Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева

Так, Василий Алексеевич Перовский, будущий знаменитый оренбургский генерал-губернатор и исследователь Аральского моря, побочный сын графа А. К. Разумовского, родился в 1795 году и, по разным данным, окончил либо юридический факультет Московского университета, либо Школу колонновожатых. С началом войны вступил в лейб-гвардию, при Бородине был адъютантом у Милорадовича, побывал во французском плену, бежал. Командовал эскадроном гусарского полка, был взят адъютантом в свиту императора, сражался при Люцене, Бауцене, Кульме, Лейпциге и Париже. После войны стал адъютантом великого князя Николая, который к нему очень благоволил. Один из его университетских однокашников, будущий сенатор К. И. Фишер описал подобный тип людей: «Хорошо начитанный, он в совершенстве знал французский и немецкий языки, любил музыку… По складу ума человек либеральный, был горд и обидчив. Рыцарь без страха и упрека, с аристократическим лицом. С великим князем Николаем Павловичем он общался свободно, даже слишком»[340]. Хорошее образование, опыт войны, воспитывавший независимость, либеральная складка, во многом замешенная на аристократизме, и давали таким людям внутреннее право на «излишнюю свободу» в обращении с августейшими лицами.

Богатство обусловливало определенные обязанности при выборе рода войск. Ведь обмундирование и лошади стоили в разных частях по-разному. Состоятельные аристократы вкладывали в службу куда больше денег, чем бедные провинциальные дворяне. Первые, если позволяло здоровье, шли в кирасиры — носить тяжелую каску и панцирь мог далеко не всякий. Да и платить за чистокровную крупную, чаще немецкую, лошадь, питающуюся хорошим фуражом, не всем было по карману. Князь N кавалерист. И не будет ошибкой предположить, что юношей он начал службу, скорее всего, в кирасирах.

Английский путешественник и разведчик капитан Джеймс Александер в 1829 году подробно описал приемы обучения русской кавалерии, которую ему довелось наблюдать в Красном Селе: «Методы подготовки кавалерии просто восхищают: вечером накануне дня маневров они маршируют строем… Они идут, не обращая особого внимания на равнение в строю, и проделывают все те упражнения, которые на следующий день должны выполнить на лошадях. Каждый маневр объясняется самым подробным образом, а у полковников, которые едут верхом, есть книги с описанием приемов. Во время этой пешей подготовки ни у солдат, ни у офицеров нет оружия. Мне всегда казалось неверным отсутствие в английской армии предварительной подготовки накануне дня маневров… Поворот был выполнен хорошо, а так как атака была не слишком быстрой и резкой, лишь немногие упали с коней; все же я был удивлен, что так мало наездников вылетели из седел, так как искусство верховой езды у русских своеобразно»[341].

Именно так учили князя N, и позднее он сам, став во главе одной из гвардейских частей, должен был учить подчиненных.

Кавалергарды с самого их появления в русской армии в 1732 году имели серьезные преимущества. Например, «никогда в Персию не пошлют», что существенно для XVIII века. Им обещали, что, кроме военного времени, служба будет протекать в столице и ее окрестностях, жизнь — на лучших квартирах, первенство перед прочими военными равного звания и отсутствие телесных наказаний для нижних чинов[342].

Офицеры кирасирских полков имели семь форм на все случаи жизни: парадную, обыкновенную, повседневную, праздничную, большую бальную, малую бальную, придворную. Платить за них и за амуницию дворянину приходилось самому. «С экипировкой шутить было нельзя, — вспоминал уже в начале XX века князь В. С. Трубецкой. — Ежедневно после учений я ездил в Петербург… где без конца примерял офицерский колет, сюртуки, вицмундиры, кителя… короткие и длинные рейтузы… Там я заказывал по своей фигуре походную и парадную амуницию в виде всевозможных портупей, золотых кирасирских перевязей, серебряных лядунок, шарфов, кобур, эполет, краг, перчаток, темляков… Специально по моей голове мастерилась красивейшая позолоченная офицерская каска на голубой шелковой подкладке».

Куда дешевле служилось в уланах, но этот путь принадлежал обычно дворянам со скромными средствами. Однако знаменитая гвардейская песня-дразнилка «Журавель», которую начали сочинять еще во времена Екатерины II (первые три куплета приписывают Г. Р. Державину) и продолжали по мере образования новых полков, признавала за кирасирами славу первых щеголей:

Из полков же самый тонныйТо лейб-гвардии полк конный.

«Тонный» от слова «тон» — модный, великолепно вышколенный, с прекрасными манерами. При этом «Журавель» насмехался над кавалергардами за высокий рост и глупость:

Кавалергарды дуракиПодпирают потолки.

Знатность и принадлежность к привилегированному гвардейскому полку накладывали на кирасир очень жесткие моральные рамки. Тяжелая кавалерия — ударный кулак армии, остановить который можно было только прямым артиллерийским огнем, — старалась поддерживать среди своих «порядочное поведение»: никаких шалостей с актрисами, попоек, дуэлей. Тот же Трубецкой передал внушение, которое сделал новичкам полковой командир. «Господа, — тихо проговорил он. — Кирасирский полк оказал вам великую честь, приняв вас офицерами в свою среду… Где бы вы ни находились… эти погоны обязывают вас… к достойным поступкам, порядочности и приличию. Помните, что в глазах общества и света всякий ваш неблаговидный поступок или даже жест будет приписан не столько вашей личности, сколько всему полку»[343].

Уважение к форме было таково, что на балах в дворянских собраниях девице позволялось танцевать с незнакомым офицером — за него говорил мундир. И, будучи в мундире, он имел право сам представиться ее родителям, не прибегая к посредничеству третьих лиц. Свидетелем «серьезных намерений» выступали «принадлежность к полку», ручательство всего офицерского круга.

За неблаговидное поведение можно было расстаться с местом. Иное дело легкая кавалерия — уланы и гусары. Тип поведения, осуждаемый у кирасир, напротив, насаждался в этих родах войск. Лихие рубаки, в мирное время и на постое они превращались в столь же лихих прожигателей жизни. Поскольку легкая кавалерия гибла массами, среди ее офицеров был распространен взгляд: погуляем, пока можем. Поведение Долохова из «Войны и мира», пьющего шампанское из горлышка, сидя на подоконнике второго этажа, — типичная выходка легкого кавалериста. Можно сказать, что разные рода войск культивировали и развивали разные типы личности.

Кирасиры — солидные люди, с самими серьезными намерениями, как в отношении противника, так и в отношении барышень. Если же нечто в стиле «танца с медведем» встречалось, следовал перевод в армейский полк и, возможно, даже в другой род войск. Нечто подобное произошло с графом Б из пушкинского «Выстрела»: «…Определился к нам молодой человек богатой и знатной фамилии (не хочу называть его). Отроду не встречал счастливца столь блистательного! Вообразите себе молодость, ум, красоту, веселость самую бешеную, храбрость самую беспечную, громкое имя, деньги, которым не знал он счета и которые никогда у него не переводились, и представьте себе, какое действие должен был он произвести между нами».

За что этот богач и красавец был переведен в захолустный гусарский полк? Возможно, дуэль. Но он и там не унялся. «Я его возненавидел, — признавался Сильвио. — Успехи его в полку и в обществе женщин приводили меня в совершенное отчаяние. Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее моих, и которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал. Наконец, однажды на бале у польского помещика… я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он вспылил и дал мне пощечину. Мы бросились к саблям».

В прошлом князя N мог быть и такой случай. Но годы смиряют. Если он родился, как мы предположили, в 1780-х годах, то для него возможно участие в страшной атаке русских кирасир при Аустерлице, описанной у Толстого в «Войне и мире»: «…Показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных лошадях, в белых блестящих мундирах… Все слышнее и слышнее становился их топот и бряцание их оружия, и виднее становились их лошади, и фигуры и даже лица. Это были наши кавалергарды, шедшие в атаку на французскую кавалерию, подвигавшуюся им навстречу… Это была та блестящая атака кавалергардов, которой удивлялись сами французы. Ростову страшно было слышать потом, что из всей этой массы огромных красавцев-людей на кровных конях, богачей, юношей офицеров и юнкеров, проскакавших мимо него, после атаки осталось только осьмнадцать человек».