Хоббит, который слишком много знал - Вадим Проскурин

Мусиор оказался совсем непохож на Буридана. Пожилой мужчина, совершенно седой, огромного для халфлинга роста, всего на полголовы ниже Лорен, он говорил сочным густым басом, совершенно нетипичным для халфлингов, и, вообще, по нему сразу было видно, что перед нами не прирожденный чиновник, а воин, которого обстоятельства заставили стать чиновником. Мы разговорились, и выяснилось, что Мусиор был вождем Торвелла еще до того, как хозяева вступили в пределы Аркануса. Мусиор лично наблюдал пришествие Оберика, он видел своими глазами, как невероятно яркая молния ударила в лес, как вспыхнул великий пожар, а когда он угас, взорам изумленных халфлингов открылась башня, нимало не пострадавшая от огня. Оробевшие халфлинги вошли в башню, они медленно и настороженно поднимались по лестнице, и навстречу им вышел великий Оберик и произнес исторические слова: «Стучаться надо, уроды». Потом Оберик спросил, кто здесь думает, что он самый главный. Мусиор вышел вперед, и Оберик назначил его бургомистром города. Мусиор спросил, что это означает, а Оберик сказал, что Мусиор должен привести на выжженную поляну вокруг башни сто сорок халфлингов-воинов и пятьсот халфлингов-жителей, воины должны обучаться воинскому мастерству, а жители должны строить дома, ковать оружие для воинов и обеспечивать всем необходимым башню Оберика, а также Круг Призвания, который гости не заметили, поскольку он находился с другой стороны башни. И такая сила исходила от Оберика, что халфлинги не дерзнули ему перечить, и все вышло так, как он повелел. Оберик заперся в башне и больше никогда не выходил из нее. По ночам часто видели, как в окнах, что у самой вершины башни, мерцает призрачный колдовской свет, но никто не знал, что там происходит. И в тот же день в Торвелл явились первые дети Творца — сын и дочь. А потом дети Творца являлись каждый день, иногда по двое, а иногда по трое, а месяца через три Круг Призвания озарился мертвенно-белым светом, и явился магический дух, бесцветный и страховидный. Он скрылся в лесах на северо-западе, а еще через два месяца Оберик повелел Мусиору собрать триста халфлингов и отправить их на север основывать новый город. Это заняло больше времени, чем поначалу ожидалось, но в июле тысяча четыреста первого года город Миреан все-таки был основан. А потом случилось много разных событий, на карте Аркануса появлялись один за другим новые города и поселения халфлингов, Торвелл рос, строились новые здания, набирались новые когорты воинов, в Круг Призвания являлись герои, твари и наемники, город опоясался стеной и вознесся в небо башней собора и башней гильдии алхимиков, и за тридцать три года Торвелл, как и вся страна великого Оберика, достиг истинного процветания, и Мусиор горд и счастлив, что ему довелось находиться в самом начале славной истории великого хозяина и наблюдать плоды его великих трудов.

Бесконечно долгое время я выслушивал все это — сперва мне было интересно, а потом перечисление многочисленных великих дел великого Оберика стало меня утомлять. И когда Мусиор, спохватившись, сказал, что нам давно пора в башню, я даже почувствовал некоторое облегчение.

18

Издали башня Оберика выглядит величественно, а вблизи она просто подавляет. Футов триста в высоту, каждая из сторон квадратного основания не меньше пятидесяти футов в длину. Абсолютно гладкие и ровные стены примерно на половине высоты перерезаны двумя узкими параллельными карнизами, опоясывающими башню по всему периметру. Дальше идут такие же гладкие и ровные стены, и лишь у самой вершины они прерываются кольцевым балконом, выше которого только узкие стрельчатые окна и шатровая крыша. Там находится заклинательный покой Оберика, в котором никогда не бывал ни один смертный, посетителей Оберик принимает в приемной, которая находится двумя этажами ниже.

Мы почти вплотную подошли к массивным дубовым дверям, когда я понял, что все время меня беспокоило в облике этой башни. К ней совершенно не липнет грязь.

Мусиор подошел к дверям и трижды дернул тонкую, но прочную веревку, уходящую в круглое отверстие под притолокой и скрывающуюся где-то наверху. Выждав с минуту, он пробормотал что-то неразборчивое и решительно потянул на себя тяжелую створку. Мы вошли в башню.

Полная, абсолютная и беспросветная темнота, нарушаемая только лучом света, падающим в темное нутро башни через распахнутую створку двери. Но вот яркая вспышка озаряет тьму, в руках Мусиора появляется факел, — откуда он его взял, интересно? А, понятно откуда, тут их с десяток вставлено в специальные кольца на стенах. Мусиор захлопывает входную дверь, и теперь только мерцающий свет факела разгоняет темноту. Мы начинаем бесконечное восхождение.

Странно, изнутри башня кажется гораздо меньше, чем снаружи. То ли очередные искажения пространства, то ли между узким штреком, в котором извивается винтовая лестница, и наружными стенами есть какие-то помещения. Непонятно.

Мы поднимаемся и поднимаемся, я никогда не считал себя слабым и невыносливым, но поддерживать правильный ритм дыхания все труднее. Я мог бы укрепить силы заклинанием, но что-то подсказывает мне, что делать это здесь было бы крайне неразумно.

Башня буквально пропитана магией, магия повсюду, каждое мгновение мы пересекаем тысячи силовых линий, сливающихся в прихотливый, ежесекундно меняющийся узор, исполненный какого-то глубокого смысла, вот только этот смысл постоянно ускользает от меня.

Каждая вечность рано или поздно кончается, и вечность бесконечного подъема не стала исключением. Лестница уперлась в еще одну дубовую дверь, столь же массивную, как и та, что открыла нам вход в башню. Снова откуда-то сверху свисает веревка, Мусиор снова трижды дернул ее. Где-то за дверью трижды звякнул колокольчик. Бесцветный голос едва слышно донесся из-за двери:

— Входите.

И мы вошли.

Этот зал занимает целый этаж башни, скошенные вверх стены не позволяют усомниться в этом. В центре зала размещается массивный каменный трон, на котором величественно восседает эльф неопределенного возраста (они всегда неопределенного возраста) с белыми бровями и зелеными волосами, он одет в пышный белый кафтан с высоким кружевным воротником. В голову немедленно ударяет шальная мысль: уж не этот ли кафтан пародирует Табата в своей одежде? Но нет, вряд ли она отважилась бы на такое.

Вокруг трона расстилается ковер, расцвеченный многоцветным узором, в котором преобладают зеленые тона. Рисунок изображает деревья, цветы и многочисленных животных, некоторые из которых с детства знакомы любому хоббиту, например медведи и олени, другие выглядят настолько фантастично, что не верится, будто они могут реально существовать в каком-либо мире. Как, например, может существовать летающая корова с перепончатыми крыльями? Зачем ей крылья, от волков улетать, что ли?

Сквозь узкие вертикальные щели во всех четырех стенах приемная хозяина наполняется небесным светом, который почему-то не распадается на частую гребенку блистающих кинжальных лучей, а сливается в неяркое успокаивающее сияние. Кроме трона и ковра в зале ничего нет — ни гобеленов на стенах, ни светильников — действительно, зачем светильники там, где не бывает ночи? Само собой разумеется, что никаких сидений, кроме трона, здесь тоже нет.

Мусиор сделал с десяток быстрых шагов, замер на месте и согнулся в низком поклоне, с секундным запозданием я повторил его действия. Оберик никак не отреагировал на приветствия. Его красновато-карие глаза смотрели на нас надменно и без всякого выражения, его голос звучал совершенно бесцветно.

— Мусиор, — сказал он, — когда Хэмфаст покинет башню, ты подберешь ему достойный дом и достойную временную жену. Думаю, для начала одной будет достаточно. Ты свободен.

Мусиор еще раз низко поклонился и, пятясь, скрылся за дверью. Я остался один перед лицом грозного хозяина.

Мертвые неподвижные глаза, как у рыбы или змеи, испытующе впились в меня, и я ощутил, как магические потоки взвились вокруг меня затейливыми узорами. Здесь не действует глаз орла, внезапно понял я. Жаль. Но это не мешает мне вглядеться в душу Оберика так, как в этом мире умею только я. Если, конечно, Оберик не обладает высшей магией.

Открыть душу разумного существа… Открыто. Посмотрим, что тут у нас… Что-то странное… Виртуальное золото, что ли… Точно! Прямая магическая нить привязывает его душу к золотому запасу государства, составляющему, кстати, девятьсот шестьдесят одну тысячу единиц и еще какие-то гроши. Много, очень много, средний халфлинг получает четыре золотых в месяц, два из которых отдает в казну в виде налогов. Здесь, в башне, около тридцати годовых доходов Сакред Вейла. Почему, интересно, Оберик не пускает это золото в оборот?

Что тут еще у нас есть? Заклинания. Нет, это не совсем заклинания, скорее это пути развития заклинательного искусства. Или не совсем пути… Моргот его разберет… Значит, пять относятся к магии природы, четыре — к магии хаоса, один — к магии смерти. Гм… магия смерти…