Сибирь - Георгий Марков

- А кто с ним? Кто они? - спрашивает Катя.

Она уже давно заметила, что Степан Лукьянов идет не один. Примыкает к нему, тянется за ним живая цепочка. По очертаниям, по манере ходьбы Катя угадывает, что идущие за Степаном не взрослые мужики, а малолетки.

- Набрал нынче папка артель из ребятишек. Что делать? За одних матери просили, другпх сам поназвал.

Раньше он парней и мужиков в тайгу водил, многих обучил промысловому делу, - объясняет Маша.

Катя неотрывными глазами смотрит на Степана Лукьянова. Он шагает по обочине дороги. Мохнатую папаху сдвинул на затылок, переговаривается со своими малолетними связниками, сдержанно посмеивается.

Степан одет по-таежному: бродни .на ногах, просторные штаны заправлены в длинные голенища. Суконная на подкладке тужурка опоясана патронташем.

Когда он подходит к толпе вплоть, Катя рассматривает его лицо. Степан красив зрелой мужской красотой.

Голова его посажена гордо, чуть вскинута над грудью.

Серые глаза пристальны и веселы. Прямой нос, плотно сомкнутые губы, открытый лоб придают лицу волевое выражение. Борода у Степана короткая, русая, волос в мелких витках. Усталость легла в морщинках под глазами. Кожа лица свежа, розовата, слегка покрыта испариной.

- Здорово бывали, земляки! - негромко, но отчетливо произносит Степан.

Заводилы-острословы тут как тут. Бойко, наперебой друг другу отвечают Степану, а сами забирают его в круг.

- Ну как, Степан, твоя удалая артель? Славно потрудились? Чтой-то пригасли твои орлы, опустили крылья? - слышится из толпы.

И в самом деле, вид у ребят не лучший. Усталость валит их с ног. Отшагали они за вчерашний день и сегодняшнее утро самое малое полета верст. Ноги подламываются, поклажа - кедровые орехи и битая птица - давит, как жернов. Но насчет опущенных крыльев - вранье, зубоскальство. Ребята рады, что длинный путь кончен, что таежное житье позади. Они посматривают на толпу победоносно, их захватывают матери, братья, сестры, приятели. Тормошат, расспрашивают. Не дает в обиду ребятишек и Степан.

- Добрая артель подобралась! Кого ни возьми - каждый охотник, внушительным тоном говорит он.

Но толпа не очень-то верит словам.

- В мешках-то у вас шкуры или, может, моху набрали? - не унимаются острословы.

- А ну-ка, Спиридон, раскрой поклажу! - распоряжается Степан и помогает парню из своей артели снять с плеч туго набитый мешок.

Степан вытаскивает из мешка охапку пушнины, встряхивает ею перед взорами толпы. Слегка хрустящие шкурки распрямляются, и все видят, как повисают хвосты белок, колонков, горностаев. В толпе удивление, возгласы, одобрительный свист.

Степан прячет пушнину в мешок, выпрямляется, помогает Спиридону, рослому конопатому подростку, водрузить мешок снова за спину.

- А как делить, Степаха, добычу станешь? Сосункам-то дашь чего-нибудь или нет? - слышится из толпы. Степан узнает по голосу, кто это спрашивает. Лавочник Прохор Шутилин. Каждый в селе знает, что жуликоват Прохор до крайности. Обмеривает, обсчитывает. Не раз уже его ловили за руку и даже, случалось, били по морде.

- К тебе, Прохор, за наукой не приду. По твоему счету, два да два пять, - незлобиво говорит Степан.

Громкий хохот покрывает слова Степана.

- Поднес охотничек под самое дыхало!

- Прохор, спроси у Степана еще про что-нибудь! - подзуживают острословы.

Толпа ликует. Посрамленный Прохор прячет глаза, бормочет ругательства.

6

Степан обнимает дочь, жмет руку ее городской подружке, заглядывая ей в лицо.

- Как тебе, Катя, наша Лукьяновка по нраву пришлась?

- Бойкое, шумное село, Степан Димитрич! - отвечает Катя и только сейчас замечает, что один глаз у охотника с синеватым отливом, а другой с коричневым.

Катя еще не знает, что Степана в Лукьяновке по-уличному зовут Разноглазым и удачи его в тайге объясняют этим же. "У него и зенки-то сотворены по-особому.

Светлый видит днем, а темный - по ночам. Попробуй за ним угонись", слышит Катя голос бабы, доносящийся из толпы, которая провожает Степана с артелью далеко за мост.

Толпа наконец отстает. Степан возвращается к начатому разговору:

- До войны-то шибко веселый праздник был у нас в этот день. С утра охотников встречают, днем бега на конях, стрельба по целям, а вечером гульба. Нонче не то. Третий год как присмирел народец. Изнурился. Поредел. Что там, Маша, в газетах-то пишут? Скоро, нет ли замирение выйдет? А писем оттуда все нет?

Маша идет рядом с отцом. Она знает его характер г как бы ни было туго в жизни, рук перед бедой не поднимай, живи с упорством, не выставляй свои слабинки напоказ другим. Тоска по старшему сыну грызет его, не раз втайне ронял он на нем скупые слезы. Но нпкто не ведает об этом. Даже жена.

- Оттуда, от братка, по-прежнему нету никаких вестей, папаня, - говорит Маша, интуитивно угадывая, что отец прежде всего ждет ответа на свой последний вопрос. - Ну, а насчет войны расскажем тебе. Вон Катя объяснит, да и газетку привезли, почитаешь сам...

- Стало быть, заодно с моей дочкой? Тоже в типографии? - Степан косит разноцветными глазами на Катю, обветренное лицо его становится приветливым.

- Заодно, Степан Димитрич.

Катя переглядывается с Машей, и обе они понимают, что в ее ответ вложен более широкий смысл, чем это представляет себе охотник. Но, опасаясь, чтоб Степан не вздумал развивать эту тему, Катя опережает его:

- Мне удивительно, Степан Димитрич, что охотники не скрывают своей добычи, показывают всем. Уж как-то принято у людей прятать свои достатки, - говорит она.

- Повелось так, Катя, со старых времен. От прадедов пошло. А повелось потому, что охота требовала прежде удали. По добыче удаль определяли. А люди удаль ценят, чтоб не опуститься в трусость, не обрасти плесенью...

- А разве теперь, Степан Димитрич, охота не требует удали?

- Требует, & все-таки меньше, чем прежде. Огнестрельные ружья сильного и точного боя появились.

А ведь в старину с рогатиной и топором в тайгу ходили...

- Интересно, - загорается от любопытства Катя.

У нее в уме уже рой вопросов. История и экономика - ее страсть. Каждый жизненный факт она готова повернуть и так и этак, чтоб проследить через него ход исто

рии, обнаружить в нем тетивину, которой он связан с прошлым. И тут же прибросить на бумажке, во что все это обходилось людям, какие выгоды таило то или иное дело, как оно поворачивало все колесо жизни...

- Сколько населения, Степан Дпмитрич, аанимается промыслом? спрашивает Катя.

Степан взглядывает на девушку. Уж очень напоминает она ссыльных революционеров! Те, бывало, как Поселятся в доме, перво-наперво начинают расспросы...

- Промыслы бывают разные, Катя. Добычей кедрового ореха занимаются все жители таежных деревенъ. Выезжают даже из городов.

- Прибыльное дело?

- Прибыльное и сезонное. За две недели шишкобоя иные семьи, если урожайно, зарабатывают больше, чем за год в хозяйстве. Недаром орех называют чистыми деньгами.

- Так... И потом, какие еще промыслы, Степан Димитрич, особенно развиты? - поторапливает Катя.

- Пушной промысел. Тут уж не все. Из ста дворов от силы десять охотничьи...

- Почему? Разве не прибыльно?

- Прибыльно, кто горазд. И потом в сезон не укла-"

дывается. Одним словом, с хозяйством невпопад. И рисц есть. По хозяйству упустишь и там останешься на бобах. Расчет многих останавливает.

- Значит, идут на промысел только те, кто уверен?

- Иные потому, что уверены, а иные оттого, что податься некуда.

- Ну и, конечно, расположение к этому занятию, любовь к тайге - тоже не последнее дело. Правда, Степан Димитрич?

- Уж это беспременно. Который любит тайгу, а который боится ее. По-разному они о ней думают.

Пока шли к лукьяновскому дому, Катя многое узнала об экономике охотничьего промысла: сколько примерно приходится в среднем на одного охотника добычи? По каким ценам сбывают охотники пушнину купцам и скупщикам? Чем вызваны отливы и приливы поголовья зверей в разных районах тайги? Сколько тратит охотник из своих средств на покупку ружейного чирипаса и ловушек?

Степан обо всем этом рассказывал с увлечением и откровенно, часто для наглядности, как пример, называл себя.

- Сказать короче, - с усмешкой заключил он, - охотников-богачей не знаю. И потому-то таить им достатки не приходится. Иной год добудешь хорошо, иной - плохо. А только все равно ты пролетарий, рабочий, ты кормишь себя и свою семью ружьем, трудом своих рук. Если у тебя есть изба, конь, корова, то это потому, что ты еще и крестьянин и у семьи твоей должно быть и дело и пропитанье...

Катя вслушивалась в говор Степана. Не знай она, что Лукьянов крестьянин, таежный человек, можно было этому не поверить. Говорил Степан правильно, погородскому, точно, легко обращался с книжными словами. Чувствовалось, что он не только хорошо грамотный, начитанный, но и думающий человек. "Не прошло, вероятно, бесследно его общение с политическими ссыльными, да и знакомство с профессором Лихачевым и Ваней Акимовым тоже, возможно, оставило свой след", - думала Катя. Ее все больше и больше занимала история снимка. Но спросить, когда и где Степан Димитрич путешествовал с профессором, как у него появился снимок, который висел на почетном месте в доме Лукьяновых, означало бы полную расконспирацию и могло принести самые неожиданные последствия в будущем. "Спокойно, Катерина, не спеши. Обо всем нужно узнать, не выдавая себя", - как бы слышался ей голос брата, который немало потратил усилий, чтоб обучить ее конспирации.