, хотя вовсе не ее забота, как Фульк Фицуорин распоряжается своей жизнью.

Улыбка Жана стала шире.

– Ну уж нет, миледи! У меня и так в жизни достаточно приключений.

Дверь открылась, и из комнаты больного вышел Теобальд. Мод обрадовалась, заметив, что сейчас муж выглядит более жизнерадостным, нежели когда они приехали. Он явно разделял ее мнение, что Хьюберт пошел на поправку.

– Жан! – радостно воскликнул он и, стремительно подойдя к молодому рыцарю, обнял его. – Как поживаешь?

– Хорошо, милорд! А вы?

Пробормотав извинения, Мод пошла звать своих служанок: надо было разбирать сундуки.

Сев на свою буланую лошадку, Брюнин Фицуорин прислушался к свисту осеннего ветра, который безжалостно хлестал всадника не только по лицу, но и по правой руке, сжимающей поводья. Грудь его перетягивала тугая повязка, стесняющая дыхание. Осенние леса, окружающие замок в Уиттингтоне, несмотря на увядание, были одеты в богатые еще одежды из бронзы, золота и позеленевшей меди. На фоне режущей глаз синевы неба красота осеннего леса была столь яркой, что болезненно отдавалась в сердце. Однако боль эта не шла ни в какое сравнение с тем тягостным чувством, что вызывал в Фицуорине вид замка посреди болотистой местности за лесами, Уиттингтона, принадлежащего ему по праву рождения. Замок этот был такой близкий, что, казалось, можно было коснуться его рукой, и при этом недостижимый, словно звезда. Брюнин смотрел на беленый частокол и караульное помещение; на крыши деревянных строений внутри крепостных стен; на аккуратные завитки кухонного дыма, сочащегося сквозь ставни; на расхаживающих по стене часовых, от копий которых отражались лучи яркого солнца.

– Милорд, это небезопасно, – заметил рыцарь Ральф Грас, которого Брюнин взял с собой.

Отец Ральфа арендовал земли у Фицуоринов, а сам Ральф когда-то изучал военное ремесло в качестве одного из оруженосцев Брюнина.

Фицуорин холодно улыбнулся, не отводя взгляда от замка. Боль немного притупилась, из острой став ноющей.

– И все-таки я рискну.

Молодой человек ничего не сказал, но Брюнин почувствовал в его молчании невысказанный вопрос.

– Вчера вечером прибыл гонец от королевского двора, – пояснил Фицуорин. – Хьюберт Уолтер уступил свой пост юстициария Джеффри Фицпетеру.

Ральф поднял брови:

– Это плохая новость, милорд?

Брюнин поморщился:

– Хьюберт Уолтер даровал мне в королевском суде право на Уиттингтон, но исполнение этого решения было отложено до тех пор, когда Морису Фицроджеру предоставят другое поместье в качестве компенсации. Только теперь я сомневаюсь, что дело сдвинется с места. Мы не ладим с Фицроджером, и он, как человек принца Иоанна, не заинтересован в том, чтобы исполнять волю Уолтера.

Брюнин говорил тихо. В его словах проскальзывала горечь, хотя он старательно ее скрывал.

Вчера вечером он был менее сдержан. К счастью, поскольку посланец прибыл поздно, он доставил письмо к нему в частные покои, где свидетельницей страшного гнева мужа оказалась лишь Хависа.

– Всю жизнь – одни напрасные ожидания, сплошная ложь и нарушенные клятвы! – Рассвирепев, он швырнул кубок через всю комнату и вслед за ним отправил также кувшин, а сундук пнул так сильно, что чуть не сломал себе ногу. – Уже больше трех лет, как Уиттингтон по праву отдан мне, а меня до сих пор заставляют ждать! Надоело уже выглядеть идиотом! Проклятье!

И дабы подкрепить свои слова, лорд Фицуорин швырнул в стену подсвечник, после чего Хависа во весь голос завопила, чтобы он немедленно прекратил. Брюнин в ответ взревел, как разъяренный бык, поднял кулак, некоторое время испуганно разглядывал его, и… вся оставшаяся ярость взорвалась у него внутри, пронзив грудь полосой раскаленного свинца. Брюнин потом смутно припоминал, как сидел на кровати, согнувшись пополам от боли, а Хависа обхватила его рукой, и в глазах жены застыл ужас. К счастью, боль отступила, но, уходя, словно забрала с собой что-то очень важное, оставив в его душе ощущение страшной пустоты.

Хависа не хотела, чтобы Брюнин сегодня утром выезжал из Олбербери, но не могла остановить мужа. Умом он понимал, что жена права, но ничего не мог с собой поделать. Потребность видеть Уиттингтон стала навязчивой идеей, которая изгоняла из головы все остальные соображения. И вот теперь Брюнин сидел под укрытием деревьев и смотрел на замок, пока глаза не заслезились от напряжения.

– Мой отец всю жизнь положил на распри, пытаясь вернуть себе Уиттингтон, – сказал он. – Я был юношей, когда мы потеряли замок, но до сих пор помню, как стоял на стене и смотрел в сторону Уэльса.

– А как случилось, что вы его потеряли? – с любопытством спросил Ральф.

Брюнин начал без выражения, будто рассказывал сказку, которую твердил так часто, что выучил назубок.

– Валлийцы вторглись в Уиттингтон в последние годы правления короля Стефана, пока мы были в Олбербери. Когда мой отец подоспел с солдатами, нападавшие уже захватили замок и вырезали весь гарнизон. – Фицуорин скривился, словно от слов, которые он произносил, у него стало горько во рту. – Их предводителем был Роджер де Поуис. Наполовину нормандец, наполовину валлиец. У него уже имелось к тому времени несколько владений, но Уиттингтон понадобился этому типу, дабы поднять собственный престиж. – Брюнин раздраженно дернул рукой, и его лошадь пошла боком. Он туго натянул поводья, пытаясь сдержать не только коня, но и себя. – Ни у короля Стефана, ни у принца Генриха не было желания затевать войну в Уэльсе, равно как и войну друг с другом. Уиттингтон остался во владении де Поуиса, а нам отдали Алвесто: тогда говорили, что это временно, дескать, после смерти Роджера Уиттингтон нам вернут. – Он глянул на Ральфа. – Все, кто потерял тогда владения, на чьей бы стороне они ни сражались, должны были получить обратно земли, принадлежавшие им во времена Генриха Первого, когда еще не начались распри. Но королевское обещание не стоит и пера, которым оно подписано, – процедил Брюнин. – И теперь я вынужден издали смотреть на то, что принадлежит мне по праву, но, повелением клятвопреступника, находится в руках вора.