Правосудие во имя любви - Мэри Бакстер

— Спасибо.

Сойер заметил ее только тогда, когда она почти подошла к нему.

— Ах, вы пришли. Отлично.

Он встал и пододвинул ей стул.

— Вы же знали, что я приду, разве не так?

Он пожал плечами.

— Нет, не знал. Вы достаточно ясно дали мне понять, что не хотите встречаться со мной на людях. Вот я и…

— Неважно. Здесь очень мило.

Губы Сойера тронула легкая улыбка.

— Отлично. Я рад, что вам нравится.

Кейт ожидала услышать в его голосе уже знакомую ей насмешливую нотку, но если такая нотка и прозвучала, Кейт не удалось ее уловить.

— Ну, по крайней мере, это место отличается от других.

Сойер сел и отхлебнул пива.

— Совершенно верно.

Кейт огляделась по сторонам. Столики были из коричневого пластика; в центре каждого горела свеча. Обедающих в зале не наблюдалось, но у стойки бара сидело несколько человек.

Внезапно раздался удар грома, и стены кафе задрожали. Кейт вскочила.

— Что это с вами? — удивился Сойер. — Не обращайте внимания.

Прежде чем Кейт успела ответить, к Сойеру подошла официантка.

— Желаете что-нибудь заказать?

— Мне только кофе, — сказала Кейт, в то же время наблюдая за Сойером. Одет он был в темные слаксы и явно не испытывал потребности в галстуке. Расстегнутый ворот шелковой рубашки позволял увидеть жесткие черные волосы на груди Сойера. Кейт отвернулась, чтобы он не смог перехватить ее взгляд.

— А мне пока ничего не надо, — ответил Сойер официантке.

Как только она отошла, наступило молчание. Сойер потихоньку расправлялся со своим пивом и, казалось, был целиком поглощен этим занятием.

Кейт хотелось крикнуть, чтобы он побыстрее выкладывал свои новости; нужно было скорее уносить отсюда ноги — подальше от него.

Официантка принесла кофе.

— Если вам понадобится еще что-нибудь, позовите, — сказала она и снова отплыла от них.

Кейт поднесла чашку к губам, и в этот миг новый удар грома потряс здание. Потоки дождя обрушились на оконные стекла. Было видно, как дрожат тонкие рамы.

— Вы всегда так дергаетесь? — спросил Сойер. — Может быть, вам сейчас не помешал бы стакан вина?

— Ответ на первый вопрос: да, я всегда так дергаюсь во время грозы. Ответ на второй вопрос: нет, я не хочу вина.

Сойер посмотрел в окно.

— Должен признать, мать-природа устроила сегодня настоящую преисподнюю.

Кейт почувствовала, что нервное напряжение мало-помалу ослабляет свою хватку. Может быть, все окажется не так уж страшно. Она отпила глоток из своей чашки и невольно сделала гримасу.

— В чем дело? Кофе невкусный?

— Одна вода. Что за окном — что в чашке.

— Ну так не пейте его. Нет, правда, выпейте лучше вина. Вам сразу полегчает.

Он засмеялся, и смех разогнал облако хмурой задумчивости, омрачавшее его лицо. Кейт вдруг ощутила, что когда он смеется, она легко может забыть, почему они здесь и кто он такой. Они вполне могли сойти за парочку нарушителей супружеской верности, предвкушающих то, что должно произойти, и смакующих это ожидание, в котором важно все: и задушевная беседа, и крепкие напитки, и нежные прикосновения… Она почти задохнулась, осознав, куда заводят ее такие мысли. Как видно, что-то отразилось на ее лице, потому что он спросил:

— Что-нибудь не так?

— Нет-нет, — спешно возразила она, прилагая все усилия к тому, чтобы вернуть ход событий на ровную колею. — Просто я, как правило, не пью вина.

— Почему? Говорят, вино полезно для кровообращения.

— Возможно, но иногда оно мешает сохранять контроль над собой.

— Утрата контроля над собой — не такая уж страшная вещь. Изредка, конечно.

— Для вас, возможно, это хорошо, а для меня — нет.

Глаза их встретились — но они не сразу отвели взгляды.

— Вам лучше знать, ваша честь. Люди мы разные.

Кейт отвернулась, понимая, что эти слова — не комплимент. Но она ничего не могла с собой поделать. В течение девятнадцати лет контроль над своими чувствами и поступками был для нее задачей номер один. И все-таки каждый раз, когда она оказывалась поблизости от Сойера, нити этого контроля так и норовили ускользнуть из ее рук.

Она считала, что во всем виновато ее физическое влечение к нему. Даже свежий и едва уловимый запах его одеколона был для нее мучительно-притягательным, и столь же притягательными были резкие линии в уголках его глаз и рта — линии, которые смягчались, когда он улыбался.

— Итак?

Она покачала головой.

— Что «итак»?

— Вы уже поняли, почему я такой сообразительный? — спросил он напрямик.

Кейт задохнулась.

— Вы себя переоцениваете.

— Не думаю, — возразил он с ленивым спокойствием. — Но это не имеет значения. Я отвечу на любой вопрос, который вы пожелаете задать. То есть, почти на любой.

— Отлично. Как получилось, что вы не женаты?

В ту самую минуту, когда вопрос сорвался с ее языка, Кейт уже пожалела об этом, ужаснувшись собственной несдержанности. На губах Сойера заиграла улыбка, словно он понимал, как ей сейчас неловко. Затем его лицо снова стало серьезным.

— Без всяких видимых причин, если не считать того, что мне ни разу не встретилась женщина, которая бы смогла и захотела примириться с моими дурными привычками и суматошным образом жизни.

Тон был вполне легкомысленным, но в выражении глаз Сойера мелькнула какая-то тень. Неужели и он уязвим? Кто бы мог подумать…

— Это можно понять, — заметила она, не найдя ничего лучшего. В душе она продолжала точить себя за тот неуместный вопрос.

— Я хотел бы иметь ребенка.

Кейт не поверила своим ушам. У нее сам собой раскрылся рот.

Сойер издал смешок.

— Очевидно, вы не ожидали такого.

Как ни мучителен оказался этот разговор для Кейт, она собралась с силами и просто подтвердила:

— И в самом деле не ожидала.

Он пожал плечами.

— Звучит, конечно, нелепо, я понимаю, но… — Он резко оборвал себя, а потом добавил: — Хватит обо мне. Теперь насчет вас. Почему вы не замужем?

Кейт заерзала на стуле.

— Самым важным для меня всегда была работа.

Она чувствовала, что говорит как чопорная старая дева. Но это только подтверждало диагноз, который она сама себе поставила: в присутствии этого человека она всегда проявляет себя наихудшим образом.

— Вот как. Ну что ж, это означает, что общего между нами больше, чем мы согласны признать.

Эти слова и сопровождавший их взгляд словно включили сигнал тревоги. Ее снова охватил озноб возбуждения. Такая опасная игра легко могла стать самоубийственной. Реальность этой угрозы заставила ее перевести беседу прочь от всего личного — в деловое русло.