Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века - Ольга Елисеева

Осенью доведенный до отчаяния придирками Шварца полк попытался подать на высочайшее имя петицию, собрался и отказывался расходиться. Сначала вся 1-я «государева рота» строем отправилась в Петропавловскую крепость, на следующий день «мятежный» полк был окружен частями гвардейской пехоты и отправлен в крепость, откуда в Кексгольм и Свеаборг. Полк был раскассирован, а на его месте создан новый из армейских частей.

«Семеновская история» была не просто скандалом, но скандалищем. Она наглядно показывала уехавшему на конгресс в Троппау Александру I, что он не может положиться на старых офицеров, занимавших в гвардии лучшие должности. Их снизу подпирали аракчеевские креатуры, такие как Шварц. Нельзя исключить, что вся интрига была спланирована временщиком как звено в затяжном противостоянии, которое он вел с Главным штабом.

Вокруг Главного штаба, которым руководил князь Петр Михайлович Волконский, друг детства Александра I (прообраз князя Андрея на аустерлицком поле — тоже ранен и тоже со знаменем в руках), скапливались заслуженные офицеры с хорошо известными в армейской среде именами. Закревский, Ермолов, Воронцов, Киселев и десятки других, где бы они ни служили, но тяготели именно к Главному штабу. В силу происхождения и прежнего военного опыта князь N должен был принадлежать к названной среде.

Ее отличительными чертами стали подчеркнутая русскость и неприятие военных поселений. Последние считались детищем Аракчеева. Хотя идея принадлежала императору, но воплощение ее в жизнь, часто крайне жестокими методами, было возложено на графа «Силу Андреевича». Последний, также по желанию государя, выдвигал из «вышколенной» среды поселенческих офицеров новые кадры для армии и гвардии. Шварц был любимцем Аракчеева и, несмотря на то, что руководство Гвардейского корпуса не раз ставило ему на вид излишне суровое обращение с подчиненными, продолжал демонстративно насаждать в гвардейском полку «поселенческие» порядки — поднимал руку на солдат, грубо разговаривал с офицерами. Шварц явно чувствовал за своей спиной поддержку. Семеновцев точно провоцировали на неподчинение.

Мятеж в гвардейском полку оказался крайне выгоден именно окружению Аракчеева. С важнейших постов были сняты и переведены на менее значимые должности его неприятели. Волконскому и Закревскому пришлось покинуть Главный штаб, Васильчиков больше не командовал гвардией, а Бенкендорф, оказавшийся между двумя враждующими партиями, как между молотом и наковальней, — штабом Гвардейского корпуса. На их места Аракчеев выдвинул свои креатуры. Вероятно, тогда лишился хорошей должности и будущий муж Татьяны.

Характерно, что молодой Николай, так ратовавший за наведение порядка в гвардии, Аракчеева не терпел, считал душегубцем и, вступив на престол, отправил в отставку. А вот к тем командирам, кто пострадал после «семеновской истории», скорее благоволил. Он не считал их виновными, потому что лично они ничего не могли изменить: «Корпусом начальствовал тогда генерал-адъютант Васильчиков; к нему я прибег… часто изъяснял ему свое затруднение, он входил в мое положение, во многом соглашался и советами исправлял мои понятия. Но сего не доставало, чтобы поправить дело; даже решительно сказать можно — не зависело более от генерал-адъютанта Васильчикова исправить порядок службы, распущенный, испорченный до невероятности»[369].

Выходило так, словно Александр I хотел сначала дать гвардии чрезмерную волю, выявить наиболее ретивых, а потом очиститься от них. Под железную метлу попали порядочные, знающие офицеры. Непривычно, но факт: если Александр I в последние годы царствования насаждал Шварцев, то его брат тяготел к противоположной когорте.

Итак, князь N должен был ощутить на себе неприятные перемены. Чтобы привести гвардию в чувства, император приказал в марте 1821 года вывести ее из столицы и совершить поход по западным губерниям. Это была тренировка вдали от развращающей столичной жизни. В сентябре на смотре в Бешенковичах гвардия была как бы прощена. Александр I пожаловал много наград, но прежних должностей провинившимся командирам не вернул. Зимой 1821/22 года Гвардейский корпус оставался в литовской глуши, и только летом присмиревшие полки вернулись в Петербург.

Судя по тому, что князь N приблизительно в феврале 1822 года встретил Татьяну в Дворянском собрании, зиму он проводил в Москве. Или приехал, испросив отпуск, или вообще находился во временной отставке и решал, что делать дальше. Значит, он не участвовал в походе Гвардейского корпуса в западные губернии.

Был еще один эпизод, серьезно повлиявший на офицерскую жизнь рубежа 1820-х годов. Это знаменитое письмо начальника библиотеки штаба Гвардейского корпуса и правителя Канцелярии комитета о раненых М. К. Грибовского — члена Коренной управы Союза благоденствия. В Записке он извещал правительство о существовании среди гвардейцев тайного общества, той самой «цепи через все полки», о которой стал догадываться великий князь Николай. Откровения Грибовского долго придерживались вышестоящими начальниками, в том числе и Васильчиковым, из опасения вызвать на свою голову гонения — де, допустили. Уже после «семеновской истории» Бенкендорф помог Грибовскому подать донесение на высочайшее имя. Позднее Александр Христофорович сетовал, что, если бы тогда же были приняты надлежащие меры, восстания на Сенатской площади не последовало — заговор удалось бы пресечь на корню, еще в 1821 году[370]. Однако Александру I сие было неугодно.

Но шуму донесение наделало. Заговорщики узнали, что о их существовании известно правительству. В Москве в январе 1821 года собрался съезд Союза благоденствия, который распустил организацию, дабы избавиться от ненадежных членов. Ведь недовольство вовсе не означало готовности к решительным революционным действиям. Например, послушав на съезде Михаила Орлова, который впервые в истории русских революционных обществ предложил для пополнения денежных средств не продавать драгоценности жен, а устраивать разбойничьи налеты в лесу и на больших дорогах, эдакий прообраз будущих экспроприаций, — в сторону от столь «бесчестного дела» повернули многие.

Пока речь шла о жалобах и негодовании, такие беседы «за чашею вина» или «за рюмкой русской водки» готов был поддержать всякий обиженный. Пушкин в Десятой главе отмечал:

Сначала эти разговорыМежду Лафитом и КликоЛишь были дружеские споры,И не входила глубокоВ сердца мятежная наука,Все это было только скука,Безделье молодых умов,Забава взрослых шалунов.

На этом этапе, когда «мятежная наука» еще не «входила глубоко», мог отойти от «дружеских споров» и князь N, как сделали многие генералы его поколения. В этом смысле показательна судьба Николая Мартемьяновича Сипягина, родившегося в 1785 году. Войну он закончил в звании начальника штаба авангардного корпуса Милорадовича, имея за спиной Бородино, Бауцен, Дрезден, Кульм, Лейпциг, взятие Парижа. Сразу после возвращения из Франции он был назначен начальником штаба Гвардейского корпуса и оставался в этой должности пять лет. Сипягин создал в гвардии библиотеки, основал типографию, выступил создателем «Военного журнала», организовывал школы для нижних чинов[371].

Тогда же он стал членом одной из ранних, преддекабристских организаций — Общества военных людей, предназначенного для испытания перед вступлением в Союз спасения. Возможно пребывание князя N либо в нем, либо в одном из подобных — в «Когорте добромыслящих», как Бенкендорф, или в «Ордене русских рыцарей», как М. А. Дмитриев-Мамонов. Предварительно все они, находясь в походах, прошли через полковые масонские ложи — ведь где-то офицерам надо собираться — и встречались в ложе «Соединенных друзей», крайне далекой от серьезного «делания», но поощрявшей «разговоры между Лафитом и Клико». Так что после запрещения масонства в России в 1821 году князю N, вероятно, пришлось дать подписку о невступлении в будущем в тайные сообщества. Эта подписка удержала многих офицеров от присоединения к более поздним организациям декабристов.

Сипягин, прежде любимец Александра I, в 1819 году был вынужден оставить пост и получил назначение с заметным понижением — командиром 6-й пехотной армейской дивизии в Ярославле. Женившись еще в Петербурге, он с супругой уехал к новому месту службы, в провинцию, и там постепенно отошел от деятельности тайных обществ. Наличие семьи отвело от декабристских организаций целую плеяду полезных и активных членов, таких как генерал С. П. Шипов, командир нового Семеновского полка. И для «важного генерала» срок дружеских попоек вышел.

Побывал ли князь N на московском съезде 1821 года? Время позволяло. Во всяком случае, поняв, что сам отнюдь не благоденствует, он отошел от «забавы взрослых шалунов». Вставал вопрос: что дальше? Долго откладываемая женитьба, по мнению, царившему в офицерской среде, позволяла переключиться на некие, пока неведомые, но полезные для хозяйства дела. Семья мыслилась как замена привычному армейскому быту. А появление спутницы жизни — как утешение. По словам П. А. Вяземского, Пушкин отыскал в одной элегии два стиха: «Все неприятности по службе / С тобой, мой друг, я забывал» — и называл их «самыми чисто русскими, самыми глубоко и верно прочувствованными»[372].