Террористы - Александр Андреев

Дезорганизаторская группа активно прикрывала пропагандистов и агитаторов от провокаторов. Летом 1879 года она уже могла читать копии донесений провокаторов в рабочей среде. Пока еще немногочисленные рабочие Петербурга боролись против снижения расценок на свой труд, за то, что у них из заработка вычитали не одну копейку за ежедневные два стакана кипятка из стоящего в цехе бака, за то, чтобы в этот бак наливали чистую невскую воду, а не вонючую жидкость из Обводного канала. Дом у Цепного моста был завален полуправдивыми, полулживыми донесениями полуагентов с петербургских фабрик и заводов, о том, что рабочие Путиловского заводя готовят такую штурму, что чертям тошно будет, что рабочие скандалят из-за задержки жалованья, что рабочие завода Берда усиливают свою преступную пропаганду и подстрекают всех к беспорядкам, что на заводе Семянникова рабочие готовят восстание, что рабочие завода Макферсона скоро передушат всех волков и с правительством расправятся. Всех присутствовавших при разговорах провокаторы поименно перечисляли, называли их товарищами и единомышленниками, писали, как они реагируют на бандитские слова, чтобы жандармам можно было определить, кто побежал потом доносить, а кто нет. Донесения читал лично Н. Мезенцев и командовал ссылать без суда всех говоривших и не доносивших в Архангельскую губернию, излюбленное одно время место ссылки.

Рабочие от Путиловского района до Пряжки, и от Васильевского острова до Шлиссельбургского тракта вырабатывали приемы самозащиты от предателей и провокаторов. В рабочем Петербурге Дезорганизаторская группа играла крупную роль. Группа террористов впервые появилась под влиянием возникшего массового рабочего движения и для его охраны от шпионов Третьего отделения, лгавших для увеличения своих провокаторских доходов. Впервые Дезорганизаторская группа создала особую боевую дружину в 1877 году, охранявшую демонстративные похороны рабочих Порохового завода, погибших из-за пренебрежения хозяев правилами техники безопасности. Грозой шпионов стал Александр Пресняков – «высокий блондин с рыжеватыми усиками и маленькими прищуренными глазами, светившимися холодным и стальным блеском». В рабоче-революционной среде активно обсуждали роман Виктора Гюго «История одного преступления»: «Ты убил человека! – Нет, шпиона». Сам А. Пресняков, рабочий-металлист, говорил: «При чем тут жалость? Ведь убиваем же мы вредных животных, а шпион – это самое вредное животное в мире. Вы подумайте, сколько зла наделал бы этот предатель, если бы остался жив, сколько народу из-за него пропало бы в тюрьмах, на виселице, на каторге. Тут не до жалости, тут одно: либо он, либо мы, и больше ничего». Дезорганизаторы убили провокатора, выдавшего жандармам Марка Натансона и еще многих товарищей, оставив на груди убитого записку: «За народное преступление, наказание за шпионство».

Все дезорганизаторы имели псевдонимы, периодически менявшиеся, постепенно вырабатывали конспиративные приемы борьбы с полицией и жандармами. Бывшие «треглодиты» ставили революционное дело так бережно и аккуратно, что с 1876 по 1878 годы было арестовано только несколько землевольцев, и почти все не в Петербурге, хотя «Земля и воля» интенсивно и энергично действовала во многих имперских городах, и многие народнические кружки, действовавшие отдельно, были арестованы почти целиком. Каждый землеволец знал только порученное ему дело и не имел права знать частности других дел. Если кто-то замечал за собой слежку, он не имел права заходить на конспиративные квартиры или обращаться к товарищам за помощью, не избавившись от слежки. Если несколько землевольцев попадали в облаву, самые надежные легальные паспорта отдавались самым лучшим и ценным для партии бойцам, и они говорили, что оказались здесь случайно и их отпускали. Землевольцы никогда не жили на съемных квартирах по несколько человек, чтобы исключить возможность общего провала. Если полиция проверяла меблированные комнаты или гостиницы, то ждавший товарища там землеволец выдавал себя за того, кого искала полиция, если тот был нужнее партии. Паспорта с фотографиями появились намного позднее, а описания в них внешности часто были похожи.

Члены «Земли и воли » все как один были не болтливы, таких просто не принимали в организацию. Вступавший давал суровую клятву в идейном, морально и конспиративном отношении. В начале августа 1878 года небольшая группа «Свобода и смерть» насмерть сцепилась с Зимним дворцом.

2 августа 1878 года вечером, в петербургском Демидовском саду полковник Мессюр встретил прогуливавшегося там с графом Левашовым и генералом Черевиным шефа жандармов Н. Мезенцева и любезно раскланялся с ним. Через секунды к полковнику подошел очень прилично одетый молодой человек в элегантном летнем пальто, шляпе-цилиндре, с черными усами и бородкой и с придыханием спросил, правда ли, что этот высокий генерал знаменитый шеф жандармов. Мессюр подтвердил, молодой человек поблагодарил, раскланялся и отошел. Дезорганизаторы не хотели спутать генерал-адъютанта Н. Мезенцева с каким-нибудь другим высшим сановником. Молодым человеком в цилиндре был двадцатисемилетний землеволец Сергей Кравчинский, с блеском закончивший московское Александровское и петербургское Михайловское военное училище, подпоручик в отставке, студент Лесного института, рабочий-пильщик во время хождения в народ и автор популярной «Сказки о копейке»: «Поднимись, народ замученный и многострадальный, как один человек, на злодеев своих и истреби их с лица земли до последнего! От них одних все зло на земле!» Редактор газеты «Земля и воля» Сергей Кравчинский и дезорганизаторы подготовили конспиративную квартиру, деньги, пролетку с рысаком и запасные документы. Они изучили маршруты Мезенцева, его сопровождение. Шеф жандармов любил пить кофе в Летнем саду, а на работу шел через Михайловский сквер в девять часов утра. Справа и чуть сзади Мезенцева шел адъютант и совсем сзади несколько охранников в штатском. 2 августа 1878 года был повешен Иван Ковальский и это была первая смертная казнь за общее политическое преступление. Жить Мезенцеву оставалось два дня, но он об этом так никогда и не узнал.

Шефу жандармов говорили, чтобы он поберегся, но Мезенцев отвечал, что особа и власть главноуправляющего Третьего отделения недосягаема и велика, а разговоры о покушении на него из области бабских грез. Утром 4 августа Мезенцев по Михайловской площади шел на охранную службу. Навстречу ему вышел Кравчинский и глядя прямо в лицо шефу жандармов, всадил в него привезенный из Италии кинжал карбонариев. Пока главноуправляющий Третьим отделением умирал, ему на ненужную помощь, а больше для задержания Кравчинского, дернулся адъютант. Баранников, бывший рядом с Кравчинским, дважды выстрелил ему под ноги. Приговор был вынесен только Мезенцеву, и убивать кого-либо еще землевольцы не хотели. Адъютант все правильно понял, и пока к нему подбегали охранники в штатском, Кравчинский и Баранников пробежали на угол Садовой и Инженерных улиц и вскочили в пролетку. Адриан Михайлов, сидевший на козлах, свистнул, орловский рысак Варвар дернул с места и исчез. Охранники бросились в погоню, но за минуты до этого члены Дезорганизаторской группы, прикрывавшие акцию, сняли всех извозчиков, стоявших у канала Екатерины, Михайловской, Инженерной, обоих Садовых улиц, набережной Фонтанки и даже с Невского проспекта у Гостиного двора. Землевольцы бесследно исчезли, а чиновная столица империи впала в ступор, гадая, кто следующий. Жандармы и полиция переворачивали Петербург вверх ногами, но за три месяца конспиративную квартиру с Кравчинским, который даже выходил на улицу, не нашли. Наконец, руководство партии сказало Кравчинскому: «Вам необходимо проветриться», что означало эвакуацию за границу. Особая группа «Земли и воли», занимавшаяся только нелегальной переправкой революционеров в Европу, имела несколько путей из империи за кордоном, но Кравчинского переправили не поездом с насквозь проверяемыми вокзалами, а по упрощенной схеме с паспортном приграничного жителя через маленький пограничный переход. Уже тогда землевольцы при переписке использовали очень сложный, двойной шифр симпатическими чернилами. Цифры сообщения при помощи первого ключа превращали в другие цифры, которые затем вторым ключом превращали в слова. Позднее письма писали между легальных строк фенолфтолеином, проявляя их с помощью нашатырной ватки.

Александр Баранников

В октябре Кравчинский ушел за границу, и один из родоначальников научного коммунизма Фридрих Энгельс заявил в европейской прессе: «Политическое убийство в России – единственное средство, которым располагают умные и уважающие себя люди для защиты против агентов неслыханно деспотического режима».

Уже в день похорон Мезенцева на внеочередном заседании Совета Министров император разрешил проводить задержание всем жандармским и полицейским офицерам без первоначального прокурорского надзора. Все политические дела, в которых задерживаемые сопротивлялись при аресте, были переданы в военные суды, приговоры которых не обжаловались и приводились в исполнение немедленно. При дознании больше не нужны были даже свидетели. В Сибири создавались особые поселения для ссыльных. Новый главный жандарм и начальник Третьего отделения А. Дрентельн приказал арестовывать всех, кого хотели полицейские, несмотря на титулы и чины и дворянство. Для ареста было достаточно неподтвержденных или выдуманных из-за личной неприязни или желания наживы подозрений. Если улик на задержанных не было, их ссылали административно, без суда и следствия. Судебные процессы стали быстрыми и короткими, с казематами или виселицами в конце. Николай Морозов писал в газете «Земля и воля»: «Родина-мать, разверни свои силы, жизнь пробуди средь молчанья могилы, встань, угнетенье и тьму прекрати, и за погибших детей отомсти!»