Корона скифа - Борис Климычев

какой-либо идеей, когда казалось, что кроме этой цели, уже никакой другой в жизни и быть не может.

Поэтому Дмитрий Павлович пообещал безутешному влюбленному подумать о способе сведения волос.

Горин стал приходить к нему каждое утро, и каждый вечер, спрашивая:

— Ну что?

И однажды Давыдов сказал:

— Я прочитал всё, что по этому вопросу написано и в старых манускриптах, и в новых журналах. Сведений нашлось не так уж и много. За успех не могу поручиться, но попробовать можно.

Дмитрий Павлович Давыдов сварил густой настой из красного вина и толченых скорлупок кедровых и грецких орехов.

В назначенный день голову Асинкрита обмотали полотенцами, густо смазанными колдовским варевом. Не видно было ни щек, ни глаз.

Асинкрит полулежал в плетеном кресле-качалке, а Давыдов воздействовал на него излучением двух огромных магнитов.

Печь протопилась, но вьюшка была не закрыта, и в ней кто-то страшно подвывал.

В конце сеанса целитель хотел снять повязку, но Асинкрит замотал головой. Он прогнусавил сквозь тряпки, что будет спать с повязкой, чтобы целебная мазь лучше подействовала.

Утром Асинкрит снял повязку и, волнуясь и дрожа, подошел к зеркалу. Волосы были на лице, на своем месте, они только приобрели темно-коричневый цвет с синеватым оттенком. Теперь Асинкрит выглядел просто ужасно!

Асинкрит Горин дико взвыл и побежал к редактору

" Золотого руна", дабы вылить желчь свою, и тоску. Но Давыдова не оказалось дома.

Как раненый зверь, метался Асинкрит по всем закоулкам большого дома, выл и стонал.

Граф Разумовский, как мог, успокаивал его:

— Не сотвори себе кумира! Это не я говорю, это заповедь пророка Моисея. А ты сотворил, и стенаешь теперь. И опять же в библии сказано: " Недостоин, развязать ремень у сапог его". Ты хочешь, чтобы Савла превратили в Павла!* Подумал бы ты и о том, что псу живому лучше, нежели мертвому льву. Это тоже библия изрекает!

— Мало бы, что она там изрекает! Это Дмитрий Павлович неправильно составил рецепт!

— На священное писание пенять негоже, это всегда себе дороже.

Асинкрит замотал головой, выбежал на крыльцо, там стал ждать Давыдова.

Через какое-то время встревоженный граф Разумовский вышел за ним:

— Ты, Асинкрит, не дитя малое, после простуды великой, ты вновь остужаешься. Весенняя погода обманчива.

Давыдов пришел поздно, он был не в духе, на все претензии Асинкрита, ответил кратко:

— Дорогой мой, я же не обещал вам обязательный успех.

Волосатый дворянин поднялся к себе наверх, и долго было слышно, как в мезонине скрипели половицы.

Утром весь дом потряс отчаянный вопль. Казалось, убивают кого-то. Проснулся Разумовский, проснулся и Давыдов, прибежали люди из дворни Разумовского. Кое-как разобрались, что крики доносятся из мезонина. Собрались туда идти, как вдруг по лесенке скатился человек. Его никто не знал, но он был в халате Асинкрита.

— Ах, ты разбойник! Говори, что же ты сделал с несчастным дворянином и хозяином сего дома Гориным? Говори, не то распотрошу тебя, как курицу!

— Я ничего с ним не сделал! Это не я сделал, это вот он, Дмитрий Павлович, сделал! — заговорил вдруг незнакомец голосом Асинкрита.

— Что такое? Ты еще и голоса подделываешь? — громогласно заорал граф Разумовский! Да я тебя — на виселицу!

— Да это же я, Асинкрит! — заныл незнакомец плачущим голосом. — Он меня уничтожил! У меня все волосы выпали! Все! Понимаете? И на лице и на голове! Я же был кудрявым, а теперь — что?

Давыдов уже понял, что незнакомец это и есть сам Асинкрит. Это было ужасно. Лишившись растительности на лице и на голове, он совершенно преобразился. Лицо его оказалось заостренным, как у лисички, голова была вытянута тыковкой. Без волос на лице, он смотрелся как паяц с лубочной картинки.

— М-да-а! — протянул граф Разумовский, — воистину — шёл в комнату, попал в другую!

— Всё пропало, всё! — стонал Асинкрит Горин, — как я теперь Верочке на глаза покажусь?

— Но она ведь вас и в прежнем вашем облике не жаловала! — сказал Давыдов, — и кто знает, может, ваш новый облик ей придется по душе?

— Да, по душе! Мне теперь самому на себя смотреть противно.

— Не надо отчаиваться, — урезонил его Дмитрий Павлович, — возможно волосы еще отрастут. Я подумаю, как помочь этому.

Но в принципе, что такое есть красота? Вот вам нравится Верочка. А что именно в ней нравится? Милый носик? Но кто сказал, что отросток, с двумя отверстиями для выделения слизи, это и есть красота? Волосы? Но ведь это просто шерсть, из которой можно скатать, если хотите, валенки! Так и всё остальное в ней. Красоту в данном случае создает ваша мошонка, и всё, что с ней связано. Спросите любого скопца насчет Верочки, никто из них ею не восхитится. Они отрезали и выбросили свое восхищение.

— Вы… вы… вульгарный материалист! — вскричал Асинкрит.

— Ну, какой же я материалист, если интересуюсь теологией, и даже сочиняю стихи! Вам надо успокоиться, в конце концов, всё образуется.

Горин ходил по дому, как неприкаянный, вздымал глаза к потолку, вздыхал.

Граф Разумовский, видя его смятение, рассуждал как бы сам с собой:

— Люди не хотят быть совершенными. Цепляются за власть, за золото до конца дней своих. С собой ничего не унести. Лучше бы дружили с музами, с облаком в небе, с цветком в поле.

Государь, Александр Павлович, хотя и в зрелых летах, но осознал, что власть и деньги не дают радости. Вспомнил, что ради власти поднял руку на отца своего. Ужаснулся, и ушел от власти и золота. В этом городе жил он, свободный от всего. Слушал птиц, и говор реки. И приблизился к совершенству. Я был на месте его упокоения. Четыре кедра навевают умиротворение.

Господи! Сделай так, чтобы многие люди ужаснулись делам своим, и станет больше совершенства на земле.

41. ЦВЕЛА ЧЕРЕМУХА

Сибиряк, погруженный в пучину многомесячных морозов, нет-нет, да и вздохнет, читая о благословенных местах, где всегда тепло. Есть, оказывается, на земле такие места! Всегда лето. Тепло и не жарко. Ложится туземец под пальму, и оранжевый плод с пальмы падает прямо в рот ему! А мы? За что бог наказывает?

Но если вдуматься, то вечное лето, это же однообразие. Никогда, никогда этот туземец не узнает, что такое настоящая весна, с первыми проталинами, а затем с бурным таяньем снегов. Когда небо голубеет, вскрываются реки, плывут на льдинах костры, так хочется любить! Хочется успеть насладиться коротким теплом! Крупные южные цветы никогда не имеют такого щемящего аромата, какой бывает у неярких цветов севера. Хотя бы нашу черемуху взять, от её аромата кружится голова!

И вот опять пронесли реки талые льды к океану, опять зацвела в Томске черемуха.

Каждый эту весну встречал по-своему. Герман Густавович Лерхе старался из всех сил укрепить свой авторитет. Его нервировали члены петербургской комиссии. Суетятся тут! И никакими их манерами и маневрами не проймешь.

В местной газете устроена была статья за подписью Петр Добродетельный. Этот Петр рассказывал о том, как много сделал губернатор для всей Руси, и для всего мира, изучая быт ойротских племен.

Деятельность губернатора благотворно повлияла на дальнейшее развитие золотой промышленности. Горные заводы в Алтайских горах и в Кузнецких степях, с помощью Лерхе, обновились. Он покровительствует культуре и науке. Благодаря нему благословенный град Томск и вся Томская губерния стали процветать.

Счастливые сограждане присвоили губернатору звание Почетного гражданина Томска, это такая малая благодарность за многочисленные великолепные деяния его.

Герман Густавович с удовольствием прочел газету. Но тут случилось, как на грех происшествие, встревожившее город. В день выхода статьи Петра Добродетельного часы на башне городской ратуши забили невпопад. Знаменитый часовщик Иван Мезгин уехал в Петербург за инструментами.

Нашли другого механика, доктора Штрауса. Тот влез на башню, стал починять механизм. В часах отломилась вдруг скоба, и колеса завертелись с бешеной скоростью, одним из колес полоснуло Штрауса по руке, отрезав напрочь кисть.

Народ собрался на вой и стенания Штрауса, и увидел окровавленную кисть руки, валяющуюся возле одной из чугунных Венер.

Город, оставшийся без часового боя, почувствовал некий неуют. Тотчас поползли слухи. Неправильно дали Почетного гражданина господину губернатору. Потешили бесов, а теперь бесы и развлекаются.

Шершпинский поднял на ноги всех агентов. Ясно было, что кто-то нарочно испортил городские часы, чтобы и губернатору, и полицмейстеру насолить. Но кто?

Напротив ратуши стоял кособокий треугольный домишко. Его недавно построил мещанин Яшка Полторанин. Причем, стены складывал из могильных камней, которые валялись на берегу Томи неподалеку от биржи, там обнажилось древнее кладбище. Камни были хорошо обтесаны, это и прельстило безбожного мещанина Яшку Полторанина. Его предупреждали, мол, мертвые не простят. А Яшка только смеялся: