Заколдованная рубашка - Н Кальма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тосканцы и сицилийский батальон действовали с особенным усердием. После стычки, длившейся несколько часов, они возвращались перевести дух и потом вновь шли в дело.
В ту самую минуту, когда я подъезжал к батарее, там случился один из тех кризисов, которыми часто решается судьба сражений. Две роты, удерживавшие натиск кавалерии, истощенные жаждой и усталостью, пошатнулись и в беспорядке побежали. Уже слышался топот, крик и бряцание, уже можно было разглядеть усатые рожи драгун королевы, которые летели на нас и гнали по пятам убегавших. Минута — и все бы пропало.
«Гарибальди! Гарибальди!» — калатафимский герой словно с неба свалился в это мгновение. Присутствие любимого вождя вдохновило всех. «Viva l'Italia!» И все, что могло еще стоять на ногах, выбежало из батареи, несмотря на град пуль, на ядра, свиставшие и рассекавшие воздух по всем направлениям. Мильбиц, раненный в ногу осколком гранаты, ходил между рядами. Гарибальди, как заколдованный, был спокоен и невредим среди всеобщего движения. Вдруг меня осыпало искрами и песком: будто миллионы булавок вонзились в тело, потемнело в глазах, и я грянулся наземь…
42. Племянник кардинала
На рассвете зазвенели ключи, дверь камеры открылась, и чей-то голос сказал:
— На допрос.
Александр с трудом очнулся от крепкого и тяжелого сна. Со времени его ухода из Парко не прошло и суток, а столько событий! Трудный переход по горам, арест в траттории красотки Ренаты, побег и снова арест в доме Мерлино — да всего этого было бы достаточно, чтобы наполнить целую жизнь!
В тюрьме он надеялся, что увидит Марко Монти и Пучеглаза, но лейтенант, который сам привел его, шепнул что-то дежурному начальнику, и тот с великими предосторожностями отвел его в одиночку. Одиночка была тесная и темная, и в ней почему-то сильно пахло чесноком, которого Александр терпеть не мог. Но он до того устал от всех приключений этого дня, что, почти не обратив внимания на запах, тотчас повалился на тощий соломенный тюфяк и заснул.
Тюрьма в Палермо была старинная — низкая и сырая, с бесконечными сводчатыми коридорами и какими-то темными закоулками. В ней было заключено множество патриотов. Пока два тюремщика вели Александра по извилистым переходам, он твердо решил сказаться русским и, притворившись, что не знает ни слова по-итальянски, не отвечать ни на один вопрос. О том, что будет с ним дальше, Александр почти не думал. Гораздо больше тревожил его вопрос, где теперь его товарищи — Марко и Пучеглаз. Довели их до тюрьмы и поместили здесь же, в одной из соседних камер, или они тоже попытались бежать и оказались счастливее? Что, если ополоумевшие от неожиданности и злости солдаты после побега Александра вдруг пристрелили их на месте? От этой мысли все внутри Александра похолодело. Он застыл было, но толчок прикладом в спину привел его в себя.
— Пошевеливайся, бандит! — бросил ему один из тюремщиков.
В конце одного из коридоров виднелся слабый свет. Тюремщики открыли незаметную дверь и ввели Александра в низкую, затхлую комнатку с залитым чернилами столом, за которым сидел неряшливый рыжий человек, похожий на писца. И вдруг все в Александре радостно встрепенулось: на скамейке, у самых дверей, сидели рядышком два его товарища — Монти и Пучеглаз.
Увидев Александра, оба они вскочили и бросились к нему:
— Так и ты здесь? Они тебя таки схватили?
— И вы здесь, друзья? — раздалось с обеих сторон.
Тюремщики поспешили вмешаться:
— Молчать! Всякие разговоры между заключенными воспрещены!
— Да ведь мы не разговариваем, синьоры тюремщики, мы только обняться хотим. Давно не виделись с земляком, — сказал Лоренцо, а сам между тем глазами, губами, носом, всей подвижной физиономией спрашивал Александра: «Ну как?! Удалось пересказать письмо?»
И конечно, Александр тотчас же незаметно просигнализировал: «Все в порядке. Выполнил».
Пучеглаз просиял, хлопнул себя по коленке и вдруг во все горло заорал:
Я хромой, и я немой,Гол я летом и зимой.Но богатого синьораЯ богаче буду скоро…
Подбежал тюремщик и влепил ему здоровенную затрещину.
— Ты что, спятил? Петь — в тюрьме?!
— Да за что вы меня, синьор тюремщик? — защищался Пучеглаз. — Вы же сами сказали, что запрещаете разговаривать. Вот я и не разговариваю, а пою. Про пение вы же ни слова не говорили. — И Пучеглаз скорчил глупейшую физиономию деревенского увальня.
Монти, который тоже подметил знак Александра и очень обрадовался, принялся вдруг от всей души хохотать. За ним и Александр закатился смехом. Все трое чувствовали себя мальчишками, которые удачно натянули нос врагу. Тюремщики возмущенно косились на трех развеселых арестантов.
— Вот погодите, бандиты, сейчас придет самый главный начальник, полковник Орланди, он вам покажет пение с музыкой! — пригрозил один из них.
И, как бы в ответ на его слова, открылась дверь, и вошел «главный начальник».
Взглянув на вошедшего, Пучеглаз и Александр остолбенели. Монти же, который сначала посмотрел с довольно безразличным любопытством, внезапно вздрогнул и тоже впился в него глазами.
«Главный начальник», рослый, статный, в красно-синем мундире полковника королевских войск, разговаривал с двумя сопровождавшими его младшими офицерами и не обратил внимания на арестованных. Один из молодых офицеров был тот самый лейтенант, который задержал «маляров» и после захватил в доме Мерлино Александра Есипова. Очевидно, теперь ему предстояло быть свидетелем.
Полковник левой рукой взял у писца какие-то бумаги, неторопливо, тоже левой рукой, отстегнул саблю от пояса и только после этого взглянул на арестованных.
Он застыл. Но в следующее мгновение буйное, безудержное торжество загорелось у него в глазах, растянуло до ушей сухой рот, а пальцы, только что деловито перебиравшие бумаги, пустились в развеселый пляс. Полковник не торопился. Минута, две минуты, три, пять минут протекли, а он и не думал приступать к допросу. Он с наслаждением смотрел на Александра, и Александр ясно читал в этом взгляде свою судьбу. Вот когда Датто утолит свою ненависть, рассчитается с ним за Лючию!
Наконец полковник заговорил.
— Вы присутствуете, тененте, при встрече старых знакомых, — сказал он совершенно счастливым голосом. — Это люди действительно из банды Галубардо, как они его называют. И вероятно, здесь, в Палермо, они появились неспроста. Мы это скоро выясним. Признаюсь, тененте, когда вы доложили мне, что пойманы три лазутчика Гарибальди, я вам не слишком поверил. Думал, очередная утка, из тех, к которым так склонен наш милейший синьор Манискалько. И вот вынужден теперь принести вам свои извинения…
— Что вы, помилуйте, полковник Орланди! — пробормотал польщенный лейтенант.
Пучеглаз крякнул.
— Ну, амико, теперь я сам вижу, насколько выгоднее служить королю, заявил он самым серьезным тоном. — Подумать только: не прошло и недели, как этот вот раззолоченный левша был у нас капитаном Датто, а теперь гляди — полковник Орланди! Тут поневоле задумаешься, а не перейти ли и впрямь на службу к королю? Вдруг меня из сержанта Пучеглаза сразу пожалуют в герцоги Сфорца!
Покрасневший Датто сделал вид, что ничего не слышал. Он рылся в бумагах. Зато лейтенант, видимо, чувствовал себя как на иголках и беспокойно ерзал на своем месте.
Пучеглаз, как и Александр, понимал, что встреча с Датто здесь, в Палермо, означает для него и для обоих его товарищей конец, и конец без сомнения мучительный. Вон каким змеиным взглядом смотрит левша на синьора Алессандро… Но ни за что на свете не дал бы Пучеглаз врагу насладиться хотя бы минутой их слабости. Вот он и сыпал едкими остротами, а сам поглядывал на друзей: как они, не приуныли?
Однако Лоренцо мог быть спокоен: ни Александр, ни Марко Монти не выказывали и тени беспокойства. А Марко как будто рвался тоже что-то высказать.
— Ух, какой важный мундир! — с восторгом говорил Пучеглаз. — Сколько золота! Какие пуговицы, точно жар горят! Ради одного такого мундира, чтобы только покрасоваться в нем перед девушками, пойдешь и на подлость, и на измену! Конечно, бывает и так: заработаешь себе изменой мундир, а и он не поможет: не желает девушка с тобой знаться, и уж тут, сколько бы ни было у тебя золота, повернется она к тебе спиной…
Это был удар по самому больному месту.
Датто передернулся, махнул рукой тюремщикам:
— Ну-ка, заткните глотку этому весельчаку! Слишком уж он разговорился!
Оба тюремщика, хорошо знающие свое дело, мигом набросились на Пучеглаза, повалили его и засунули в рот что-то вроде кляпа.
— Какая подлость! — с отвращением сказал Александр. — Пользоваться тем, что человек безоружен…
Тюремщики тотчас бросили Пучеглаза и устремились к нему.
