Последний козырь - Алексей Кондаков

…Через час генерал Шатилов докладывал главнокомандующему:

— Петр Николаевич, скоропостижно скончался от сердечного приступа генерал Домосоенов Антон Аркадьевич. Перед смертью сказал: «Эмиграция? Нет, только Россия».

— Сердца всех нас устремлены к России, — задумчиво произнес Врангель. — Приготовьте приказ о награждении генерала Домосоенова орденом Николая-чудотворца первой степени за безупречное служение и преданность России.

— Он, вероятно, имел в виду иную Россию.

— Все равно. Пусть все считают, что он мечтал о единой и неделимой России.

— Разрешите, Петр Николаевич, доложить еще и о другом…

— Пожалуйста, Павлуша.

— Сегодня ночью я передал приказ арестовать полковника Богнара. В отделе и на квартире его не обнаружили. Исчез и его катер.

Врангель безразлично отмахнулся:

— Ну и слава богу. Когда враги исчезают сами — это облегчает тяжесть борьбы и забот. К сожалению, это делают только слабые, недостойные враги.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В знойный полдень пароход вошел в Сухумскую бухту. Через иллюминатор был виден клин морской глади, отрезок пенящейся береговой линии и утопающие в зелени улицы города. Павел Алексеевич неторопливо застегнул мундир, поправил кобуру нагана.

— До обеда жди меня здесь, — сказал он Саше. — Если не вернусь, отправляйся со всем нашим скарбом в комендантский взвод.

— Слушаюсь, Павел Алек… извините, господин полковник.

Наумов улыбнулся.

На палубе возле капитанского мостика стояли Трахомов и чиновник в кремовом костюме из легкого твида. Был он со стороны чем-то похож на трость с массивным набалдашником — сам тонок, а голова крупная, тяжелая.

— Кавказ, — убежденно говорил Трахомов, — это когда все клокочет: в море, в горах и в душах людских. Это как на картине Айвазовского «Буря у берегов Абхазии» или у Лермонтова в поэме «Мцыри».

Наумов подошел к ним, поздоровался.

— А-а! Павел Алексеевич!.. Рад тебя видеть. Знакомьтесь. — Трахомов положил руку на плечо Наумову и повернулся к чиновнику: — Это мой разлюбезный друг Павел Алексеевич Наумов. Больше о нем добавить нечего. Серого происхождения человек. А вот день не вижу — тоской исхожу. Не ценит этого, сукин сын.

Человек в костюме из твида представился полковнику:

— Весьма рад познакомиться с вами, Павел Алексеевич. Юрисконсульт министерства иностранных дел Мышлаевский Зиновий Акимович.

Трахомов счел нужным добавить:

— Зиновий Акимыч — человек благородных кровей. Их высокопревосходительство генерал Мышлаевский — его непосредственный производитель. Правильно я говорю, нет?

Губы Мышлаевского дрогнули, вытянулись, но он промолчал.

«Не тот ли это генерал Мышлаевский, что возглавлял во время германской войны комитет по металлургической промышленности?» — подумал Наумов и решил спросить об этом, чтобы сгладить неприятное впечатление от трахомовского откровения.

— Имя вашего батюшки часто упоминалось на страницах газет, когда публиковалась информация об особом совещании по обороне. Если это он…

— Он самый. Мой родитель, знаете ли, мечтал видеть сына в мундире генерального штаба с серебряным аксельбантом, но судьбе угодно было напялить на меня сюртук главного инженера Бочманского завода товарищества «Эмиль Липгарт», и, как знать, если бы не эта российская гекатомба…[23]

Однако господин Мышлаевский не счел нужным говорить об утраченных надеждах и, повернувшись к берегу, задумчиво сказал:

— Абхазия… Владение светлейшего князя Шервашидзе.

— Дерьмо, а не человек, смею вам заметить, — вспыхнул вдруг Трахомов. — Коровий помет: в сыром виде долго воняет, в сухом — быстро сгорает… Когда бросишь в огонь. Сам не воспламенится.

— Что это вы на него так? — осуждающе спросил Наумов.

— Князь, особенно если это крупный владетель, должен быть предводителем войска, а не собутыльников. Он должен драться против большевиков, а не оплакивать пьяными слезами крах самодержавных устоев. Верно я говорю, нет?

Пароход подошел к рейду — месту якорной стоянки. Старший помощник скомандовал:

— Отдать якорь!

Послышался стук скинутых стопоров, цепь загрохотала в клюзах, раздался гулкий плеск воды от падающего якоря… К борту подошло несколько магун,[24] рейдовый катер прибуксировал лихтер.[25] Как только закончили «травить» якорь, они начали швартоваться под погрузку.

«Странно, — подумал Наумов, — по приказу пароход должен приступить к разгрузке не сразу по прибытии, а с наступлением темноты. Что бы это могло значить?»

Это было тем более непонятно, что рядом на рейде загружалось американское судно «Фабари». То самое судно, которое недавно доставило в Севастополь из Нью-Йорка четыреста тридцать шесть пулеметов «кольта», более трех тысяч винтовок, два с половиной миллиона патронов и большое количество военного имущества. Теперь его люки, словно пасти морского чудовища, заглатывали в свое чрево штабеля ценных сортов леса, ящики ароматного грузинского чая, рулоны ковров, паласов и тюки золотого руна.

Видно было, что на «Фабари» торопятся закончить погрузку, но перевозка товаров от грузовой пристани к пароходу тормозится из-за нехватки рейдовых катеров, баркасов, лихтеров, шлюпок, магун. И несмотря на это, часть их перебросили для разгрузки парохода под трехцветным флагом России… «Неужели время выступления колонны изменилось?»

На борт поднялся сухопарый офицер. Его сопровождал молоденький подъесаул.

— Начальник перевалочной базы подполковник Дзюба, — с достоинством представился офицер. — С благополучным прибытием, господа.

После обмена приветствиями Мышлаевский спросил:

— Вы, подполковник, первый, кого мы увидели на земле древней Колхиды. Простите, пожалуйста, нас: чем она сейчас живет?

Дзюба поморщился, поежился, будто его заставляют съесть зеленую сливу.

— Плохо говорить о плохом, господа.

— И все-таки, очень коротко…

Комендант картинно развел руками:

— Ну какое, скажите, нормальное правительство может заключать дружественные договоры и с англичанами (они стремятся колонизировать страну), и с крымским правительством, и с Советской Россией?

— С Советской Россией? — опешил Трахомов. — Да это же… — последовал яростный мат.

Мышлаевский медленно повернулся, осуждающе покачал головой:

— Все, что вы этим сказали, не раскрывает существа дела. Но если вы желаете знать, то могу вас информировать, — сказал он и, не ожидая ответа, продолжал — Седьмого мая сего года между так называемой ЭР-СЭ-ФЭ-СЭ-ЭР и Грузией заключен мирный договор. Ной Жордания взял на свое правительство обязанность разоружать и интернировать в концентрационные лагеря наши войска, находящиеся в Грузии, а также обязался удалить из страны английские войска.