Пути Держателей - Андрей Фролов

Крохотные фигурки демонов терялись на фоне гигантских завихрений туч в вышине.

— Знаешь, думаю, что при всей моей силе я бы пропал без твоей помощи. Но столь же хорошо понимаю, что если бы не я — у тебя было бы гораздо меньше неприятностей, — тоэх положил руку на плечо Танары. — Прости меня.

— Ты говоришь лишние слова… — беспокойство не покидало глаз следопыта.

— Что ты собираешься делать с ловчими?..

Но проводник не ответил, и они надолго замолчали.

— Что собираешься делать дальше? — Киоши перефразировал вопрос, глядя в сторону Небесного Озера, где буря вот-вот готова была взорваться.

Воздух стал душен и плотен, ветер теперь то налетал, то исчезал вовсе.

— Это будет зависеть от того, что ты найдешь у Мокено… Возможно, я всего лишь бродяга, но далеко не дурак, и правда хочу понять, что происходит…

Киоши улыбнулся, и они крепко пожали руки.

— Спасибо, Танара…

Тот почесал голову, поправляя длинную прядь, выбившуюся из собранного пучка волос. Повел плечами, смущенно улыбаясь.

— Это мне нужно благодарить тебя… Я отплатил долг и более не завишу от Виктора Конты, а это хорошо. Теперь я, вроде как, полностью свободен…

Он внимательно посмотрел на пещеру, словно раздумывая, не войти ли в нее самому.

— Найди свои ответы, Киоши. Как бы я не вел себя, мне небезразлично, что ты говорил о войне… Честно, ужасно не хочу совать голову во все это… Понимаю, что совершаю большую ошибку, но… Но не думаю, что ты врал.

— Я ценю это.

— Одной жизнью больше, одной жизнью меньше… — проводник натянуто рассмеялся. — Просто теперь всегда буду помнить, что если Вайраш сумел-таки вернуться…

Киоши кивнул и, не оборачиваясь, пошел к овальному входу.

Эпизод VII. Перепутье

Это не вода сбегает по морщинистым стенам шустрыми ручейками, прицельно капает со сталактитов, собирается в крошечные озера — это само время, то стремительно настигающее, то размеренно опадающее в хранилище вечности. Это не взоры светильников наполняют широкий коридор, не блики мерцают на сверкающей воде — это рассвет завтрашнего дня сам шагает навстречу храбрости. Это не шаги дерзкого гостя летучими мышами разлетаются по пещерам, гаснут в тупиках, будто угли прожитых дней — это само прошлое оседает за спиной, умоляя не забывать.

Вперед, неспешно, обдумывая каждый шаг, огибая вековые капельники. Жадно вдыхая влажный и морозный воздух пещеры, стараясь навсегда запечатлеть в памяти царство отшельника, ведь такой шанс выпадает лишь раз в жизни. Вниз, по наклонным коридорам, наперегонки с кинжальными ручьями, в самую толщу камня, в самое сердце престарелой Буредды.

Вот проход расширяется, а свежий ветер, будто прилетевший с самой вершины, омывает лицо, принося ароматы благовоний. Зал огромен, а его потолок и вовсе теряется в полумраке над головой. Идеально очерченный овал пространства заполнен массивными каменными чашами, в беспорядке расставленными по гладкому полу. Кристально-чистая вода наполняет чаши, на массивных бортах десятки… нет, здесь сотни ароматизированных свечей, дарящих свой теплый, едва беспокойный свет. Им вторят тусклые бумажные фонари, висящие на тонких цепях, чье начало теряется в темноте где-то высоко-высоко. Птицы, белоснежные птицы с человеческими глазами прогуливаются меж каменных кубков, негромко переговариваясь на мелодичном языке. Они сидят вдоль стен и на краях чаш, внимательно разглядывая чужака.

В дальней стене зала новый проход. Слышится музыка? Нет, это лишь причудливое переплетение звуков капели, звона ручьев и плескотни серебристых рыб.

За плавным поворотом следующий зал, значительно меньше прежнего. Изящные каменные колонны поддерживают высокий потолок из нарочито грубых плиток необработанной яшмы. В стенах поблескивают золоченые прожилки, наполняя комнату таинственным мерцанием. Украшенные изящными рисунками бумажные фонари покоятся на тонких железных подставках, вокруг каждой из которых курятся чашки с ароматными маслами. В центре зала приютились несколько каменных кресел, низкий столик, шест для белоснежной птицы и единственная чаша-бассейн, чей край сверкает матовым величием обсидиана. Оплетая мебель и колонны, в воздухе парит множество Нитей, разложенных в пространстве сложным трехмерным узором.

Душа любого существа словно засыпает здесь. Засыпает сном ровным и детским, за считанные мгновения обретая умиротворение и покой. Страх, гнев, ярость битвы, ненависть к врагам, жажда мести — все это остается за порогом, сгинув в глубине широких слюдяных бассейнов. В душе отныне царствует лишь легкая печаль о том, что когда-нибудь все важное превратится в прах и пыль.

Он у бассейна…

Мокено стоял у воды, с улыбкой разглядывая игру двух зеркальных карпов и покачивая крупной головой.

Не успев перешагнуть порога, Киоши оторопел, рассматривая хозяина пещер. К своему стыду, молодой тоэх даже не попытался скрыть разочарования…. В его родном мире отшельник был бы высоким седовласым старцем, величественно восседающем на огромном янтарном столбе среди туманной бездны. Прикрыв свои бездонные глаза, он бы снисходительно выслушал неразумного визитера, постукивая когтями по подлокотнику трона. Но Мокено…

Мокено был маленьким. Настолько, что едва достал бы юноше до пояса. Его огромная голова с безобразной залысиной покачивалась, словно в болезни. Редкие волосы, обильно тронутые сединой, колыхались под легким ветерком, наполнявшим комнату. Скрюченные артритом пальцы судорожно сжимали две изогнутые трости, на которые отшельник опирался при ходьбе. Улыбка, не покидавшая лица, при внимательном взгляде уже не казалась мудрой и проницательной — создавалось впечатление, что у старика просто свело скулы. Сухой, сгорбленный, болезненного вида — он показался Киоши обычным дряхлым дедом, легенды о мудрости которого не более, чем старинная сказка.

Тот, кого на Мидзури называли Мудрецом, обернулся, отчего его небесно-синий халат зашуршал по полу. Птица на шесте подняла голову, словно проснулась. Киоши показалось, что в этот момент замерла даже капель в коридоре.

Мокено неуклюже поднял темную морщинистую ладонь. Улыбка его стала еще шире, обнажая желтеющие зубы, но глаза вдруг искренне вспыхнули Синим светом.

— Приветствую тебя, Киоши! — голос отшельника был тихим, словно стук сталактитовых слез, но одновременно сильным, как полноводный поток… Голова его вновь качнулась, словно шее было тяжело все время удерживать ее в одном положении.

— Я… вы… — юноша по-прежнему стоял на пороге, не зная, как быть дальше.