Первомост - Павел Загребельный

- А пришел уже, - сказал монах.

- Кто?

- Меркурий.

- Это ты про Маркерия нашего?

- Был Маркерий, теперь Меркурий.

- И что? - не поверил игумен. - Вырвался из Козельска? А кони?

Кирик пренебрежительно улыбнулся. Речь идет о высочайшей святыне, а тут о конях.

- Меркурий горько востужил и восплакал и сказал так: "О пречистая богородица, мать Христа, бога нашего! Как же я, окаянный, худой и немощный раб твой, могу быть способным на такое дело? Разве не хватает тебе небесных сил, о владычица, победить злочестивого Батыя?" Сказав это, взял Меркурий у богородицы благословение, поклонился до земли и вышел из церкви. Там нашел прекрасного коня...

- Не нашел, а я дал ему, - прервал игумен, - и не одного, а сразу восемь коней отборных и породистых, не забудь. Да и называй его Маркерием, а то у меня в голове все мешается.

- И поехал за город к Батыевым войскам и с помощью божьей и пречистой богородицы начал побивать врагов и освобождать плененных. Как орел носится по воздуху, так Меркурий скакал по коням злочестивого Батыя, а тот, увидев победу над своими войсками, охваченный страхом и ужасом, бежал от Смоленска без успеха и с малой дружиной.

- А Козельск? - спросил игумен. - Про Козельск ты забыл?

- После победы над врагами, - излагал свою притчу Кирик быстро и складно, - предстал перед Меркурием прекрасный воин. Меркурий поклонился ему, отдал ему свое оружие, склонил свою голову и был усечен. Тогда блаженный Меркурий взял в одну руку свою голову, а в другую - повод своего коня и так, безглавен, пришел в свою обитель, и все видевшие его дивились божьему устроению.

- Постой, постой, - уже испуганно прервал монаха игумен, - было ли все это или не было? Потому как Маркерий в самом деле был и в самом деле послал я его туда, где появилась орда, хотя и не ведал о том никто. А теперь как? Безглавый и живой или убиенный? Никак в толк не возьму. Тебе примерещилось это или приснилось?

- Рассказывается так, как должно быть, - поучающе промолвил Кирик. Когда же Меркурий дошел до ворот обители, он лег здесь и честно предал господу свою душу, конь же его стал невидимым.

- Восемь коней, - снова напомнил игумен, отчего Кирик только поморщился.

- В скором времени туда появился игумен с крестами и иконами своими, чтобы взять честное тело святого. Но святой не дался им в руки.

Тогда поднялся великий плач и рыдания, игумен в великом удивлении начал молиться богу и услышал с неба голос: "Кто послал Меркурия на подвиг, тот и похоронит его".

И так три дня лежал непохороненный, игумен беспрестанно молился с братьями богу, прося объяснить сию тайну, а потом увидел, как из церкви в великой светлости, словно бы в солнечной заре, вышла богородица с архистратигами божьими Гавриилом и Михаилом и направляется к месту, где лежало тело святого, и берет его в подол и несет в церковь. Там она положила его, где святой и будет лежать вовеки, творя чудеса во имя Христа.

- Так где же он сейчас - в церкви или нет? И с головой он или без? И кто он - наш Маркерий или какой-то твой Меркурий? - спросил игумен.

- Сказано все, - обессиленно закончил Кирик, исчерпанный невероятным напряжением.

- А как же Маркерий?

- Прибыл с битвы.

- С головой в руках или как?

- Изрублен весь и голова словно бы отрублена, но еще живой.

- Где же он? И кони где?

- В веже запер его... Пока святым сделаем.

- Как это? - не понял игумен.

- Все случилось, как сказано уже. Теперь только усечь ему голову - и больше ничего.

- Загубить душу христианскую, что ли?

- Прославим обитель нашу навеки, - вздохнул Кирик, удивляясь упрямству и тупости своего игумена.

- Так где он, говоришь? - снова спросил игумен, начиная чесать свое чрево, что могло свидетельствовать о колебании или же и о полнейшем нежелании прислушиваться к чьим бы то ни было советам, - не привык он жить чужим умом, всегда все решал сам.

- В веже запер его, - еще раз сказал Кирик, - там и будет ждать, не ведая о судьбе своей высокой.

- Вежа высокая - это я знаю. А высока ли судьба? И кто же его усечет?

- Кому велено будет.

- А кто велит?

- Кто захочет прославить обитель перед богом.

- Хм, - хмыкнул игумен, - больно мудрено все это. Иди-ка поспи или помолись, а я тем временем подумаю. А завтра еще потолкуем.

Кирик, видать, не очень и хотел откладывать на завтра, но игумен вытолкал его из кельи и заперся.

Утром он тоже не спешил начинать разговор со своим монахом, и тот, боясь, как бы Маркерий не умер от жажды, проклиная игумена, взял жбан воды и понес заточенному.

- Вот, попей водички, потому что еда повредит тебе при твоих ранах, сказал смиренно Кирик, появляясь в дверях и удивляясь, что юноша не лежит наверху, страдая, а стоит тут, внизу, словно бы ожидая чего-то или стремясь вырваться на волю.

Маркерий попил воды, вытер губы, поставил жбанчик, оба они помолчали немного, потом Кирик перекрестился и сказал:

- Немного погодя принесу тебе еды, а теперь молись.

- Постой, - сказал Маркерий, - тут так мышами смердит, в этой веже, что даже тошно. Дай-ка дохнуть свежим воздухом.

Он хотел было выглянуть из двери, но Кирик испуганно оттолкнул его.

- Увидят, нельзя! Ты весь изрублен. Что подумает братия?

- А что там она подумает? - отрезал Маркерий, теперь уже окончательно убедившись в том, что Кирик замыслил против него что-то недоброе. Он, хотя и был бессилен до крайности от ран своих, легко оттолкнул монаха от двери, так что Кирик полетел торчком, сам выскочил за дверь, запер ее на дубовый засов и, покачиваясь, направился в конюшню, где уже били копытами об землю, почуяв его освобождение, кони - белый и вороной.

Маркерий без промедления вывел своих мостищанских коней, взобрался на белого и выехал из монастыря, никем не замеченный и не задержанный, и исчез, быть может, и навсегда, по крайней мере для всех тех, кто прятался в укрытии этих стен со своей тупостью, леностью и своей бездарностью.

Кирик из башни все видел. Сердцем своим, затвердевшим в упрямом намерении сотворить святого, чувствовал теперь, что все погибло, но еще надеялся на какое-то чудо, торопливо перебирая в мыслях все известные ему случаи из деяний прошлого, и с ужасом убеждался, что ничего там не находит. Звать на помощь стыдился: от кого бы он мог ждать помощи - разве от невежд, которые собрались сюда спрятать свою леность и глупость? Все они, начиная с игумена, ненавидели Кирика, недоумевали, зачем прибился к ним из своих странствий по святым местам, возмущались его высокомерием, считали, что он стоит у них на пути. Разве же игумен не погряз в зависти настолько, что не кинулся поскорее действовать по наущению его, Кирика, из-за этого разве не упущена возможность поставить их монастырь, быть может, выше всех других в целой земле?

Маркерий выехал из монастырских ворот, два коня, белый и вороной, словно в явлении Иоанна Богослова, принесли его когда-то к Кирику и унесли теперь прочь, вместе с этим юношей исчезла последняя надежда на этой земле, монах стал теперь, быть может, и высшей волей между землей и богом, его добротой и мудростью. А что такое доброта и мудрость божия? - думал Кирик. Бог не просто добр и не просто мудр, а больше чем мудр. И не является кем-нибудь как человек на земле, а никем и ничем, пропастью, из которой все рождается и в которую же все повергается. Чтобы постичь это, нужно обладать необычайным разумом. Обыкновенные же люди утомляются от всего необычного, так утомились и в монастыре от Кирика, да и он сам тоже утомился от самого себя.

Стоял, смотрел не на монастырскую стену, за которой исчез Маркерий, смотрел вниз и видел пропасть, бездонную пропасть, видел, быть может, самого бога. Когда-то, во времена Нерона Кровавого, толпа иерусалимская, по наущению первосвященника Анана, вывела первого епископа христианского Иакова на крышу храма и сбросила его оттуда. Что видел тогда святой мученик Иаков, когда летел вниз, в безвесть и славу вечную? Перед тем как вознестись, нужно низвергнуться вниз, в смерть и в пропасть.

- Господи, - молился Кирик, - вразуми меня, и ум мой отверзи, и расслабленное сердце мое подстегни, руки и ноги мои укрепи на дело сие, и очи мои просвети от сна греховного, каковым является жизнь людская на земле...

Он неуверенно шагнул в никуда, нога его повисла в пропасти, руками он хотел удержаться за косяк прорезки, но не хватило для этого сил, и он сорвался с вежи, закричал испуганно и болезненно, никто не пришел к нему на помощь, и он заразился о землю насмерть.

Падая же, подвернул голову, словно бы прятал ее от удара, и когда нашли его тело, то казалось, что хочет он взять, уже будучи мертвым, собственную голову в руки.

Так его и положили в монастырской церкви под именем святого мученика Меркурия Смоленского, потому что игумен, привычный к простым и трезвым размышлениям, решил воспользоваться хитрой выдумкой Кирика, но в то же время считал, что следует все же различать выдуманного Меркурия и подлинного Маркерия, мертвого или живого, да будет он счастлив во веки веков.