Собрать по кусочкам. Книга для тех, кто запутался, устал, перегорел - Бек Марта

В частности, моя клиентка Вайолет, с которой я работала как коуч, говорила, что ей иногда снятся вещие сны. В то же время я работала с одной голливудской кинозвездой (конфиденциально). И вот однажды Вайолет рассказала, что видела меня во сне. После чего с потрясающей точностью описала мою сессию с этой актрисой, которую я провела за несколько дней до того. Я встречалась с голливудской клиенткой у нее дома, где было много роскошных аквариумов с экзотическими рыбками. И Вайолет, когда рассказывала сон, назвала эту актрису по имени, описала и дом, и аквариумы, и даже как мы были одеты.

Что это было?!

Понятия не имею.

Другой случай: мой клиент Росс был в Нью-Йорке и там заблудился. Он остановил арендованную машину, чтобы изучить карту (это было в эпоху до GPS), и только тут понял, что от того места, где он остановился, рукой подать до кладбища, где похоронен его отец. Родители Росса развелись, когда ему было пять лет, и отец в общем и целом исчез из его жизни, оставив Росса один на один с целой уймой адских мыслей вроде «Я был плохим сыном» и «Я недостоин любви».

Когда Россу было пятнадцать, его отец умер. Росс был на кладбище ровно один раз, в день похорон («Да я бы под дулом пистолета не нашел его, если бы нарочно искал!» – говорил он мне). В тот день, когда он случайно заехал к воротам кладбища, он вышел из машины, дошел до могилы отца и долго стоял там, отпуская все свои адские мысли. И в конце концов ощутил такой внутренний покой, какого не знал с самого детства.

В этот миг, по словам Росса, он ощутил, как кто-то дергает его за брючину, посмотрел вниз и обнаружил, что в отворот его штанов вцепился той-пудель. Росс присел погладить песика, и тот запрыгал вокруг него на задних лапках – мол, поиграй со мной. Через несколько секунд появилась хозяйка песика, вся красная от смущения, и принялась извиняться:

– Простите, пожалуйста! – закричала она Россу издалека. – Обычно он так не делает! Аксель! – позвала она. – Аксель, ко мне! Аксель, ко мне, сейчас же!!!

Но пудель не слушался. В конце концов хозяйке пришлось поднять его на руки и унести.

– Понимаете, в чем штука, – сказал мне Росс. – Моего отца звали Аксель.

А это что было?

Понятия не имею.

Честно говоря, чем дальше я захожу по пути цельности, тем острее понимаю, что мало знаю об устройстве реальности. Для носителя западной культуры признаваться в полном невежестве равносильно анафеме. Мы претендуем на то, чтобы знать все на свете. Нас приучили думать, что не знать чего-то – глупо и стыдно. Но в традициях вроде дзен-буддизма «незнающий разум» – это образ мысли, свободный от жестких рамок, чистый и текучий, словно воздух. «У разума новичка много путей развития, – говорил Судзуки Роши, – а у разума специалиста – только один». С точки зрения просветления дело разума – не копить убеждения, а избавляться от них.

Отрешившись от множества адских мыслей, вы, вероятно, по привычке начнете применять свои навыки цельности к неопровержимым фактам вроде «Идет дождь». Вы абсолютно уверены, что это правда? Нет. Мало ли, может, вы спите и видите сон. Может, вы спите и вам снится, что вы это читаете. Может быть, как писал древний мастер дао Чжуан-цзы, вы лишь мотылек, которому снится, что он человек. Индийский мудрец Нисаргадатта Махарадж как-то заметил: «Единственное истинное утверждение, которое способен сделать разум, – это “Я ничего не знаю”». «Чудеса» и «волшебство»

Я уже говорила, что мне до просветления еще пахать и пахать. Однако и со мной происходило много загадочного. Я не верю в волшебство как во что-то, что противоречит науке, просто считаю, что наука еще многого не знает. И складывается впечатление, что чем лучше мне удается избавляться от внутренних страданий, тем больше со мной происходит таких загадочных случаев.

У меня эти загадочные события начались внезапно – примерно тогда же, когда вышли в свет мои скандальные воспоминания. Мне пришлось прорубиться, обжигаясь, сквозь толщу адских мыслей, просто чтобы совладать с тревогой по поводу того, что будет, когда книга выйдет. За несколько дней до назначенной даты в «Нью-Йорк Таймс» напечатали статью о моей книге. Я была просто потрясена, что это сочли достойным поводом: я понимала, что кое-кто в Юте неминуемо оскорбится, но и не представляла себе, что это может быть интересно всему остальному миру. И тем не менее ко мне пришел взять интервью репортер из «Таймс» с непроницаемым лицом чемпиона мира по покеру. Я понятия не имела, что он думает. И решила, что в день, когда статью напечатают, можно ждать чего угодно. То есть я так думала. Но к тому, что действительно произошло в тот день, я оказалась не готова.

В то утро я проснулась ни свет ни заря с таким ощущением, будто мной запустили из рогатки. Вот только что я глубоко спала – а теперь сна не было ни в одном глазу. Происходило что-то непонятное. Лучше всего, пожалуй, описать это так: моя спальня была исполнена красоты. Ничего в ней не изменилось – ничего, что можно было бы увидеть или услышать, – но рядом со мной присутствовало нечто изысканно-прелестное, и это ощущение, минуя органы чувств, достигло непосредственно моих эмоций. Хотя я никогда ничего подобного не чувствовала, я знала, что это. Это был мой отец. Не та изломанная личность, которую я знала с рождения, а его сущность, его подлинная натура.

Представьте себе, что вы всю жизнь пытаетесь расслышать симфонию по сломанному радио, слышите следы великолепной музыки, так жутко искаженной треском статических разрядов, что просто зубы сводит. Теперь представьте себе, что оркестр играет прямо вокруг вас. Никаких статических разрядов. Никаких границ. Одна красота.

Я сидела долго-долго, пронизанная любовью. Я не понимала, почему это происходит. Потому что статья из «Нью-Йорк Таймс» добралась до городов Восточного побережья? Я понимала, что теперь моя история стала достоянием публики – как и истории, которые рассказывали отец и его религия. Мы были на равных, и я была свободна и могла любить его – мне больше ничего не мешало. Я сидела и думала об этом до самого рассвета. Потом встала и подготовилась к следующему интервью. А во время него мне позвонили и сообщили, что рано утром отец умер.

Я разрыдалась прямо при репортере. Смерть родителей всегда страшный удар, даже если между вами прошел раскол. Но плакала я в основном потому, что меня снова накрыла волна той же красоты, той же безмолвной симфонии полного единения и чистой любви.

Кончина отца положила конец законным претензиям ко мне – зато придала новый толчок претензиям незаконным. Те, кто злился на меня, разозлились еще сильнее. Когда я поехала в тур с презентацией книги, мормоны осаждали книжные магазины, телестудии и радиостанции, пытаясь не пустить меня туда. Каждый раз, когда я одевалась для выступления или встречи с читателями, я невольно думала об угрозах расправы и о том, что, случись в толпе человек с оружием, это, возможно, будет мой последний наряд в жизни. Но каждый раз, когда мне становилось так страшно, что я была готова остановиться, меня накрывало успокоительной волной той нежной энергии, которая разбудила меня в утро смерти отца.

Нет, я не хочу сказать, что это был действительно отец, что он явился мне в каком-то метафизическом обличье, чтобы поддержать и утешить… но я и не хочу сказать, что это точно был не он. Утверждать что-то догматически значило бы заявлять, будто я уверена в чем-то, чего не понимаю, а это противоречит цельности.

Я просто не знаю, и все.

Как вернуться за тем, что ты потерял

«Я знаю, что ничего не знаю» – это главным образом свобода от рамок устоявшихся убеждений. Когда знаешь, что знаешь не все, это не превращает тебя в слюнявого невежду. Напротив, это дает твоей подлинной натуре, носительнице могучего интеллекта, свободу видеть реальность такой, какая она есть, а не такой, какой вам полагается ее видеть, потому что вас так приучила культура.

Данте герой собственной поэмы просто взмывает в сиянии вечной славы. Но Данте живой человек не растворяется в слепящем свете, даже пережив реальный опыт просветления, в чем я не сомневаюсь. Он остается с людьми, поскольку ему предстоит оказать сильнейшее влияние на общество. Поскольку он нарушил традицию и отказался писать на латыни, а предпочел родное тосканское просторечие, он объединил различные диалекты и стал «отцом итальянского языка». Он создал образы, которые и в наши дни владеют нашим воображением и понятны всем и каждому. Он выдвинул серьезные политические обвинения против политиков и католической церкви, которые злоупотребляли властью. И само собой, изложил в «Божественной комедии», как достигнуть просветления. В реальной жизни Данте стал воплощением другого своего героя, Вергилия: он вернулся в сумрачный лес и стал помогать заблудившимся в нем найти дорогу к внутреннему покою. Познав свободу, он освободил других.