Девять королев - Пол Андерсон

Маэлох поплотнее запахнул кожаную куртку и отправился на корму, оставив четверых гребцов управляться, как сумеют. Единственный парус смэка бессильно обвис на рее. В сырой мгле не видно было даже пара от дыхания, а ведь холод пробирал до костей. Кормчий выплыл из тумана серым призраком, и только в двух шагах Маэлох разглядел наконец его мокрую бороду и сведенное усталостью обветренное лицо.

– Как дела? – окликнул Маэлох. – Сменить?

Усун пожал плечами.

– Команде хуже приходится. Может, мне поменяться с кем-нибудь из гребцов?

– Нет. В открытом море всего и дела, что двигаться, давая тебе править, а вот если нас вынесет на отмели или к рифам, тогда им придется поработать. Но тогда нам нужней будет свежий кормчий. Я хотел сам сменить тебя, а ты пока побудь на баке впередсмотрящим.

Усун устало оперся на кормило.

– Если ты, умевший найти дорогу в слепой ночи, сбился с пути…

– В этом киселе всякий потеряет направление, – огрызнулся Маэлох. – Если Лер задумал покончить с нами, он мог бы, по крайней мере, послать честный шквал!

– Ты обезумел! – ужаснулся Усун. – Давай лучше пообещаем принести Ему жертву, если Он пощадит нас.

– Он получил своего петуха, когда мы выходили в море.

– Я… я дам обет Эпоне…

– Давай, давай, – презрительно усмехнулся Маэлох. – Что до меня, то я держусь обычая предков и не стану заискивать перед богами.

Усун отшатнулся. Перевозчики Мертвых славились своим высокомерием. Причиной тому были не только многочисленные привилегии, которыми они пользовались, но и то, что ради своего города они осмеливались взглянуть в лицо незнаемому. Однако даже Усун, сам ходивший на Сен с грузом бесплотных душ, считал, что гордыня капитана завела его слишком далеко.

Маэлох же набрал в грудь побольше воздуха и рявкнул:

– Эй, там, слышишь меня? Эгей! Вот он, я! Можешь меня утопить, но только помни – мой старший сын еще мальчишка. Долго тебе придется ждать, пока он принесет тебе первую жертву. Подумай хорошенько, о бог!

Туман заглушил его крик. Зато яснее стал шум прибоя, и опытное ухо уловило в нем плеск, какой издают волны, разбиваясь о скалу. Двое гребцов сбились с ритма. Судно вильнуло, и Усун всей грудью налег на кормило. Он беззвучно шевелил губами.

У самого борта что-то шумно плеснуло. В темной воде забелела пена, и показался тюлень. Он еще пару раз шлепнул по воде задними ластами, держась у самой лопасти рулевого весла, потом поднял голову. В лицо Маэлоха взглянули большие, полные ночи глаза.

Шкипер на мгновенье застыл, его пробрала дрожь. Наконец он обернулся к кормчему и еле слышно проговорил:

– Правь, куда я скажу.

Он зашагал вперед, крича в полный голос:

– Весла на воду. Греби веселей. Мы идем к дому!

Когда он выбрался к форштевню, тюлень уже обогнал судно и почти скрылся в клубах серой дымки. Маэлох увидел, как животное подпрыгнуло и повернуло вправо.

– Право руля! – скомандовал шкипер. – Налегай, налегай! Не жалейте сил, лодыри, если хотите увидеть берег!

Моряков охватила жуть, но, не зная, что она предвещает, люди все же повиновались команде. Гребцы раскачивались на скамьях, шумно выдыхали. Весла вспенивали воду.

– Так держать, – крикнул Маэлох. Тюлень плыл вперед.

Слева гремел прибой. На краю видимости оскалились мокрые скалы, но «Оспрей» шел по чистой воде. «Неужели Волчица? – мелькнуло в голове у Маэлоха. – Тогда нас ждет нелегкая работенка». Тюлень вильнул влево.

– Лево руля! Налегай, налегай, налегай! Так держать!

Под веслами пенилась, закручивалась воронками и шумно вздыхала вода.

…Солнце, должно быть, уже уходило за горизонт, когда они завидели впереди берег, туманный, но настоящий. Южная оконечность мыса Рах. Изнемогая, они провели потрепанное судно к родной пристани и причалили в Призрачной бухте. Только теперь люди осмелились радостно зашуметь. Весла втянули внутрь и со стуком уложили вдоль бортов. Моряки соскочили на твердую землю, поймали концы и закрепили их за железные кольца, вделанные в камень. Бухты каната, вывешенные за борт, ударились в причальный брус.

Маэлох медленно поднял руку в прощальном жесте, уронил ее и долго смотрел вслед уплывающему тюленю.

К нему подошел Усун. Какое-то время оба стояли молча. Туман, казалось, еще сгустился. Или это солнце садилось? Но в полумраке виднелась пара стоявших в бухте рыбацких смэков у полускрытой приливом полоски гальки, с поднятыми на шестах сетями. Вверх по склону уходила тропинка, выводившая на дорогу от маяка к Ису. Наверху мгла казалось темнее. Там стояла кучка глинобитных хижин – деревушка, известная под названием Пристань Скоттов. Все было тихо. Озноб пробирал до костей.

– Команде ночевать на борту, – заговорил наконец Маэлох. – С утра надо приготовить улов к отправке на рынок. – Из его людей только он и Усун жили здесь же, в бухте, среди других шкиперов, таких же заносчивых, несмотря на бедность. Здешние жители считались в городе немного странными, потому что мало интересовались делами города и Братства Рыбаков, предпочитая держаться особняком. – Но я пошлю мальчишек сказать вашей родне, что мы причалили благополучно.

– Как нам это удалось? – прошептал один из моряков.

– Я не знаю.

– Ты… Перевозчик Мертвых… не знаешь?

– Для меня тайна и то, что происходит в эти ночи, – сухо отвечал Маэлох. – Вы слышали рассказы о том, что умершие галликены могут принимать облик тюленя и дожидаться, пока те, кого они любили, тоже отправятся на остров Сен? Я не знаю, правда ли это, но когда появился тот тюлень, я понял, что должен следовать за ним. Доброй ночи!

Он повернулся спиной к причалу и побрел домой. Дома его ждала жена Бета в окружении ребятишек и с неродившимся еще младенцем во чреве. Ради него она решилась потревожить Белисаму, Владычицу Морей, и тайными знаками воззвать к Тем, о ком рыбачки никогда не рассказывают своим мужьям.

Иннилис пришла навестить Виндилис солнечным днем, однако в доме было сумрачно и тихо.

– Добро пожаловать, – сказала старшая королева с улыбкой, которая нечасто освещала ее сухие черты, и взяла Иннилис за руки. Слугам она кинула: – Нам надо поговорить наедине. Никого не допускать.

– Ни в коем случае, госпожа, – с поклоном ответил слуга. Он не первый раз получал подобное распоряжение. Обе королевы были дочерьми Гаэтулия, и их взаимная привязанность, несмотря на несходство характеров, никого не удивляла. Да и в любом случае не подобает подвергать сомнению поступки Девятерых или любопытствовать на их счет.

Виндилис прошла вперед. Иннилис с трудом поспевала за ее быстрыми шагами. Они прошли через атриум, старинные росписи которого королева заменила черно-белым геометрическим орнаментом, в комнату, которую Виндилис называла «думной». Свет, лившийся сквозь свинцовые стекла, освещал скудную обстановку: стол, несколько стульев, широкую кушетку, обитую красной материей. В нише стояла статуэтка Белисамы, на полочке внизу – лампадка и ветки вечнозеленых кустарников. На столе приготовлена легкая закуска.