Террористы - Александр Андреев

Террор и цареубийство становился лозунгом многих революционеров, пока не обосновавших их теоретически. Из многочисленных революционно-народнических групп только «Земля и воля» была многочисленной организацией, связанной общим уставом и дисциплиной, имевшей группы в провинции, свою газету, издававшуюся с осени 1878 года. Центральная группа в Петербурге заведовала всей партией, типографией, изданием газеты и листовок, финансовыми делами, связями с провинцией. Летом 1879 года в партии начался разброд мнений. Главные оппозиционные силы образовывались в университетских городах, но и из провинции в центр приезжали много молодых людей, горевших жаждой деятельности. Петербургские землевольцы с постоянным напряжением силы находились в пылу борьбы, радовались успехам и раздражались неудачам, и видели, что именно активная политическая борьба становилась неслыханным средством агитации и пропаганды. Они видели, что в деревнях нет конкретного результата деятельности их товарищей, блокированных местными властями и нравами. Они предложили свернуть работу в деревне, на длительность которой не хватало ни сил, ни средств. Революционеры понимали, что поднять народ никто не даст, а их всех просто переловят и отправят на каторгу. Необходимо было вернуть лучшие силы из таких деревень в кипучие города и бороться с монархией.

Деревенщики «Земли и воли» говорили, что революционеры в городах занимаются фейерверками, блеск которых отвлекает оппозиционную молодежь от настоящего дела. Различие точек зрения и мнений в петербургской центральной группе приобрело острый характер и среди землевольцев начались конфликты. Подготовка обширного восстания в деревне ставилась в зависимость от «удара в центре», и он стал главной целью револьверщиков. Деревенщики говорили, что после каждого террористического акта усиливаются правительственные репрессии, и аресты выхватывают самых ценных людей, а значит цена политического убийства очень дорога. Сочувствие общества и одушевление политической борьбы достигается путем невосполнимых утрат. Громкие и блестящие схватки с сатрапами самодержавия отвлекали молодежь от малозаметной работы среди крестьян, а партия нуждалась в массовой опоре среди народа. Револьверщики объявили, что жизнь и деятельность революционера в деревне при существующих политических условиях безрезультатна. Время в империи было горячее и землевольцы понимали, что идти врозь в такой момент просто безумие. Необходимо было провести общий съезд членов партии «Земля и воля», собрав делегатов от всех групп. Георгий Плеханов во главе деревенщиков и Александр Михайлов во главе револьверщиков считали необходимым договориться по всем спорным проблемам. До начала кровавой борьбы «Народной воли» с Александром II осталось совсем немного времени, и Российская империя уже начала писать фантастический роман ужасов, неслыханный в отечественной истории.

«Третье отделение вам не поможет!» Револьверщики

«Кто ты? Человек, живой, разумный и смертный… Отвергнешь разум и станешь поганым псом, ржущим конем и ленивым ослом. Ищи правду, слушай правду, учись правде, поддерживай правду, защищай правду, даже ценой жизни, ибо она освободит тебя. Если правда вызовет восстание – лучше восстание, чем отказ от правды».

«С Яна Гуса сняли кафтан, оставили в одной рубахе, привязали руками назад к толстому колу и стянули веревками в семи местах: у щиколоток, под коленями, над коленями, над чреслами, у поясницы, у пояса и под мышками. Руки связали сзади, заостренный кол воткнули в землю. Гуса привязали к колу за шею черной цепью, под ноги с оковами положили две вязанки дров, и вокруг него уложили вязанки дров вперемешку с соломой, до самого живота и по самое горло. И палачи подожгли Гуса. Магистр Ян громким голосом запел молитву, и когда он пел, поднялся ветер и бросил ему пламя в лицо. Тогда он умолк, молясь про себя, пока не испустил дух. Тело его за шею на колу держалось цепью, и палачи палками повалили его с колом в огонь, еще дрова подбросили и палкой били, чтобы быстрее горели. А когда нашли голову, то палкой ее развалили. А когда среди внутренностей нашли сердце, то посадили его на заостренную палку. Когда сожгли все дотла, то пепел с землей глубоко выкопали и бросили в Рейн, текущий поблизости».

Перовская закончила читать хронику XV века и посмотрела на товарищей. Увиденное очень бы расстроило Третье отделение, которое сразу бы поняло, что все революционное в империи только начинается, и теперь для получения чинов и орденов надо будет реально идти под револьверные пути нигилистов.

Первых народовольцев уже нельзя было назвать нигилистами. Тридцать шесть дворян, разночинцев, мещан, крестьян, военных, духовных захотели изменить вместе со своей жизнью и жизнь миллионов человек. Они пошли к своей цели, используя все возможные, а потом и невозможные пути. Пятерых из них казнили, двенадцать замучили, одна сошла с ума, и все вместе они получили пятьсот лет ужасающей каторги. Через сто лет на другом континенте молодой аргентинский революционер внимательно изучал наследие «Народной воли». Отчаянный Эрнесто Че Гевара подвел для себя итог долгих раздумий: «Народ сознавал необходимость перемен, но ему не хватало веры в возможность их осуществления. Задача заключалась в том, чтобы убедить его, что это возможно». Осенью 1879 года империя накатывалась на железную когорту Исполнительного Комитета. Давай, империя, жми и дави своих подданных и никогда не обагряй своих рук работой. Только сначала пройди через нас и сквозь нас и прямо через нас. Аве, Народная Воля! Идущие на смерть приветствуют тебя!

Поставившая кровавую точку в безнадежной дуэли народовольцев с Александром II Софья Перовская писала в 1872 году: «Как взглянешь вокруг себя, так пахнет повсюду мертвым сном. Ни к городах, ни в деревнях, нигде нет мысли и жизни. Крестьяне ни о чем не думают, точно мертвые машины, которые завели раз и навсегда. Хочется расшевелить эту мертвечину, а приходится только смотреть на нее. Одних книг мне не хватает. Иной раз так хочется что-то делать, что бегаешь из угла в угол и рыскаешь по лесу, но после этого впадаешь в сильнейшую апатию».

После похода трех тысяч молодых в деревню монархия уже не могла при них и шести тысячах народных сторонников и при всем честном обществе называть периодический голод «недородом хлебов», а голодающих крестьян «не вполне сытыми земледельцами». Самодержавие никак не хотело поделиться с составителями его бюджета землей и волей и жестоко расправилось с народниками, не обращая внимание на недостаток улик. Александру II ежедневно приносили для чтения перлюстрированные частные письма, которых в империи ежегодно вскрывалось до сорока тысяч. В письмах из деревни начали меняться крестьянские поговорки: «До бога высоко, до царя далеко», «Лбом стены не прошибешь», «Не нами началось, не нами кончится», «Против рожна не попрешь», «Капля камень точит», «Не так страшен черт, как его малюют». Царь читал чужие письма и некоторые сжигал в камине, а его и уже не его общество в сотнях копий читало письмо матери одного из подследственных Дома предварительного заключения, все шесть этажей которого были забиты людьми до отказа: «»Больного и оглохшего сына в одиночке били по голове, по лицу, били городовые в присутствии полицейского офицера так, как только может бить здоровый, но бессмысленный, дикий человек в угоду и по приказу своего начальника человека, отданного их произволу, беззащитного узника. Научите меня, куда и к кому мне прибегнуть, у кого искать защиты от такого страшного насилия, совершенного высокими людьми. Прежде мы все надеялись, что наши дети окружены людьми, что начальство – люди развитые и образованные. Но вот те, которые поставлены выше других, выше многих, не постыдились поднять руку на безоружных, связанных по рукам и ногам людей, не задумывались втоптать в грязь человеческое достоинство. Нам говорят, что осужденный не человек, он ничто. Но мне кажется, что для человека и осужденный все же остается человеком, хотя он и лишен гражданских прав. Наших детей в тюрьмах замучивают пытками, забивают, сажают в мерзлые карцеры без окон, без воздуха и дают глотками воду, да и то изредка».

На многочисленные запросы, составленные так, что на них было нельзя не ответить, надзирающий за арестантскими домами прокурор ответил: «Письмо к нашему величайшему стыду, содержит чистую правду». Листовки доносили до подданных слова казненного ни за что Ипполита Мышкина: «Бунт – единственный орган народной гласности. Нас могут пытать, мучить, а мы даже не можем искать правду. Нас лишают даже возможности довести до сведения общества, что на Руси с политическими преступниками обращаются хуже, чем турки с христианами». Зарезавший шефа жандармов Мезенцева Кравчинский писал в прокламации, что над виновниками свирепостей над революционерами они создали свой суд, справедливый, как те идеи, которые они защищают, и страшный, как правительственные репрессии. Александр Михайлов заявил в листовке, расклеенной по Петербургу: «За российские порядки должен отвечать тот, кто сам не хочет делить с кем-либо ответственность – российский самодержавец. Убийство самодержавца убьет саму идею самодержавия!» Внутри партии «Земля и воля» Георгий Плеханов объявил, что на кончике кинжала парламент не построить, а цареубийство – вставка трех палочек вместо двух при имени Александр. Идеолог терроризма Николай Морозов ответил, что сила не в числе, а в героизме. Группа «Свобода и смерть» не стала тратить жизнь на многолетнее создание массовой революционной организации с обязательным арестом в начале или середине пути. Револьверщики хотели добиться от самодержавия политических и демократических свобод, введения всеобщего избирательного права, с созывом Учредительного собрания, свободы слова, печати, собраний. Револьверщики не считали террор главным своим оружием, а только средством мести за казни своих товарищей. В течение нескольких месяцев все изменилось.