Змеиное золото. Лиходолье - Елена Самойлова

Глаза у нее были уже не золотые – вместо радужек в них плескалось отражение яркого полуденного солнца, которое будто бы осветило его изнутри, выжигая все, что сочло ненужным и недостойным. Змейка смотрела на него, сквозь него, а он чувствовал себя под этим взглядом так, будто бы остался не то что без доспехов или одежды, а и даже без кожи под палящим зноем. И не шевельнуться, не вздохнуть под этим взглядом – словно смотрит на тебя Создатель и решает, достойным ли оказалось создание, следует ли оставить его продолжать намеченный путь или все-таки начать все заново, избавив мир от неудачного образца.

Потом она моргнула – и все прошло. Сияющая радужка потухла, оставив в ее глазах привычное золото, чуть тронутое медной рыжиной у самого зрачка. Дудочник, ошивающийся рядом, даже и заметить ничего не успел, а Змейка лишь устало провела по лицу рукавом, не столько стирая, сколько размазывая подсохшую кровь, и неожиданно как ни в чем не бывало попросилась домой…

Искра покачал головой и расправил плечи. Посмотрел за окно – сплошная темень, третий час ночи. Даже гремлины на соседней половине дома угомонились, а вот ему все не спится. Что-то мешает расслабиться, снять с себя мешающую движениям одежду и уютно устроиться рядом со Змейкой, охраняя ее сон. Странное, почти позабытое ощущение, будто что-то скребется изнутри, неприятно холодит затылок, заставляя поминутно оглядываться через плечо, прислушиваться к окружающему миру, состоящему из запахов и звуков, и быть все время настороже.

Прошлое ощерилось треугольными железными зубами и словно огрело по спине ледяным колючим бичом, да так явственно и ощутимо, что харлекин вскочил с кровати, зацепив ногой складку на коврике, и едва не покатился кубарем по полу. На ногах он кое-как удержался, но хрупкую глиняную вазочку с белой розой с прикроватного столика все-таки смахнул.

Ваза с приглушенным звоном разбилась о доски пола, рассыпавшись веером черепков и залив водой краешек ковра. Душистая белая роза, которой Змейка любовалась уже вторую неделю, тоже не пережила падения, осыпавшись горкой пожухлых лепестков. Искра с тревогой оглянулся на спящую, а потом принялся торопливо собирать осколки в ладонь. Вода-то ладно, сама высохнет, но воткнувшийся в босую ступню острый глиняный черепок здоровья и хорошего настроения шассе поутру явно не добавит.

Тихонько скрипнула дверь, и на пороге появился встрепанный дудочник в расшнурованной рубахе, держащий в одной руке свечу, а в другой тускло блеснувший узкий клинок, вытащенный из трости.

– Что у вас? – шепотом поинтересовался змеелов, поднимая свечу повыше над головой и настороженно осматриваясь по сторонам.

– Вазу разбил, не видишь? – так же шепотом ответил Искра, торопливо сгребая последние черепки и поднимаясь с пола. Подошел к музыканту едва ли не вплотную, кивнул в сторону кровати. – Посидишь с ней?

Тот кивнул и посторонился, пропуская харлекина в коридор, а потом все же окликнул:

– А ты куда собрался?

Искра только усмехнулся, передернув плечами, которые уже стягивала знакомая легкая судорога. Предвкушение встречи.

– Прогуляться.

Осколки вазы вместе с останками цветка отправились в стоящее у выхода мусорное ведро, и харлекин выскользнул на улицу, бесшумно прикрыв за собой дверь. Прислушался к ощущениям и устремился к узкому переулку, ведущему к маленькой, будто бы стиснутой стенами домов площади, в центре которой находился небольшой колодец с питьевой водой.

Она сидела на каменном бортике рядом с откинутой деревянной крышкой и беспечно болтала ногами, обутыми в остроносые красные сапожки. Единственный на всю площадь фонарь выхватывал из ночной тьмы чуть полноватые округлые колени, едва прикрытые синей юбкой с кружевным краем, и красивые руки – изящные, маленькие, с длинными тонкими пальцами без единого кольца, – оставляя лицо женщины в густой тени. Впрочем, Искре не нужно было видеть лица незнакомки, чтобы понять, кто перед ним.

Харлекины начинают ощущать друг друга с момента первого превращения в поначалу неуклюжее, бряцающее железом вечно голодное чудовище. Ощущают как приятное тепло, расползающееся по всему телу. И чем раньше случилось превращение, тем острее и лучше харлекины чувствуют себе подобных даже на большом расстоянии. Молодняк инстинктивно ищет себе учителя, наставника – того «старшего», который поможет научиться жить в новом облике, сосуществовать с новыми, доселе неизвестными ощущениями. «Старшего», который научит охотиться и скрываться, выжидать и нападать из засады, пользоваться преимуществами железного тела и слабостями человеческой оболочки. Кому-то везет, и наставник находится довольно быстро. Кому-то приходится, как Искре, выживать самостоятельно, на свой страх и риск познавая вначале тонкости охоты на животных, а затем и на людей.

До зрелости доживают очень немногие – мало кто из молодых, недавно обратившихся харлекинов, способен усилием воли, без помощи «старшего», сдерживать охотничьи инстинкты и голод. А значит, очень быстро на них начинается облава, и молодые не успевают ничего понять, как из охотников превращаются в жертв, которых либо загоняют в ловушку с помощью собачьей своры, либо отдают на милость дудочнику из Ордена Змееловов, которому, как известно, и в лес-то ходить не надо. Встать у околицы вместе с наемниками да поиграть на своей дудочке подольше и погромче – молодой харлекин сам выйдет из укрытия, сам подставит шею под тяжелый топор с широким лезвием и погибнет, даже не успев понять, как это произошло.

Искре в свое время очень повезло: устав охотиться на животных и прятаться по лесам, он всеми правдами и неправдами добрался до Черноречья и там уже перебрался в Лиходолье, по дороге поживившись каким-то бродягой. В караване, к которому ему посчастливилось прибиться, ехала она. Та, которую он мог назвать «старшей».

Ализа.

Правда, тогда она выглядела иначе – смуглая, чернявая, роскошная баба лет сорока с глубоким грудным голосом и сочным заливистым смехом. На ее грудь, напоминавшую две некрупные дыни, спрятанные под простой белой блузой на шнуровке, глазела почти половина ошивавшихся в караване мужиков, а другая половина хмыкала в усы и торопливо отворачивалась в другую сторону, пока их жены не заметили неподобающий интерес к смешливой ромалийской бабе, отставшей от табора. Кажется, в то время один только Искра смотрел на нее не как на объект вожделения, а как на что-то родное – с надеждой и какой-то робостью. Он так и не решился подойти к ней, заговорить – позже она сама пришла, сверкнула морозной синевой, прячущейся на донышке карих глаз, и бесстрашно потащила за собой в лиходольскую степь, подальше от людских голосов и света больших походных костров.

Тогда же он впервые познал женщину, а на рассвете они оба скрылись до того, как караван проснулся и обнаружил пропажу. Искра тогда умудрился свести лошадь, к которой был приставлен ухаживать, а Ализа принесла с собой едва живую девочку – та накануне умудрилась съесть какие-то неизвестные ягоды с придорожного куста, которые оказались ядовитыми, и к ночи уже почти не дышала. Ализа унесла ее, когда измученная за день и целую ночь мать ненадолго заснула. Сказала, что девчонка все равно умрет – сердечко у подростка билось едва-едва, да и в сознание она с полудня уже не приходила, а превращение вот-вот случится у обоих харлекинов. И тогда их будет мучить голод. Но зачем охотиться на здоровых и полных сил людей, если есть уже добыча, больная и ослабленная?

Мучила ли его тогда совесть? Нет. Кажется, к тому времени это слово уже почти ничего не значило для молодого харлекина. Тем более когда «старшая» утверждает, что так лучше, – ее надо слушаться. Ни к чему рисковать, охотясь на здоровых и сильных мужчин, если под рукой есть умирающий от яда ребенок без надежды на исцеление.

Так охотятся волки – выбирают из стада того, кто стар, болен или слишком слаб, чтобы дать отпор или убежать. Чистят породу, так сказать, оставляя в живых лишь сильных и выносливых.

Харлекины, как оказалось, были теми же волками по отношению к людям…

– Сколько лет, сколько зим! – Женщина грациозно соскочила с каменного бортика колодца и присела в реверансе, приподняв кончиками пальцев подол юбки. Свет фонаря наконец-то выхватил ее лицо из темноты – на Искру смотрела дама средних лет с приятным округлым лицом, на котором ярко выделялся пухлый красный рот и большие, подведенные особой краской синие глаза. – Ты так изменился! Я тебя и не узнала поначалу, приняла за «старшего». Как ты решился вернуться, тебя ведь насовсем изгнали из этого чудесного города?

Она подошла ближе, пританцовывая на месте и выстукивая каблучком на левом сапожке странный ритм по камням мостовой. Дурацкая, на взгляд Искры, привычка, от которой Ализа так и не смогла избавиться с момента их последней встречи восемь лет назад.