Свет далекой звезды - Александр Чаковский

Павлик поставил правую ногу на металлическую ступеньку, перекинул левую на ребристый квадратик, укреплённый на крыле самолёта, и через мгновение опустился на переднее сиденье кабины — место курсанта.

Завьялов сел позади. Теперь он уже не видел лица Павлика — только его плечи, только покрытый чёрным лётным шлемом затылок и узкую загорелую полоску кожи на шее, между краем шлема и воротником комбинезона. Он не видел глаз Павлика, но знал, что они сейчас впились в многочисленные приборы, укреплённые на щите, — указатели скорости, высоты, поворота и скольжения самолёта, вариометр, радио- и гирокомпас, которые обязан видеть летчик во время полёта.

Он представил себе, с какой решимостью готовится Павлик охватить взглядом все эти приборы во время полёта и одновременно следить за всем тем, что происходит внизу, наблюдать за землёй, — задача, которую не удавалось разрешить ещё ни одному лётчику во время своего первого вылета.

Завьялов улыбнулся. Ещё раз взглянул на узкую, коричневую от загара полоску кожи на шее Павлика и вдруг с необычайной силой, всем своим существом почувствовал, как дорог ему этот парень, готовящийся в первый раз взлететь в небо. В какие-то доли секунды он вдруг вспомнил по-детски наивный вопрос Павлика в тот вечер, когда Завьялов ждал Лизу и торопился на вокзал.

Павлик спросил тогда, может ли это быть, чтобы свет погасшей звезды долгие, бесконечные годы шёл к людям.

«Может, Павлик, может! — мысленно произнес Завьялов. — Этот свет идёт годы, тысячи, миллионы лет. Он проходит сквозь преграды, сквозь метеоритные дожди, пробивая космические туманности, самые чёрные тучи и самые густые облака. Практически он вечен, этот свет далёкой и, может быть, уже погасшей звезды. И не надо думать о том, что звезда погасла. Не надо…»

И всё же ему стало грустно. Он заметил, как дрогнула перед ним ручка управления ещё стоящего на земле самолёта, спаренная с другой такой же ручкой в передней кабине. Это Павлик дотронулся до неё, прилаживаясь, ещё раз повторяя те движения, которым его учили, перед тем как разрешить полёт. Завьялов тоже положил ладонь на толстую, гладко отполированную ручку, — просто так, чтобы проверить свои ощущения. И ему показалось, что этим своим движением он как бы слился с Павликом, с его сердцем, мозгом, со всем его существом, и у него стало легче на душе.

Он взглянул на крылья машины, на две красных звезды на них. Такие же звёзды сопутствовали ему в далёкие боевые годы. Затем он поднял голову и посмотрел в небо, ясное, безоблачное, но уже подёрнутое лёгкой осенней дымкой. Он ощутил неожиданный прилив радости. Прямо перед собой Завьялов снова увидел плечи и голову Павлика. «Вперёд, Павлик, вперёд! Начинается новая жизнь. Вперёд!»

Но всё это он сказал лишь мысленно, а вслух произнёс обычную предполётную уставную фразу, обращённую к людям, стоящим внизу, перед самолётом:

— От винта!..

1962