Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова - Петр Александрович Дружинин

В связи с книгой о Бестужеве хочется вспомнить и другое имя, которое должно быть названо хотя бы из уважения. Речь о Вере Львовне Штейншнайдер (1903 – ок. 1980), окончившей историческое отделение ЛГУ (1924), в 1925–1930‐м сотруднице изобразительного отделения ГИИИ, с 1939‐го по 1949‐й – зав. научным архивом Академии художеств, с 1953‐го по 1962‐й – зав. фондами и хранителе отдела рукописей Театральной библиотеки в Ленинграде[392]. С ней Зильберштейн познакомился, видимо, в 1940‐е годы, когда совместно с И. Э. Грабарем готовил тома «Художественного наследства»[393], и с того времени вплоть до конца 1970‐х Вера Львовна работала на «Литературное наследство» и лично на Зильберштейна. Роль ее в создании книги «Художник-декабрист Николай Бестужев», как нам представляется, была значительной, иначе не объяснить, почему ей посчастливилось войти в 1977 году в перечень тех немногих, кому автор выразил-таки признательность: «В заключение сердечно благодарю тех, кто помог мне в работе над этим изданием: К. П. Богаевскую, Н. Б. Волкову, М. П. Султан-Шах, А. Д. Фатьянова, Т. Г. Цявловскую и В. Л. Штейншнейдер»[394]. Но к третьему изданию (1988) Вера Львовна уже умерла, так что и ее имя со спокойной душой было заменено на имя иркутского искусствоведа, директора Музея декабристов Е. А. Ячменева.

О том, какие истоки внутри Зильберштейна вылились текстом «Подмена сути!», можно лишь догадываться; но нельзя забывать того, какую исключительную известность имел среди своего поколения автор «Большого Жанно», как было трудно купить его книги, каким счастьем было попасть на его лекцию или встречу с читателями… А ведь Эйдельман не был ни доктором наук, ни лауреатом, оставаясь до конца жизни лишь «автором некоторых вполне добротных исследовательских работ», как его именует маститый читатель…

Статья Зильберштейна оказалась столь неординарной, что инцидент обсуждался даже в далеких от литературоведения кругах. Скажем, известный карельский уролог, доцент медицинского факультета Петрозаводского университета и любитель современной литературы В. Л. Дробнер (род. 1928) пишет в своих мемуарах:

Когда в роли куратора студенческой группы я встречался со студентами в общежитии, то знакомил их с историческими произведениями писателя Натана Эйдельмана («Вьеварум», «Апостол Сергей», «Большой Жанно», «Мгновенье славы настает» и др.), привлекая для литературных обзоров сотрудников университетской библиотеки. Вместе с тем мы обсуждали дискуссию, которая велась в 80‐х годах на страницах «Литературной газеты» между двумя противниками-литературоведами Н. Эйдельманом и И. Зильберштейном[395].

Показателен и случай с Ю. М. Лотманом в ноябре 1984 года, то есть почти через год после статьи Зильберштейна, явно отражающий эти настроения:

Был я в Питере, выступал в Доме писателей с лекцией. Народу набилось много. А в первых рядах сидели Лихачев, Ямпольский, Бялый и Максимов. Я даже малость струхнул, но, кажется, ничего. Поскольку было много писателей, которые, избалованные андрониковщиной и эйдельмановщиной, думали, вероятно, что я сейчас начну их веселить – шпаги глотать, по канату ходить и байки рассказывать, я разозлился и прочел лекцию зело теоретическую, без примеров (были надуманы всякие забавности, но я их жестко выкинул все – как говорил старшина, «тут не университет, надо головой работать»). Ничего, сделали вид, что поняли. А записки, в основном, такие: «Как Вы относитесь к Наталье Николаевне?», «Как Вы относитесь к Эйдельману и Зильберштейну?» и пр.[396]

Здесь мы должны сказать о том, что тогда Юрий Михайлович, в отличие от Натана Яковлевича, был хорошо знаком преимущественно специалистам по истории русской литературы, но уж точно не широкой публике. Общенародная известность пришла к Лотману позднее благодаря телевизионному циклу «Беседы о русской культуре», задуманному в 1976 году по инициативе Евгении Хапонен – выпускницы кафедры в Тарту 1971 года, поступившей на работу на Эстонское телевидение. Запрет на публичные выступления, который лежал на Лотмане, позволил осуществить этот замысел лишь десять лет спустя. Осенью 1986 года была записана первая передача, всего же на протяжении пяти лет, с 1986‐го по 1991‐й, было записано 35 лекций, разделенные на пять циклов[397]. Когда в 1988 году «Беседы» стали транслироваться Центральным телевидением, к Лотману пришла всенародная слава. (Последняя передача, записанная в 1991 году и вышедшая в эфир в 1992‐м, была, кстати говоря, посвящена Ивану Пущину. Имя Эйдельмана в ней не упоминалось.) Так что история рассудила иначе, и ныне, благодаря записи на видеопленку, доступны и востребованы лекции Лотмана, а вот устные выступления Эйдельмана практически стерты из памяти. Отдельно нужно отметить и то, что в недавно вышедшем большом сборнике избранных статей Эйдельмана «Сказать всё…»[398] сказано, увы, далеко не всё: там нет ни одного образчика его устной речи. Даже прекрасная лекция о Пушкине, прочитанная ученым в 1984 году слушателям Высших режиссерских курсов, записанная тогда на магнитную ленту и потому сохранившаяся и даже в 1999 году опубликованная[399], не была туда включена, а ведь остается еще много вовсе неопубликованных фонодокументов, которые ждут своего слушателя.

Стояла ли за громким выступлением Зильберштейна иная причина, кроме клокотания в груди? Ведь он, будучи честолюбцем, постоянно ощущал, что его заслуги перед советской культурой не имеют адекватной оценки со стороны власти. Академическая карьера у него не задалась, поскольку в довоенные годы он карьеру в научной области еще не делал, сознательно уйдя в журналистику (как мы сказали, кандидатскую он защитил в 1943‐м), а после войны уже был не в силах тягаться с теми, кто только ради карьеры в науку и пошел. Однако на горизонте забрезжила важная дата: в 1984 году деятелей литературы ждал полувековой юбилей Союза писателей СССР, к тому же еще были свежи и пока действенны щедрые брежневские традиции по награждению орденами и медалями; не было секретом, что партия будет отмечать достойных. И вот здесь Зильберштейн довольно неожиданно, поскольку вступил в Союз писателей только в 1968‐м[400], смог оказаться среди награжденных и получить свой второй орден[401]. Как ни прискорбно это было, но ему выпали «веселые ребята» – так в народе называли орден «Знак Почета» (по причине изображения на нем рабочего и работницы), последний с конца табели о рангах советских орденов. Массовое награждение им литераторов по случаю 50-летия Союза писателей СССР (указ от 16 ноября 1984 года) породило массу шуток и кривотолков; наиболее примечательный и острый текст был написан эмигрантом Борисом Хазановым, который характеризует «Знак Почета» как