Золотая Колыма - Герман Волков

«Пришлось говорить с Матицевым о способе ведения разведки в экспедиции... Все это ужасно надоело. Попросил его обращаться по другому адресу, так как я не был на заседаниях по разведкам, которые были при уполномоченном С.З. Лежаве.

Погода скверная. Дует без остановок порывистый, довольно сильный ветер».

Разговаривал с Матицевым во время отсутствия Билибина и Цареградский, дипломатично, культурно и авторитетно, но так же попусту.

Одержимый «хозяйственничек» мухлевал не только  с выписками продовольствия. Однажды Петр Кондратов как бы ненароком завел Сергея Дмитриевича — а они очень сдружились — в распадок ключика, и там, «в интересном месте», Раковский увидел не «пару шурфиков», а с пяток ям, безобразно, где попало и кое-как выкопанных.

— Три балды! — выругался словами Билибина Сергей Дмитриевич.

А вскоре вернувшийся из Олы Кондратьев, секретарь партячейки, обнаружил на том же «интересном месте» лоток и гребок. Принес и положил их на стол Матицеву:

— Это не шурфовка, а шуровка! Тайком золото моют!

— Найти шуровщика! Уволю! — закипятился Матицев.

Но шуровщика не нашли.

Раковский предложил Матицеву пользоваться промывалкой экспедиции — так, мол, надежнее, будут мыть золото у нас на глазах. Но тот промямлил что-то невразумительное.

Ничего не оставалось, как ждать Билибина и Оглобина.

Юрий Александрович вернулся в конце месяца. Привез с собой, специально на совещание, Эрнеста Бертина: по милости Матицева и во втором разведрайоне люди сидели на урезанном пайке.

Совещание должно было состояться на другой же день после их приезда. Но Матицев опять уехал куда-то... Собралось совещание только в субботу и продолжалось два дня. Присутствовали все горные смотрители, администрация, местком и партячейка в полном составе.

Билибин доложил о работе экспедиции за два последних месяца. Сделано было немало. В первом разведрайоне посадили на пласт двенадцать шурфов, пробы, промытые Раковским, показали наличие золота. Закончив шурфовку первой линии, перешли на вторую, «эксплуатационную», которую бросили приискатели. До оттепели этот участок Среднеканской долины будет разведан. Намечается еще одна линия — чуть левее устья Безымянного, там в гранитных обнажениях Цареградский выявил первые признаки рудного золота. И еще одна линия должна быть там, где тайком копают ямы... Преступное хищничество будет пресечено! Во втором разведрайоне все работы ведутся исключительно силами экспедиции. Там разбиты две разведочные линии по семнадцать шурфов, проходка идет хорошо, нормы перевыполняются, как и в первом районе, вдвое. В прошлые годы первые шурфы закладывали там Поликарпов, Гайфуллин и другие, хорошего золота они не нашли, но, надо надеяться, что оно там есть...

— Наши результаты были бы намного лучше,  если б эксплуатационники, «наши эксплуататоры», не тянули телегу, как в басне дедушки Крылова «Лебедь, рак и щука»,— и Юрий Александрович с горечью заговорил о несогласованности и неувязке в работе: — Лежава-Мюрат ратовал за то, чтоб мы работали вместе, а у нас кое-кто старается дуть в свою сопелку!..

Слово для второго доклада предоставили Матицеву. Он говорил дольше, чем Билибин. Сначала о текущем моменте, о задачах первой пятилетки вообще, о трудовом энтузиазме масс, потом попытался продемонстрировать все это на примере возглавляемого им коллектива.

Председательствовал на совещании секретарь партячейки Владимир Кондратьев. Билибина он не прерывал, а своего начальника бесцеремонно:

— Пятилетку в четыре года, говоришь? А даем по десять процентов! На сто лет хватит!

Матицев не растерялся:

— Найдем золото — будет двести процентов! Только поменьше надо слушать спецов, а больше опираться на чутье масс, на рабочий класс!

— Шурфовщик, может, и рабочий класс, а шуровщик — вор, жулик, а не рабочий класс! Я нашел и принес тебе лоток и гребок. Чьи они?

Задал тон секретарь ячейки, а другие подхватили. Крыли Матицева. И предместкома досталось.

3 марта 1929 года Сергей Раковский записал:

«Обработали постановление совещания. Сделали в смысле повышения производительности все возможное. Вечером снова пошли на собрание, где поставлен вопрос о взаимоотношении с Союззолотом. Говорили крупно... Матицев зарывался, не давал себе отчета, но ему вправили мозги... Выступали Билибин, Кондратьев, Бертин и я...»

Да, Матицев зарывался, называл себя «очами Союззолота» и даже грозился «осветить вопрос о Колыме» где надо и кое-кто будет помнить его всю жизнь!..

Но мозги ему действительно «вправили», и после крупного разговора он притих. Выделил двоих рабочих для шурфовки на третьей линии. Вместе с Билибиным и Раковским пошел разбивать четвертую линию.

Юрий Александрович не скрывал своего недовольства качеством шурфов:

— Это же ямы! Будто свиньи рыли! Бориска, наверное, лучше бил.

— И он здесь шурфил,— сказал Матицев.

— Кто? — в один голос спросили Билибин и Раковский.

— Бориска... Вон там. Сейчас под снегом не видать, но вроде шурфы...

— Ведите! Показывайте!

— Пожалуйста,— и Матицев заспешил по твердому насту.— Вот!

Неглубокие ямы с кучами земли по краям явно были выкопаны человеком.

— А вон там, на берегу, и тот лоток с гребком нашли...

— Борискин, значит?

— Его! И зря Кондратьев шум поднял: «шуровка»!

Билибин и Раковский долго стояли в молчании, затем

Юрий Александрович медленно проговорил:

— Значит, четвертая линия пройдет по Борискину ключу?..

— Точно,— охотно подтвердил Матицев.— И богатый будет ключик! Не зря тянулись сюда старатели...

— Уже весна, проталины. Успеем ли пробить шурфы?

— Поможем! — заявил Матицев.— Рабочих дам, бойлер, дрова для пожогов.

— Ну, коли так, то начнем,-— улыбнулся Билибин.

«16 апреля 1929 года.

Поставил артель Кучумова на шурфовку 4-й линии по кл. Борискину, дал им семь шурфов, завтра разобью для них еще пять шурфов. Был на базе, возвращался оттуда вместе с Оглобиным. Он предлагает заключить договор на службу в Союззолоте по окончании срока работы в экспедиции. Такое же предложение сделал и Бертину...»

«19 апреля 1929 года.

Сегодня вечером снова разговаривал с Оглобиным относительно его предложения. Против моих условий не возражает: после года службы будут содействовать в учебе и, конечно, Матицев не будет здесь работать. Посылает телеграмму Лежаве».

Четвертую линию доразведать не успели. Но первые пробы показали хорошее золото! Старатели опять всполошились и к Матицеву — упрашивать, умасливать, чтоб дал делянку на Борискином.