Потоп (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич

— Не враги, но противники.

— Теперь вы со мной играете в слова.

— Зло есть зло. Большое, маленькое, среднее. Какая разница? Зло трудно измерить. Его границы размыты. И если надо будет выбирать между одним злом и другим, я не буду выбирать вовсе… Красивые слова, не правда ли? Жаль, что в жизни так нельзя.

— Вы считаете нас злом?

— Мне не нравится католичество. Кесарю кесарево. Этот принцип нарушен. Что влечет за собой многие беды.

— Мы разве на богословском диспуте? — повел бровью иезуит.

— Нет. Но вы спрашиваете. Да, для меня католичество — зло. Меньшее, чем протестанты, но зло. А вы — его клинок. Изначально и в основном он не обращен против нас, но… И да, я понимаю, чтобы победить дракона, нужно завести своего собственного. Но сходство вашего ордена с теми, ради кого мы сейчас тут беседуем, невероятно. Чем отличается волк от волкодава? И там, и там — четыре ноги, мощное тело, крепкие зубы. В сумерках порой и не разобрать кто где. Только один режет овец, а второй волков. Но овец резать легче и вкуснее. Соблазн велик. А человек слаб. Не так ли?

— Волки и волкодавы… — медленно произнес, словно пробуя на вкус эти слова, иезуит. — Что схожестью своей, словно братья. Интересно. Но вы все же выбрали нашу сторону. Почему?

— Волков стало много. Слишком много. И я не мог оставаться в стороне. Потому что сначала съедят вас, а потом придут за мной. Или моими наследниками.

— И поэтому ты подсказал Людовику XIV как лучшим образом высадить Джеймса Стюарта? — улыбнулся иезуит.

— Вам это известно? Откуда?

— Слухи. Всего лишь слухи. До нас доходит лишь эхо. — развел руками собеседник.

— Понимаю… — кивнул Алексей. — Тот факт, что вы сюда приехали, говорит о том, что мои подозрения не беспочвенны?

— Это так. Если бы не жадность Филиппа Красивого, орден тамплиеров был бы уничтожен. Выжгли бы как заразу. Но он сломя голову бросился на приманку — на то, что положили перед его носом, из-за чего упустил часть важных людей, казну и самые ценные документы. Ордена тамплиеров давно уже нет. Но есть его наследники. Их круг достаточно узок и практически никогда не превышает полсотни человек. И вы правы — наш орден связан с ними. Отринув соблазны Лукавого шесть человек некогда ушли оттуда, встав на защиту папскому престолу. Вот из них и сформировался наш орден.

— Святой Игнатий?

— Да, но не только он. Впрочем, наши дорожки с ними давно разошлись.

— Так уж и разошлись?

— Ну как сказать… мы вынуждены идти рядом, чтобы противостоять. А дела они начали большие. Да… Переждав бурю, они начали продвигать на самые вершины церкви мужчин, склонных к разврату, желательно противоестественному, к алчности и способных к ярой показной набожности. Это оказалось несложно. Тут подарок или взятка, там помочь в щекотливом деле. И вот уже нужный человек примеряет кардинальскую шапку. Хуже того — он набожен. Напоказ. На деле же… — иезуит махнул рукой. — Курия стала разлагаться на глазах. Это вызвало закономерное раздражение паствы. Чем они и воспользовались, ради чего и старались. Этим несложно было воспользоваться. Даже если бы они просто стояли в стороне — полыхнуло бы. Мне не известно был ли из их рядов тот же Ян Гус, но это и не важно. В таком деле наоборот лучше использовать истово верующего человека, чистого в делах своих перед людьми.

— В темную?

— Да, разумеется. Просто помочь. Дать денег. Свести с нужными людьми… Дальше оно само закрутится. И закрутилось. Тот же Мартин Лютер тоже не был человеком из них. Просто озлобленный продажей индульгенций и лицемерием курии проповедник, которого направили и которому помогли. Исподволь. Как в Эдемском саду. Ведь Лукавый не заставлял Еву есть яблоко с древа познания. Лицемерие, лесть и ложь… они порой бывают очень правдоподобны.

— А эти индульгенции… Святой Престол ведь их давно продавал. Отчего же поначалу на них спокойно реагировали, а потом словно взбесились?

— Так их продавали очень осторожно. А потом очередному Папе захотелось построить блистательный собор, который бы затмил Святую Софию. На это требовались деньги. Много денег. Очень много. Курия же уже в немалой степени разложилась и средства, собираемые через десятину и пожертвования, разворовывались с удивительной наглостью. Вот кто-то Папе и подсказал как найти средства для собора. После чего и началась массовая продажа индульгенций, оголтелая симония[1] и прочие дурные вещи, в том числе и совсем уж открытый разврат все сильнее и сильнее склонявшийся в противоестественные формы. Какое удачное совпадение, да?

— В содомию?

— Да, но не только. Впрочем, я не хочу погружаться в этот вопрос. Мерзко.

— А кто из деятелей реформации точно был из них?

— В основном все те, кто на виду, использовались в темную, чтобы ими не жалко было пожертвовать. Но случались и исключения. Например, Ульрих Цвингли. Он доставал на борьбу со Святым Престолом совершенно невероятные суммы. Играючи. Сто тысяч флоринов? Полмиллиона? Миллион? Больше? Это для него не было проблемой. Вынимал их словно из какого-то чертова сундука и пускал в дело. Через что его и вычислили, а потом и ликвидировали. С тех пор они стали осторожнее.

— Вы плоть от плоти. Знаете, все про их методы. И я не понимаю, почему они до сих пор живы?

— Потому что нам не известно главное — их имена. Кое-кто из их лидеров иногда становится нам известен. Но это не существенно. Потому что они организованы на совершенно ином принципе. У нас строгая иерархия.

— С дублированием управления.

Иезуит улыбнулся, проигнорировав это замечание, и закончил свою фразу:

— А у них — рой.

— Мне показалось, что россыпь маленьких кланов.

— Да, именно так. Только они редко состоят из кровных родственников. Иначе их вычислить было бы слишком легко. Даже по наследству от отца к сыну членство не всегда передается.

— Хм… прямо как мафия…

— Что?

— Мафия — это организованные преступные группировки. Их объединяет, как правило, общность интересов и, частенько, происхождение… землячество.

— Да, да, — покивал иезуит. — Примерно так.

— Эти кланы враждуют между собой?

— А как же? Такова их… хм… волчья природа. За добычу, как правило. Но если можно больно ударить Святой Престол — они объединяют усилия. Ненадолго. Они вообще весьма склочные. Только это нас и спасает.

— Меньше пятидесяти человек разделенные на маленькие кланы. И это на всю Европу. Звучит не реалистично. Мне кажется, что вы недоговариваете.

— А их много не нужно. Их сила — шантаж и деньги. У них на многих влиятельных людей есть своя папочка. Прямо как у вас. — лукаво улыбнулся иезуит. — Через что они вынуждают их сотрудничать и делать то, что нужно им. А, чтобы жертва не пыталась соскочить с крючка, не жадничают, подкидывая ей денег. Кнут и пряник. Это сочетание хорошо действует.

— Отсюда их погоня за высокой нормой прибыли?

— Разумеется. Как угодно, что угодно — лишь бы побольше денег хапнуть. Они на все пойдут ради денег — на любое преступление. Для них деньги — это жизнь, это кровь, это воздух. Потеря денег для них смерти подобна. Часто они загребают жар чужими руками, используя посредников. Они ведь понимают, что делают нередко дурные дела, за которые могут и спросить.

— Как с деятелями реформации?

— Да.

— И почему за столько лет они еще не сумели взять на крючок ваш орден?

— Пытаются. Постоянно пытаются. Хуже того, нам регулярно поступают предложение — вернуться. Превратившись в самый мощный клан с ролью этакого третейского судья. Через что они хотят подчинить финансы Святого Престола.

— Банк Ватикана… — покивал Алексей. Там, еще в прошлой жизни, он узнал, будучи студентом, о том, что эта организация является самым крупным инструментом в мире по отмыванию денег и проведения серых сделок.

— Мы его так не называем.

— Это меняет суть?

— Нет. — улыбнулся иезуит. — Пока мы держимся. Но что будет дальше? Через пятьдесят лет? Через сто? Соблазны велики и Лукавый умеет их подавать.