Свидетель или история поиска - Джон Годолфин Беннетт

Эксперт, молодой и неопытный, поддался слухам, что мой агент Нико раздобыл поддельные документы, чтобы выселить крестьян с табачных полей. Тем не менее, дело уже зашло слишком далеко. Вокруг него была поднята такая шумиха, что закрыть дело — значило уронить престиж греческих властей, и более того, значительно усилить наше положение, поскольку это бы означало, что наши документы подлинные. Подделки или фальсификации документов не было, но местное регистрационное отделение по просьбе Нико выдало удостоверенные копии, чего, согласно инструкции, они не должны были делать. Нико действовал по закону, но он убедил регистраторов предпринять неосторожные действия.

Пока я был в тюрьме, меня регулярно навещали жена и мать. Моя мать была очень огорчена. Она ничего не понимала в происходящем, и ни у кого не находилось времени толком все ей объяснить. Один из моих содиректоров Ширли X. Дженкс прибыл из Лондона для соблюдения интересов Эгейского треста. Он посоветовал моей матери немедленно возвращаться в Англию. Она решила отправиться к сестре во Флоренцию, и он посадил ее на пароход раньше, чем моя жена успела вернуть ей уверенность. Она была расстроена не фактическим событием, а потому, что боялась, как бы я не унаследовал слабость моего отца, который вечно влипал в разные истории, когда мы были еще детьми.

Мои адвокаты предлагали различные способы освобождения. Один из них предполагал, что греческие власти закроют дело, если я покину страну. Это было неприемлемо, так как подразумевало отказ от наших притязаний безо всякой веской на то причины. Другой, еще более дикий путь — обвинить беднягу Нико, томившегося в тюрьме в Кавалле, во взяточничестве и коррупции, а меня объявить невиновным как находящегося в неведении относительно действий моего агента. Не было никаких данных в пользу того, что Нико действовал с помощью взяток, поэтому было бы несправедливо взвалить на него всю вину. В действительности, я был убежден, что Нико скорее прибегал к помощи бутылки вина или другой столь же невинной плате. Он даже не получал от меня денег, достаточных, чтобы платить взятки.

Затем было предложено, чтобы я был освобожден под залог. Казалось, что это просто, но тут на сцене вновь появился Аристиди Георгиадес. Он осознал совершенную им ошибку и настаивал на использовании того замешательства, в котором находилось греческое правительство, для того, чтобы форсировать признание подлинности спорных документов. Он горячо Доказывал, что я должен быть освобожден без всяких условий. Несколько недель переговоров не принесли желаемого результата. Жена взяла ситуацию в свои руки. Ее греческая приятельница, работница Красного Креста, заверила ее, что я легко могу имитировать болезнь, власти испугаются и тут же освободят меня. Я не хотел соглашаться с предложенным ею способом. Мне нужно было сделать вид, что у меня приступ аппендицита, описать соответствующие признаки, и желательно иметь высокую температуру. Последнего можно было добиться без труда, выпив немного йода за несколько часов до врачебного осмотра.

Единственным местом, где тайно можно было выпить йод, была уборная, о которой я не упоминал, поскольку нет слов для ее описания. Предполагалось, что заключенные должны чистить уборную, но их никогда не проверяли, и оставалось только удивляться, как те заключенные, которые ее посещали, не подхватывали серьезные болезни. Признаюсь, я боялся. Меня предупредили, что несколько первых минут будут неприятными, но в целом йод не принесет никакого вреда, но я слабо верил в успех нашего предприятия. Однако я обещал попытаться и при первой возможности спустился в ужасное отхожее место и выпил нужное количество. Казалось, йод сжег слизистую глотки, я задохнулся и с минуту не мог дышать. Меня зазнобило, и, когда я с трудом добрался до кровати, у меня были все признаки острой лихорадки. Доктор должен был приехать ко мне через два часа, но, прождав четыре, я узнал, что ему что-то помешало и он придет только на следующий день.

Мысль о повторении представления подкосила меня, и, должно быть, я действительно выглядел больным, так как начальник тюрьмы встревожился и послал за тюремным врачом. Поскольку было задумано, что меня должен осмотреть независимый врач, я отказался и провел пренеприятнейшую ночь. Однако к утру действие йода прекратилось, и я смог выйти к своей жене, пришедшей навестить меня. Она ужаснулась моему виду, но вышла и вскоре вернулась с еще одним пузырьком йода, чувствуя, что любой ценой должна вытащить меня из тюрьмы.

Нелегко хладнокровно подвергать себя физическим страданиям, и я все еще боялся, что что-нибудь сорвется. При мысли о том, что я вновь окажусь в том отхожем месте, я испытывал непреодолимую тошноту. Но и такой опыт также до некоторой степени способствовал отделению внутреннего от внешнего. Я начал ощущать внутреннюю невовлеченность в страдания физического тела, с которым столь скверно обращались, и к тому времени был способен относиться ко всему происходящему так, словно бы это меня не касалось. Уловка удалась. В тот же вечер было выдано заключение о необходимости медицинского лечения, и меня перевели в больницу. Моя жена, в те дни перенесшая тяжеленный бронхит, ни разу не пропустила времени посещения тюрьмы и скрывала от меня свои страдания, так что я узнал о ее болезни только после освобождения. Моя мать уже уехала во Флоренцию к сестре на виллу Лемми.

Затем начались длительные маневры, чтобы начать судебное разбирательство. Греческие чиновники делали все, чтобы затормозить движение дела. Пока они тянули время, невозможно было продолжать переговоры, и, хотя Министерство Общественных работ благосклонно относилось к ирригационному проекту, оно не могло действовать без учета интересов беженцев, которые осели на нескольких фермах.

Эксперт закончил свои исследования и не нашел никаких свидетельств в пользу подделки. Тем временем Нико Николопулюс умер в Кавалльгкой тюрьме при невыясненных обстоятельствах, по официальной версии, от сердечной недостаточности, что вполне могло быть и правдой. Я был очень опечален сообщением о смерти Нико, так как не смог добиться его освобождения под залог и дал себя убедить адвокатам, которые утверждали, что ему лучше оставаться под стражей как жертве несправедливости.

Для оказания давления на греческих влиятельных людей мне посоветовали пожить в Кавалле, где в малом суде должно было слушаться дело. Мы с женой провели в этом маленьком греческом порту шесть-восемь недель. Греки обладают изумительными способностями грезить о великом, даже когда факты свидетельствуют о нищете и бессилии. Это было их силой, как, например, во времена Байрона, когда они первыми из покоренных султаном народов сбросили турецкое иго. Но иногда это выглядит просто смешно. Как-то раз мы