Серебряные фонтаны. Книга 2 - Биверли Хьюздон

На следующий день я встала очень рано и час до завтрака поработала в кабинете имения. Поев, я вернулась туда опять, но ненадолго, потому что пришла Берта и сказала, что прибыл Фрэнк. Он приехал рано, как и обещал.

Мы втроем пошли на прогулку, сопровождаемые Неллой. Проходя по дубовому лесу, Флора нашла цветущий кустик фиалок. Присев, она аккуратно собрала маленький букетик и отдала Фрэнку.

– Это тебе, дядя Фрэнк.

– Спасибо, милая Флора. Боже, какой чудесный запах! – Флора зарделась от удовольствия, а Фрэнк тщательно вставил букетик в петлицу мундира.

Мы пообедали вместе, а затем пошли с детьми в мою гостиную. Там Фрэнк сидел и смотрел, как они играют в Ноев ковчег. Когда Роза с Флорой ушли, я позвонила, чтобы подали чай, зная, что Фрэнк сегодня рано уезжает в Лондон, а затем во Францию.

За чаем с поджаристыми гренками мы говорили о Франции. Перейдя на язык своего детства, Фрэнк рассказывал, как няни несут службу в Булонском лесу – каждая в национальной одежде своей провинции. Он рассказал мне, что Мари, идя туда, всегда надевает на свои светлые волосы жесткий бант черного шелка, на красную юбку – черный шелковый передник, а на ее туфлях поблескивают серебряные пряжки.

– Мари сказала мне, что с особой гордостью носит этот костюм, потому что это показывает немцам, что им никогда не сломить Эльзаса, как бы не старались. Интересно бы узнать – ее сыновья сейчас сражаются против нас или им удалось сбежать и присоединиться к французской армии? Бедняги – если их возьмут в плен на нашей стороне, то расстреляют как дезертиров – мужчин из завоеванной провинции, которые осмеливаются сражаться за Францию.

Я содрогнулась, а Фрэнк вновь повернул разговор к своему прошлому. Он так живописно рассказывал, что я словно побывала там вместе с ним. Рассказывая, он наблюдал за моим лицом, и если видел, что я не понимаю какое-то слово, повторял его по-английски, а затем снова переходил на родной язык.

– Ты не обижаешься, Эми? Мне нравится разговаривать с тобой по-французски, – улыбался он. – Кроме того, я научу тебя правильно произносить слово «ты».

– К чаю меня одевали в праздничную одежду и вели вниз к маман, а она кормила меня тонкими ломтиками гренок с джемом, – рассказывал Фрэнк. – Если я ронял одну из них на свою чистую матроску, она только смеялась. А по воскресеньям, когда приходили ее тетки, подавали пирожные – шоколадные эклеры, набитые кремом, молочные трубочки, кремовые пышки, сладкие палочки, которые таяли во рту. Мне разрешали взять только два, и я долго глядел на них, выбирая, а маман терпеливо ждала, пока я выберу, – он засмеялся. – Ах, какие были деньки – к моим услугам были две красивые женщины, чего же еще хотеть любому мужчине? – он искоса глянул на меня и улыбнулся. – Я избалован, Эми, безнадежно избалован.

После чая Фрэнк снова заговорил по-английски, а вскоре, ему пришло время уезжать. Когда я тяжело поднялась со стула, он сказал:

– Не спускайся вниз, давай попрощаемся здесь. Я протянула Фрэнку руку, но он покачал головой:

– Нет, Эми, не так. Иди сюда, – Фрэнк бережно обнял меня, и я почувствовала его губы на своей щеке, затем он чуть отстранился. Однако он все еще держал меня, ожидая и надеясь, но не прося. Я знала, что он не попросит, поэтому первая потянулась губами к его рту. Мы поцеловались нежным поцелуем разлуки. Наконец Фрэнк отпустил меня и повернулся, чтобы уйти, но у двери оглянулся и ненадолго остановился, глядя на меня. Взявшись за дверную ручку, он сказал, так тихо, что я едва расслышала слова:

– До свидания, Эми – моя золотая девочка, та, что могла бы быть моей, – затем он открыл дверь и вышел.

Глава сорок седьмая

Я сидела в тишине своей гостиной. Темнело, но я не включала свет. Я снова вспоминала женщину, о которой рассказывала мне медсестра – она любила двоих мужчин, но ей было легче, потому что тогда не было войны.

Наконец во мне зашевелился ребенок, энергично толкаясь, напоминая о своем присутствии. Мой ребенок – ребенок Лео. Я встала на дрожащие ноги и пошла в детскую. Роза вышла мне навстречу на своих пухлых, крепеньких ножках, и я привлекла её к себе, ища утешения. Затем подошла и Флора, требуя внимания, и так прошел вечер.

Прибыло письмо от Лео – оно все еще было написано чернилами, и я почувствовала, что ослаб один из обручей сковывавшей меня тревоги. Позже пришла почтовая карточка на имя Флоры: «Вернулся в резерв, в довольно-таки милую деревню, правда, в это время года здесь чертовски холодно». Второй обруч тоже немного ослаб. Фрэнк, видимо, вспомнил, что обращается к пятилетнему ребенку, и вычеркнул слово «чертовски», но очень тонкой линией, и я легко прочитала его. Затем он добавил: «Передай маме, что я очень признателен ей за гостеприимство. С любовью, дядя Фрэнк». Однако, «дядя» было написано мелко и без нажима. Мне хотелось написать ответ, но я сознавала, что не должна этого делать. Я поцеловала Фрэнка на прощание, этого должно быть достаточно.

Еще одна телеграмма пришла в село – кузен Джима Лен был ранен. Его привезли в Бристоль, и мать поехала навестить его. Назад она вернулась ободренной:

– Могло бы быть и хуже, моя леди. У него ранена только рука – вся перевязана, и он говорит, что очень больно, но так рад вернуться домой, что не придает этому значения.

Все вокруг говорили друг другу: «Вы слышали хорошие новости о Лене Арнольде?» Я подумала, как бы все были потрясены, если бы это случилось два года назад – но теперь мы были просто счастливы, что он жив и не искалечен.

Восемь солдат-пахарей, приехавших вскоре, тоже были очень жизнерадостными: «Лучше, чем во Франции, а, ребята?» Однако мистер Арнотт был не так доволен, потому что они уже пропустили лучшую часть пахотного сезона. Он горько жаловался как на их позднее прибытие, так и на неопытность.

– Разве это пахари? – говорил он. – Один из них цирюльник, а другой лотошник – продавал карандаши и ручки, как он мне сказал.

– В таком случае, может быть, и неплохо, что они не прибыли раньше?

Мистер Арнотт уставился на меня, а затем хмыкнул:

– Да, пожалуй, – он покачал головой. – Не знаю, как бы мы справлялись, если бы у нас не было паровых плугов. Дочка Батти Вильямса работает как собака, так-то.

Я взглянула на Неллу, сидевшую рядом со мной.

– Вы хотели сказать, что работает очень хорошо, мистер Арнотт?

– Нет управы на вас, женщин, – проворчал он. – Теперь вы потребуете права голоса.

– Только не я, мне еще не скоро будет тридцать, – отмахнулась я.

Мистер Арнотт на мгновение удивился.