За чужую свободу - Федор Зарин-Несвицкий

Но рука Рейха не опустилась. Она осталась в воздухе, со страшной силой сжатая чужой рукой, и он услышал чей‑то тихий, но угрожающий голос:

– Вы этого не сделаете, поручик Рейх.

Он повернул искаженное болью и злобой лицо и встретил холодный, жесткий взгляд Новикова.

Он отступил на шаг, и Новиков выпустил его руку. Проклятье застыло на губах поручика при взгляде на решительное, с плотно сжатыми губами лицо русского» боярина».

Пленный француз с облегчением вздохнул и посмотрел на Новикова детски – благодарными глазами.

– Что это значит? – со сдержанным бешенством начал Рейх, отходя в сторону.

Солдаты быстро отодвинулись, словно испугавшись, и отошли подальше.

– Это значит, – спокойно ответил Новиков, – что я помешал вам совершить поступок, в котором вы, конечно, потом раскаялись бы.

Последние слова Данила Иваныч произнес с нескрываемой насмешкой.

– Это не первый раз, – возразил Рейх. – Я умею с ними обращаться. Этих негодяев взяли в плен. Они шпионили за нами.

– Но ведь теперь перемирие, – заметил Новиков.

– Тем лучше, – скривив в улыбку губы, сказал Рейх. – Под шумок легче отправить к черту десяток – другой этих молодцов.

– Во всяком случае не при мне, – холодно сказал Новиков и, обратившись к своим казакам, громко крикнул:

– Развязать пленных!

– Этого вы не смеете делать, – теряя самообладание, закричал Рейх. – Это моя добыча, и я расстреляю их! Не сметь их развязывать, – обратился он к своим солдатам.

Немцы теснее окружили пленных, а казаки словно по команде обнажили шашки, смотря на своего командира. Еще минута, и загорелась бы схватка. Рейх злорадно усмехнулся. Немцев было по крайней мере в три раза больше.

Новиков мгновенно понял положение и быстро подошел к немецким солдатам, держа руку на кобуре пистолета.

– Слушать меня, – закричал он по – немецки. – Я здесь старший! Прочь! Или я повешу десятого.

Солдаты отошли нерешительно, поглядывая на Рейха. Но Рейх стоял тоже в нерешительности, не зная, что предпринять. В нем смутно говорила привычка к казарменной дисциплине, и он соображал, старший ли ему этот офицер, или нет?

Но прусский вахмистр оказался решительнее него. Он стал перед пленными, не двигаясь с места. Новиков подошел к нему и при взгляде на его наглое лицо почувствовал, что перестает владеть собой. Он выхватил пистолет и со словами:

– Когда я приказываю, приятель, меня слушают, – с размаху ударил его по голове ложем тяжелого пистолета.

Вахмистр пошатнулся и упал. Отошедшие немцы сразу вытянулись. Казаки уже перерезали шашками веревки.

Тут Рейх сразу решил, что русский офицер действительно старший.

Между тем молоденький француз взволнованно говорил Новикову:

– О, благодарю, благодарю вас, вам я обязан больше, чем жизнью. Вы, наверное, не немец?

– Я русский, – ответил Новиков.

– Я так и думал, – воскликнул француз, – вы очень великодушны. Они ничего не щадят… Мы – четырнадцатого стрелкового полка, дивизии Сугама, – продолжал он, – мы догоняли полк по дороге к Люцену. Они знали о перемирии, заговорили с нами и вдруг набросились на нас. О, если бы не их подлость, они даром не захватили бы нас!..

– Теперь вам нечего бояться, – заметил Новиков, – вы свободны. Но лучше не идите одни. Я скоро выступаю, и нам по дороге. Отдохните пока. Будьте моим гостем, хотя сейчас я должен оставить вас. Мне надо распорядиться.

С этими словами Новиков пожал юноше руку.

– Но ваше имя? – спросил француз. – Мое Опост д'Обрейль.

– Новиков, – ответил Данила Иваныч.

– Еще раз благодарю вас, господин Новиков, – произнес д'Обрейль. – Я поеду вместе с вами.

Рейх чувствовал себя униженным и от всей души ненавидел Новикова, но вместе с тем чувствовал к нему страх.

– Вы чересчур добры к этим разбойникам, – заискивающе начал он, подходя к Новикову. – Я знаю вашего славного партизана Фигнера. Он никогда не таскает за собою пленных. Это только обуза, и притом цель войны – уничтожить возможно больше врагов.

– О да, вы с Фигнером поняли бы друг друга, – пренебрежительно сказал Новиков, – но у нас разные взгляды, и поэтому я с особенным удовольствием заявляю вам, что я больше не остаюсь в черной дружине и не имею никакого желания когда‑либо и где‑либо встретиться с вами. Прощайте.

Рейх остался один, соображая услышанное, и наконец решил, что русский офицер теперь ему не старший.

– Так погоди же, голубчик, – злобно думал он, – я покажу тебе.

В это время к нему подошел очнувшийся вахмистр. Лоб у него распух и был окровавлен, глаза заплыли.

– Здорово, милый Вейс, разукрасил тебя русский офицер, – заметил Рейх, – но так как ты все же жив, то я дам тебе поручение.

Он взял Вейса за пуговицу, наклонился к нему и тихим голосом стал что‑то объяснять, на что Вейс, улыбаясь, кивнул головой.

Новиков решил, не теряя времени, вернуться с отрядом к своим, не считая себя вправе распоряжаться им, раз заключено перемирие. А потом уже на свободе продолжать розыски Герты, для чего взять отпуск.

Он позвал урядника и распорядился готовиться к отъезду и позаботиться, чтобы пленным французам были даны лошади из запасных. Казаки крестились, узнав, что возвращаются к своим.

– Ну их к бесу, этих басурманов, – говорили они, – нехристь, разбойники, одно слово – немцы.

Вообще казакам, как и их командиру, пришлись не по душе союзники.

Новиков медленно ехал в голове отряда, погруженный в свои мысли. Какая‑то тяжесть давила его сердце. Обманутые надежды, чувство отвращения при воспоминании об этой знаменитой черной дружине, темное будущее, смутное сознание бесплодности приносимых жертв, презрение к тем, кого было приказано считать друзьями и союзниками, – все это мучило и раздражало его.

Из глубокой задумчивости его вывел взволнованный голос урядника, подскакавшего к нему.

– Так что, ваше высокоблагородие, французов увели, – задыхаясь, докладывал урядник.

В первую минуту Новиков не понял его.

– Как увели? – переспросил он.

– Так точно, – ответил урядник. – Пока мы собирались, – немцы их и увели.

Новиков понял, и кровь бросилась ему в голову. Он вдруг вспомнил, что оставил их, не позаботясь вернуть им оружие.

– А, вот как, – стиснув зубы, произнес он, – хорошо же! Ребята, за мной! – крикнул он, круто поворачивая лошадь.

Его томление и глухое раздражение нашли выход.

На просторной поляне по – прежнему группами толпились пруссаки; было заметно, что они тоже готовились к выступлению. У составленных ружей лениво бродили двое солдат.

– Оцепить ружья, – скомандовал Новиков, не останавливаясь. Он пересек поляну, отыскивая Рейха, но его не было.

– Где командир? – спросил он солдата, стоявшего у опушки на часах.

Солдат молча указал на широкую тропинку, в конце которой виднелась прогалинка, на которой толпились люди.

Новиков погнал лошадь, сопровождаемый несколькими казаками. Другие остались у ружей.

Но едва он достиг прогалины, как услышал пронзительный крик, странно отозвавшийся в его сердце. Его конь ворвался в толпу солдат, испуганно бросившихся в разные стороны.

Новиков увидел на конце прогалины стоявших в ряд французов, опять со связанными руками, перед ним несколько солдат с ружьями у плеча, а между пленными и солдатами невысокого стройного юношу, распростершего руки, прикрывавшего собою французов.

Тирольская шляпа с пером и широкими полями, сдвинутая набекрень, закрывала от Новикова лицо юноши наполовину.

– Нет, – высоким звенящим голосом кричал юноша, – вы не будете убийцами! Убейте сперва меня, а потом опозорьте имя германца еовым убийством.

– Уберите проклятого мальчишку, – закричал Рейх, – или я сам заткну ему глотку.

Но в тот же момент Рейх отскочил и испуганно обернулся. Лошадь Новикова ткнула его мордой в шею. Не успел он сказать и слова, как Новиков, спрыгнув с лошади, стоял уже рядом с ним.

Рейх пришел в себя.

– А, это опять вы! – крикнул он. – Но теперь я не позволю вам больше распоряжаться. Вы здесь не старший, и на каждого вашего солдата у меня четыре! Вы, кажется, думаете, что прусский офицер позволит безнаказанно ругать себя подлецом!

– Я не стану спорить с вами, кто старший, – глухо ответил Новиков, пристально следя за Рейхом, старавшимся незаметно расстегнуть кобуру, – но ваши солдаты безоружны, так как мои казаки завладели их ружьями.

Рейх бросил вокруг себя растерянный взгляд. Он увидел толпу своих безоружных солдат и понял, что о сопротивлении нельзя и думать. Лицо его исказилось от бешенства.

– А все же они сдохнут, – крикнул он. – Солдаты…

Но прежде, чем он успел раскрыть рот, дуло пистолета блеснуло перед его глазами, и спокойный голос Новикова произнес: